Рыжебородый сказал, что на сегодня с него хватит, и достал из бумажника пятерку. Зверев допил пиво и отправился к выходу. Он услышал то, что хотел услышать.
Если бы Своячок сказал что-то типа «Один раз живем!» или «Семь бед – один ответ!», это означало бы, что встречу он назначает у трамвайного депо. «Тройка» означала Ленинский парк на лавочке у карусели. Миша же сказал: «Пару партий!» «Двойка» в любом ее проявлении говорила, что местом, где они могут встретиться, будет беседка возле до сих пор не отстроенной после войны районной больницы.
Зверев подошел к стойке, расплатился за пиво и не спеша направился к трамвайной остановке.
* * *
Устроившись в беседке у разрушенной больницы. Зверев закурил. Ждать ему пришлось недолго. Либо желающих играть с Мишей больше не нашлось, либо он просто-напросто разнес своих соперников за несколько подходов. Так что вышли они из бильярдной с интервалом не больше пятнадцати минут. Миша присел на скамейку и огляделся по сторонам, Зверев вкратце объяснил, что ему нужно.
– Говорите, что этот Герман отдал монету какому-то другому мальчику, и, судя по его имени, он из наших? Ну что же, это резонный вывод. Я бы рад помочь, но есть одна маленькая неувязочка.
– Какая? – сухо поинтересовался Зверев.
– Павел Васильевич, я вас умоляю! Знаете, сколько Моней живет в этом сравнительно небольшом городишке? – Миша скривил кислую мину. – Эх… У меня сегодня наклевывалась такая интересная партия, а из-за ваших вопросов я таки упустил клиента.
– Не бухти! А по поводу Мони… Я могу назвать адрес, где он жил.
– А где же, скажите на милость, этот Моня живет?
– На Лесной, дом номер три! Только не живет, а жил. Вместе с родителями они после войны уехали в Крым.
– Подождите. Кажется, я что-то припоминаю… Уж не о старшем ли сынке Авраши и Фимочки вы мне толкуете?
Зверев оживился:
– Фамилия мальчика Липкин.
– Так это меняет дело! Точно, они на Лесной обитали, а потом съехали!
– А адрес в Крыму? Точный адрес, куда они съехали?
– Да почем же я знаю? К тому же дался вам их адрес, товарищ Зверев! Я таки понимаю, что вам нужны не Авраша с Фимочкой, и уж тем более не их толстячок-сыночек. Вам же нужна та монета! Верно?
– А ты знаешь, где она?
– Так вы же сами сказали, что они ее продали. А кому Моня мог продать древнюю монету, как не Бобе Шекелю? Да-да! Это абсолютно точно!
– А почему ты в этом так уверен?
– Авраша Липкин, папаша Мони, и Боба Шекель – двоюродные братся, вот почему!
– Ах вон оно что! А почему ты решил, что Моня продал монету своему двоюродному дяде, а не, скажем, тете или бабушке? И кто вообще такой этот Шекель?
– Шекель? Кто такой Боба Шекель? Я сам бы хотел знать, кто такой Боба Шекель! Это такой загадочный тип, скажу я вам…
– Шекель – это фамилия?
– А черта с два! Этого поца зовут Борис Аронович Зильберман. Он, вы можете себе это представить, работает на почте. – Миша сделал внушительную паузу. – Однако не спешите верить, что он живет на те гроши, которые ему платит государство. За то, что он рассовывает в почтовые ящики газеты и вручает телеграммы, он получает сущие гроши, но Боба Зильберман совсем не бедный человек, уж поверьте моему слову. Кем он был до революции, я таки не знаю вовсе, но говорят, что когда-то он неплохо поднялся, работая в антикварной лавке. Когда к власти пришли большевики, Боба притих как мышь, а накопленные им богатства так и не нашли. Этот Шекель, скажу я вам, очень скрытный и загадочный тип. Скупой до крайности, но ходят слухи, что он богат как Крез![15] Так что можете не сомневаться, товарищ Зверев, если Моне Липкину попала в руки золотая монета и он пожелал ее продать, то наверняка он отнес ее двоюродному дяде. Боба, конечно, жадный и денежки из него вытрясти не так уж и просто, но монеты он обожает, потому что знает им цену.
Зверев покачал головой:
– А ты с ним лично знаком?
– Не напрямую! Как-то сталкивались на похоронах Семочки Гринберга, нас друг другу представили, но этим все и закончилось.
– Откуда же ты о нем столько знаешь?
– Так нас же Сарочка, Изина вдова, познакомила, а Изя знает все и про всех! К тому же она с нашим Бобой на главпочтамте работала и все знала.
– Да уж… – усмехнулся Зверев.
– У нас говорят: еврейке досталось девять мер болтливости из десяти.
– Не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Зверев. – А почему «знала»?
Миша вскинул глаза к небу и прижал руки к груди:
– Так преставилась Сарочка. Полгода уже как. Умолкла навеки, оттого и не скажет.
– Жаль! Сейчас бы мне ее болтливость не помешала. Ну, раз уж Сарочка больше нам ничего не расскажет, то, может, ты мне скажешь, где этого Шекеля найти?
– Так на Новой он и живет! Улица Новая, четырнадцатый дом! Домик у него, правда, паршивенький, но говорю же, что этот поц прибедняется.
– А кроме этих Липкиных у твоего Шекеля родственники есть?
– Кто ж его знает! Наверняка есть, но живет он один!
Мимо них прошли двое подвыпивших мужчин. Миша съежился и втянул голову в плечи.
– Пойду… Я так понимаю, вы получили то, что хотели?
Зверев поблагодарил Мишу, и они разошлись каждый в свою сторону.
Часть шестая
Бо́ба
Глава 1
Была суббота. Борис Аронович Зильберман после долгой рабочей недели, сопряженной с поеданием пищи всухомятку, решил в кои-то веки побаловать свой желудок. С утра пораньше он прихватил с собой пустой посылочный ящик и направился на базар. Добравшись до рядов, где съехавшиеся со всей округи деревенские жители торговали птицей, Борис Аронович долго выбирал, торговался, спорил и наконец все-таки купил самую обычную белую курицу, заплатив за нее четыре рубля, а не пять, как поначалу хотела базарная торговка. Купленную птицу он засунул в ящик и направился домой.
По дороге он зашел в булочную, купил черного хлеба и бутылочку «Агдама». Поднявшись на крыльцо, он внимательно осмотрел входную дверь и вздрогнул. К своему великому ужасу, Борис Аронович не увидел клочка газеты, который он накануне зажал между дверью и дверной коробкой чуть ниже замочной скважины. Опустив глаза, Борис Аронович увидел бумажку у двери на половике.
«Вылетела сама или меня кто-то навестил?»
Зильберман трясущимися руками стал отпирать дверь.
«Нужно срочно спуститься в подвал», – рассуждал Борис Аронович, уповая на то, что если его и посетили воры, то они не сумели отыскать расположенный в подвале тайник.
Зильберман вошел в дом и повесил авоську на вешалку. Поставил ящик с птицей у порога и уже собрался было открыть люк подвала, но в этот момент курица, до сих пор сидевшая спокойно, вдруг закудахтала, стала метаться и чуть было не вырвалась на свободу. Борис Аронович с силой надавил на крышку и поспешил в комнату, чтобы поставить ящик на стол и накрыть его чем-нибудь тяжелым. Однако сделать это он не успел – замер в дверном проеме. В комнате Борис Аронович увидел двух совершенно незнакомых ему мужчин. Вид у непрошеных гостей был вовсе не дружелюбный.
Борис Аронович мысленно поблагодарил бога и вовремя взбесившуюся курицу. Если бы она не взбунтовалась, он сам бы указал незваным гостям путь к заветному тайнику.
– Что там у тебя? А ну положи на стол! – приказал первый незнакомец.
Это был худой мужчина лет тридцати пяти, в стильном пиджаке в полоску, в галстуке и лакированных туфлях. На голове у незнакомца красовалась фетровая шляпа. Он сидел за столом, небрежно откинувшись на спинку, и вертел пальцами трость с фигурным набалдашником.
– Это всего лишь курица! Самая обыкновенная живая курица, – прохрипел Борис Аронович, прикрывшись ящиком с птицей точно щитом.
– Бульончика захотел? – рассмеялся незнакомец.
– Если вы тоже хотите бульона, то милости просим, – с глуповатой улыбкой проверещал Борис Аронович. – А если хотите, можете забрать и всю курицу…
Борис Аронович нисколько не пожалел, что сморозил чушь. Пока гости хохотали, он сделал несколько глубоких вздохов и сумел немного прийти в себя.
– Послушай этого идиота, Лекса! – продолжал «полосатый». – Он решил, что мы истосковались по курятине!
Второй незнакомец тут же убрал с лица улыбку и состроил такую рожу, что у Зильбермана затряслись поджилки. Высокий, мордастый, в поношенном пиджаке и кепке букле[16], гость хмуро глядел на Бориса Ароновича, сжимая в правой руке отполированную до блеска дубинку.
– Ха-ха-ха… – Борис Аронович рассмеялся, прекрасно понимая, что его смех звучит очень фальшиво. – Я же пошутил! Так чем обязан, господа?
– Я знаю, кто ты, – беспечно продолжал «полосатый». – Тебя называют Бобой Шекелем! Ты работаешь на почте. Но ты не совсем обычный еврей!
Борис Аронович пожал плечами:
– Вы правы, мои друзья частенько называют меня так. Но я и впрямь всего лишь бедный почтальон и никак не возьму в толк, что вы имеете в виду, когда заявляете о моей необычности…
– Может, ему руку сломать? – прервал елейные утверждения Зильбермана здоровяк и слегка подался вперед.
– Не спеши! – «Полосатый» остановил приятеля жестом. – Вытряхнуть из него дух мы всегда успеем.
Борис Аронович часто закивал, скуксился и жалобно заскулил:
– Мама дорогая, да что же это делается? Скажите же, наконец, господа хорошие, чего вы от меня хотите!
Если бы Своячок сказал что-то типа «Один раз живем!» или «Семь бед – один ответ!», это означало бы, что встречу он назначает у трамвайного депо. «Тройка» означала Ленинский парк на лавочке у карусели. Миша же сказал: «Пару партий!» «Двойка» в любом ее проявлении говорила, что местом, где они могут встретиться, будет беседка возле до сих пор не отстроенной после войны районной больницы.
Зверев подошел к стойке, расплатился за пиво и не спеша направился к трамвайной остановке.
* * *
Устроившись в беседке у разрушенной больницы. Зверев закурил. Ждать ему пришлось недолго. Либо желающих играть с Мишей больше не нашлось, либо он просто-напросто разнес своих соперников за несколько подходов. Так что вышли они из бильярдной с интервалом не больше пятнадцати минут. Миша присел на скамейку и огляделся по сторонам, Зверев вкратце объяснил, что ему нужно.
– Говорите, что этот Герман отдал монету какому-то другому мальчику, и, судя по его имени, он из наших? Ну что же, это резонный вывод. Я бы рад помочь, но есть одна маленькая неувязочка.
– Какая? – сухо поинтересовался Зверев.
– Павел Васильевич, я вас умоляю! Знаете, сколько Моней живет в этом сравнительно небольшом городишке? – Миша скривил кислую мину. – Эх… У меня сегодня наклевывалась такая интересная партия, а из-за ваших вопросов я таки упустил клиента.
– Не бухти! А по поводу Мони… Я могу назвать адрес, где он жил.
– А где же, скажите на милость, этот Моня живет?
– На Лесной, дом номер три! Только не живет, а жил. Вместе с родителями они после войны уехали в Крым.
– Подождите. Кажется, я что-то припоминаю… Уж не о старшем ли сынке Авраши и Фимочки вы мне толкуете?
Зверев оживился:
– Фамилия мальчика Липкин.
– Так это меняет дело! Точно, они на Лесной обитали, а потом съехали!
– А адрес в Крыму? Точный адрес, куда они съехали?
– Да почем же я знаю? К тому же дался вам их адрес, товарищ Зверев! Я таки понимаю, что вам нужны не Авраша с Фимочкой, и уж тем более не их толстячок-сыночек. Вам же нужна та монета! Верно?
– А ты знаешь, где она?
– Так вы же сами сказали, что они ее продали. А кому Моня мог продать древнюю монету, как не Бобе Шекелю? Да-да! Это абсолютно точно!
– А почему ты в этом так уверен?
– Авраша Липкин, папаша Мони, и Боба Шекель – двоюродные братся, вот почему!
– Ах вон оно что! А почему ты решил, что Моня продал монету своему двоюродному дяде, а не, скажем, тете или бабушке? И кто вообще такой этот Шекель?
– Шекель? Кто такой Боба Шекель? Я сам бы хотел знать, кто такой Боба Шекель! Это такой загадочный тип, скажу я вам…
– Шекель – это фамилия?
– А черта с два! Этого поца зовут Борис Аронович Зильберман. Он, вы можете себе это представить, работает на почте. – Миша сделал внушительную паузу. – Однако не спешите верить, что он живет на те гроши, которые ему платит государство. За то, что он рассовывает в почтовые ящики газеты и вручает телеграммы, он получает сущие гроши, но Боба Зильберман совсем не бедный человек, уж поверьте моему слову. Кем он был до революции, я таки не знаю вовсе, но говорят, что когда-то он неплохо поднялся, работая в антикварной лавке. Когда к власти пришли большевики, Боба притих как мышь, а накопленные им богатства так и не нашли. Этот Шекель, скажу я вам, очень скрытный и загадочный тип. Скупой до крайности, но ходят слухи, что он богат как Крез![15] Так что можете не сомневаться, товарищ Зверев, если Моне Липкину попала в руки золотая монета и он пожелал ее продать, то наверняка он отнес ее двоюродному дяде. Боба, конечно, жадный и денежки из него вытрясти не так уж и просто, но монеты он обожает, потому что знает им цену.
Зверев покачал головой:
– А ты с ним лично знаком?
– Не напрямую! Как-то сталкивались на похоронах Семочки Гринберга, нас друг другу представили, но этим все и закончилось.
– Откуда же ты о нем столько знаешь?
– Так нас же Сарочка, Изина вдова, познакомила, а Изя знает все и про всех! К тому же она с нашим Бобой на главпочтамте работала и все знала.
– Да уж… – усмехнулся Зверев.
– У нас говорят: еврейке досталось девять мер болтливости из десяти.
– Не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Зверев. – А почему «знала»?
Миша вскинул глаза к небу и прижал руки к груди:
– Так преставилась Сарочка. Полгода уже как. Умолкла навеки, оттого и не скажет.
– Жаль! Сейчас бы мне ее болтливость не помешала. Ну, раз уж Сарочка больше нам ничего не расскажет, то, может, ты мне скажешь, где этого Шекеля найти?
– Так на Новой он и живет! Улица Новая, четырнадцатый дом! Домик у него, правда, паршивенький, но говорю же, что этот поц прибедняется.
– А кроме этих Липкиных у твоего Шекеля родственники есть?
– Кто ж его знает! Наверняка есть, но живет он один!
Мимо них прошли двое подвыпивших мужчин. Миша съежился и втянул голову в плечи.
– Пойду… Я так понимаю, вы получили то, что хотели?
Зверев поблагодарил Мишу, и они разошлись каждый в свою сторону.
Часть шестая
Бо́ба
Глава 1
Была суббота. Борис Аронович Зильберман после долгой рабочей недели, сопряженной с поеданием пищи всухомятку, решил в кои-то веки побаловать свой желудок. С утра пораньше он прихватил с собой пустой посылочный ящик и направился на базар. Добравшись до рядов, где съехавшиеся со всей округи деревенские жители торговали птицей, Борис Аронович долго выбирал, торговался, спорил и наконец все-таки купил самую обычную белую курицу, заплатив за нее четыре рубля, а не пять, как поначалу хотела базарная торговка. Купленную птицу он засунул в ящик и направился домой.
По дороге он зашел в булочную, купил черного хлеба и бутылочку «Агдама». Поднявшись на крыльцо, он внимательно осмотрел входную дверь и вздрогнул. К своему великому ужасу, Борис Аронович не увидел клочка газеты, который он накануне зажал между дверью и дверной коробкой чуть ниже замочной скважины. Опустив глаза, Борис Аронович увидел бумажку у двери на половике.
«Вылетела сама или меня кто-то навестил?»
Зильберман трясущимися руками стал отпирать дверь.
«Нужно срочно спуститься в подвал», – рассуждал Борис Аронович, уповая на то, что если его и посетили воры, то они не сумели отыскать расположенный в подвале тайник.
Зильберман вошел в дом и повесил авоську на вешалку. Поставил ящик с птицей у порога и уже собрался было открыть люк подвала, но в этот момент курица, до сих пор сидевшая спокойно, вдруг закудахтала, стала метаться и чуть было не вырвалась на свободу. Борис Аронович с силой надавил на крышку и поспешил в комнату, чтобы поставить ящик на стол и накрыть его чем-нибудь тяжелым. Однако сделать это он не успел – замер в дверном проеме. В комнате Борис Аронович увидел двух совершенно незнакомых ему мужчин. Вид у непрошеных гостей был вовсе не дружелюбный.
Борис Аронович мысленно поблагодарил бога и вовремя взбесившуюся курицу. Если бы она не взбунтовалась, он сам бы указал незваным гостям путь к заветному тайнику.
– Что там у тебя? А ну положи на стол! – приказал первый незнакомец.
Это был худой мужчина лет тридцати пяти, в стильном пиджаке в полоску, в галстуке и лакированных туфлях. На голове у незнакомца красовалась фетровая шляпа. Он сидел за столом, небрежно откинувшись на спинку, и вертел пальцами трость с фигурным набалдашником.
– Это всего лишь курица! Самая обыкновенная живая курица, – прохрипел Борис Аронович, прикрывшись ящиком с птицей точно щитом.
– Бульончика захотел? – рассмеялся незнакомец.
– Если вы тоже хотите бульона, то милости просим, – с глуповатой улыбкой проверещал Борис Аронович. – А если хотите, можете забрать и всю курицу…
Борис Аронович нисколько не пожалел, что сморозил чушь. Пока гости хохотали, он сделал несколько глубоких вздохов и сумел немного прийти в себя.
– Послушай этого идиота, Лекса! – продолжал «полосатый». – Он решил, что мы истосковались по курятине!
Второй незнакомец тут же убрал с лица улыбку и состроил такую рожу, что у Зильбермана затряслись поджилки. Высокий, мордастый, в поношенном пиджаке и кепке букле[16], гость хмуро глядел на Бориса Ароновича, сжимая в правой руке отполированную до блеска дубинку.
– Ха-ха-ха… – Борис Аронович рассмеялся, прекрасно понимая, что его смех звучит очень фальшиво. – Я же пошутил! Так чем обязан, господа?
– Я знаю, кто ты, – беспечно продолжал «полосатый». – Тебя называют Бобой Шекелем! Ты работаешь на почте. Но ты не совсем обычный еврей!
Борис Аронович пожал плечами:
– Вы правы, мои друзья частенько называют меня так. Но я и впрямь всего лишь бедный почтальон и никак не возьму в толк, что вы имеете в виду, когда заявляете о моей необычности…
– Может, ему руку сломать? – прервал елейные утверждения Зильбермана здоровяк и слегка подался вперед.
– Не спеши! – «Полосатый» остановил приятеля жестом. – Вытряхнуть из него дух мы всегда успеем.
Борис Аронович часто закивал, скуксился и жалобно заскулил:
– Мама дорогая, да что же это делается? Скажите же, наконец, господа хорошие, чего вы от меня хотите!