Но Софи все равно проснулась и завозилась.
– Мамочка, ты плачешь? Тебе приснился дурной сон, мамочка?
– Да, дурной сон, хорошая моя… Но он уже кончился. Мне теперь не страшно. Спи, крошка.
– Хорошо, мамочка…
Дочка снова затихла и, покуда я баюкала ее в собственных объятьях, уснула.
Сама я очнулась только когда теплая ладонь – мужа, я знала – настойчиво сжала мое плечо. Он рывком опустился рядом и запрокинул мою голову, стараясь поймать взгляд.
– Напрасно ты здесь… – слабо, заученно произнесла я. – Ты ушел сразу после меня, это сочтут подозрительным…
– Плевать.
Ужас – вот что я увидела в его собственных глазах.
– Ты действительно не пила из того бокала? Клянись, что не пила?! – он сжал мои плечи сильнее.
– Клянусь. Если бы пила, верно, сейчас бы лежала на той софе вместо Жанны Гроссо.
От последней мысли мне стало по-настоящему дурно. Я осторожно уложила голову Софи обратно на подушку, поправило одеяло. Отошла на шаг. Лишь потом позволила себе снова дотронуться до собственной шеи.
Неужто я в самом деле жива?
А будь я сейчас мертва – Жанна бы выжила. И назвала бы это чудом. А жизни моих мужа и детей превратились бы в ад. Муж и сейчас смотрел на меня со смертельным страхом.
Едва я встала – он поднялся следом и снова обхватил меня за плечи. Я даже сумела вымученно улыбнуться, столько трогательной заботы было в любимых черных глазах. Я погладила его руку, с лаской коснулась темных волос на голове и все не могла взять в толк, почему он столь напряжен? Почему держит меня так, будто я все еще смертница, и могу упасть замертво в любой момент?
Пожалуй, это был не просто страх от пережитого.
Я редко видела мужа столь бледным. Но всякий раз, когда видела – это предвещало катастрофу…
– Меня не было в каюте Жанны, когда все случилось, – через силу, явно коря себя, выговорил он, – скажи, кто-то еще знал заранее, что ты пойдешь слушать прорицание первой? Может, ты кому-то случайно обмолвилась, или кто-то предполагал? Спрашивал тебя об этом?
– Кажется, нет… я сама решилась на это, лишь когда вошла в каюту после ужина – и совершенно точно не говорила ничего вслух.
А потом я осознала, чего он так боится. Спросила прямо:
– Ты допускаешь, что напиток предназначался мне? Не Жанне Гроссо?
Я снова улыбнулась рассеянно и не к месту: настолько нелепой казалась его догадка.
– Зачем меня кому-то убивать? Я в первый раз вижу всех этих людей на пароходе, никому не успела насолить. Разве что Шефер, мой фальшивый муж, наверняка поминает меня недобрым словом, но ведь он под замком…
– Уже нет, – через силу выговорил муж. – Эрих Шефер обезвредил охрану и сбежал. По-видимому, сегодня утром.
– Утром в половине одиннадцатого, если точнее, – негромко, будто тоже боялся разбудить детей, заметил лейтенант Вальц.
Он уже некоторое время незамеченным стоял у дверей и слушал наш разговор. Слава богу, разговор велся на французском.
Обнаруженный, Вальц любезно поклонился мне, потом мужу, и договорил:
– Кажется, вы были последним, кто навещал его под стражей, месье Дюбуа. Не считая юнги-охранника, конечно. Парнишка говорит, его ударили сзади, а после связали. Ну а Шефер сбежал.
Глава 10
6 июня, 04 часа 15 минут, Балтика, открытое море
Эриха Шефера на «Ундине» держали отдельно от трех его подельников. Большинство кают второго класса пустовали, так что в одной такой его и запрели, перевозя по Балтийскому морю с относительным комфортом. Не желаю злорадствовать, но его заточение вполне было похоже на мое. С тем, разве что, отличием, что он не жил в постоянном страхе за своих детей.
Прошлой ночью Шефера допросили, выяснили, что он начальник департамента берлинской полиции, и все прочее, что передал мне позже господин Вальц. Под утро оставили в покое. Лишь часам к десяти мой супруг, месье Дюбуа, навестил Шефера снова. Не чтобы задавать вопросы, а лишь принести завтрак и справиться, как тот провел ночь. Он рассчитывал, конечно, что Шефер скажет что-то еще – но тот на контакт не шел.
Покинув каюту, муж оставил заключенного под охраной юнги, и до полудня пребывал на палубе. Когда я получила ту записку от Вальца и оставила детей на попечение няни, муж перехватил Бланш, сказал ей, что займется малышами сам. Девушку он отпустил и увел Софи и Андре в нашу каюту – где, спустя полчаса, я их и нашла.
Что касается юнги, молодого немца шестнадцати лет, нынче тот рассказал, что около десяти тридцати услышал шум на лестнице, ведущей из коридора второго класса. Выглянул посмотреть. Последнее, что помнит – осторожные шаги за спиной и тупой удар по затылку.
Слава богу, парнишка был молод и полон сил: от удара он оправился быстро. Корил себя, что подвел капитана корабля и всячески отрицал, что ему нужен доктор. Которого, к слову, и не было на пароходе… Хорохорясь, юнга даже утверждал, что сознания не потерял. По его словам, все было как в тумане, но он видел, что его ударил прилично одетый мужчина. Лица не разглядел или же не помнил. Действовал мужчина как будто в одиночку. Снял с пояса юнги ключи от каюты, с полминуты препирался с Шефером – тот покинул место заточения не очень-то охотно. После они вдвоем затащили юнгу в каюту вместо заключенного, связали руки и ноги, в рот засунул кляп и заперли его в гардеробной.
Парнишку освободили только вечером этого же дня, когда явилась смена охраны. Поразительная безалаберность, особенно для немцев, но факт остается фактом.
– Вы видели Шефера последним, месье Дюбуа, но не думайте, что вас кто-то винит, – вкрадчиво, даже ласково толковал Вальц.
Будто утешал.
Я в разговоре не участвовала. Накануне, смертельно уставшую, муж уговорил меня – точнее, заставил – лечь спать. Подремать хотя бы, потому что в то, что кому-то удастся поспать этой ночью, он и сам не верил.
Не знаю, надолго ли мне удалось сомкнуть глаза, но проснулась я оттого, что судно наше слишком уж качало из стороны в сторону, а вместо легкого морского бриза в каюту врывался через иллюминатор сильный и холодный ветер. Пришлось встать и закрыть стекло на щеколду.
А после я услышала негромкие мужские голоса в гостиной. Германа Вальца и моего мужа.
Не в силах выдержать полную неизвестность, я накинула капот на плечи и, приоткрыв створку двери, стала слушать.
– Не думайте, что вас кто-то в чем-то подозревает, – раз за разом повторял Вальц – и чем чаще повторял, тем больше закрадывалось опасений, что именно моего мужа офицерский состав парохода и винит во всех бедах. – Я верю вам, месье Дюбуа, главным образом потому, что тот, кто помог Шеферу сбежать, на том не остановился: он попытался отравить мадам Дюбуа. Нелепая случайность, что бокал с цианидом выпила мадам Гроссо…
– Рано говорить о том, кому предназначался яд, – резонно заметил месье Дюбуа.
– Тоже верно. И все же со своей стороны я приложу все усилия, чтобы никакая опасность не грозила мадам Дюбуа.
– Поверьте, я приложу все усилия тем более, – холодно отозвался супруг.
Над их головами угрожающе раскачивалась люстра.
– Ветрено сегодня, – заметил Вальц. – Как бы в шторм не попали…
Оба мужчины сидели в профиль ко мне. Смуглые, черноглазые, чем-то неуловимо похожие. И, вместе с тем, разные, как день и ночь. Муж, горделиво вскинувший голову, хмурый, смертельно уставший и всеми силами старающийся это скрыть. Совершенно не походивший на того, кого я видела днем на палубе среди пассажиров. И обер-лейтенант Вальц, пышущий здоровьем и силами, с острым дерзким взглядом и сложенными в улыбке губами. Улыбка та была обманчивой, фальшиво вежливой, будто Вальц – выхолощенный официант в дорогом ресторане. И все же я предпочитала судить о человеке по поступкам, а не по словам и улыбкам – а поступки Вальца с первой минуты нашего знакомства были направлены лишь во благо мне и моим детям. Оттого мне отчаянно хотелось верить Вальцу.
И тотчас я себя одергивала, вспоминая слова мужа, что на этом пароходе верить нельзя никому.
Вальц, будто подслушав мои мысли, поднялся на ноги, чтобы пройтись по гостиной. Гостиную, как и весь пароход, качало, так что занятием это было не простым. Тем не менее, Вальц держался на ногах вполне твердо. Спросил с преувеличенной бодростью:
– Так у вас есть соображения, кто мог освободить господина Шефера? Кто его сообщник?
Вальц прохаживался и тем сильнее их деловой разговор теперь походил на допрос заключенного. Муж, без сомнений, это чувствовал и один Бог ведает, скольких сил ему стоило не вспылить, не наговорить в запале лишнего. Выдержка – не его сильная сторона, что ни говори.
Однако он ограничился тем, что откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ноги и взял со столика бокал, наполненный виски. Не чтобы выпить, а чтобы полюбоваться игрой света, что плескался в янтарном напитке. Теперь если это и был допрос, то допрос эстетствующего аристократа, полностью уверенного в том, что выйдет сухим из воды.
– Первый кто приходит на ум – господин Эспозито, итальянец, – не смущаясь, прямо сообщил муж. – Я имел удовольствие разговаривать с ним, так вот на итальянца он не особенно похож – скорее американец или даже англичанин. Он что-то недоговаривает, господин Вальц, это без сомнений.
– В его выездных документах указано, что в Российскую Империю он едет с целью путешествия, – заметил Вальц. – Путешественник – но морские виды его совершенно точно не интересуют, и к острову он никакого внимания не проявил. Похож, скорее, на дельца. Весь багаж состоит из небольшого чемодана да кейса для документов, который он даже в ресторан берет с собою. Одет всегда просто, но подчеркнуто аккуратно. И держится как военный. Эспозито… Вальц хмыкнул, – вы правы, месье Дюбуа, к этому итальянцу следует присмотреться, возможно, он и есть тот, кто освободил Шефера.
И тут муж даже меня удивил. Бесстрастно наблюдая за игрой света на хрустале с виски, он молвил:
– Вы все же допускаете ошибку, господин Вальц: говорите, что некто освободил Шефера в одиночку. Тем не менее кто-то отвлек юнгу, выманив его на лестницу – еще до удара по затылку. Сообщников у Шефера как минимум двое, выходит.
* * *
Я старалась вести себя тихо, однако, едва муж запер за Вальцем, обернулся точно на дверь спальной, приоткрытую на ширину пальца.
– Так и знал, что станешь подслушивать, неугомонная моя.
Я вышла наружу. Убедилась, что детская плотно закрыта и прильнула к мужу. Кажется, только когда он держал меня в своих объятьях, я чувствовала себя спокойно.
– Тебе удалось поспать хоть немного, – спросил он, перебирая пальцами мои волосы.
– Немного – удалось. – Подняла лицо, чтобы посмотреть в любимые черные глаза и молвила очень тихо, по-русски: – Женя…
Он тотчас приложил палец к моим губам. Поправил на французском:
– Нельзя, Лили, не теперь. Мы должны быть очень осторожны даже меж собою. Не могу поручиться, что Вальц не подслушивает нынче под дверью.
Я смешалась. А главное, муж не шутил – это точно.
– Прости… – выдохнула я. – Жан, милый, я лишь хотела сказать, что Вальц не прав – и ты не прав, ежели согласен с ним. Это не Шефер подсыпал цианид в бокал. Это глупость какая-то! Зачем ему убивать меня? Да еще и столь надуманным способом! Он с собою пронес на борт этот цианид, по-твоему?
Муж покачал головой:
– Как бы там ни было, исключать этого нельзя: мы ничего не знаем о Шефере.
Я отмахнулась: