Я обобрала четыре веточки розмарина, когда в передней комнате послышался внезапный шум: панический крик, а потом непрекращающийся стук кулаком в скрытую стену из полок. Я выглянула в щель и увидела леди Кларенс; глаза ее были размером с блюдце. Учитывая тяжелое предчувствие, которым был полон вчерашний день, я не сказала бы, что меня так уж удивило ее появление. И все же то, как она себя вела, меня встревожило.

– Нелла! – кричала она, беспорядочно размахивая руками. – Нелла! Вы здесь?

Я быстро открыла дверь и пустила ее внутрь, меня больше не заставляли робеть ни блестящие серебряные пряжки на ее туфлях, ни оборки на тафтяном платье. Но, глянув на нее, я заметила, что подол ее юбки запачкан, словно часть пути она прошла пешком.

– У меня не больше десяти минут, – выкрикнула она, едва не упав мне в объятия, – я ушла под ложным предлогом, сказала, что по домашним делам.

Я нахмурилась, услышав ее бессмысленные слова, и замешательство, безусловно, отразилось у меня на лице.

– О, все пошло не так, – сказала она. – Боже, я никогда…

Пока она промокала глаза, давясь словами, мой мозг закипал от предположений. Она что, случайно просыпала порошок? Умудрилась как-то втереть его в глаз или в губы? Я поискала на ее лице волдыри или гнойники, но ничего не увидела.

– Тише, – успокоила я ее. – Что случилось?

– Жуки… – икнула она, точно проглотила что-то горькое. – Жуки. Все пошло не так.

Я не верила своим ушам. Жуки не причинили вреда? Я была уверена, что мы с Элайзой не ошиблись полем и собрали жуков-нарывников, а не их безвредных синеватых родственников. Но все же было так темно, да и могла ли я точно знать? Надо было проверить нескольких до прожарки, остается ли от них знакомый ожог.

– Она еще жива? – спросила я, прижав руку к горлу. – Уверяю вас, жуки должны были быть смертельны.

– О! – Она рассмеялась с перекошенным лицом, по ее щекам струились слезы. Я ничего не понимала. – Она очень даже жива.

На мгновение мое сердце встрепенулась. Несмотря на расстройство оттого, что мой яд не сработал, я чувствовала огромное облегчение оттого, что от моих рук не умерла женщина. Возможно, у меня появилась возможность переубедить леди Кларенс. Но, когда я задумалась об этом, в животе у меня сгустился комок. Что, если леди Кларенс считает, что я дала ей поддельный яд? Что, если она собирается сдать мою лавку властям, как грозилась?

Я невольно отступила к своему журналу, но она продолжала:

– Это он. Мой муж. – Она зарыдала и закрыла лицо руками. – Он умер. Лорд Кларенс умер.

Я так и ахнула.

– К-как? – заикаясь, спросила я. – Вы не проследили, чтобы ваша горничная подала все любовнице?

– Не вините меня, женщина, – отрезала она. – Моя горничная замешала порошок в инжирный десертный ликер, как я и намеревалась. – Леди Кларенс упала на стул и вдохнула, приходя в себя, а потом начала рассказывать мне, что случилось: – Это было после ужина. Мисс Беркуэлл сидела поодаль от меня, а мой муж, лорд Кларенс, сидел от меня по правую руку. Я наблюдала с другой стороны комнаты, как мисс Беркуэлл немного отпила, всего глоток инжирного ликера из красивого хрустального бокала. Через несколько секунд она поднесла руку к горлу, на лице у нее появилась распутная улыбочка. Она принялась скрещивать ноги – я все видела, Нелла! Я ясно видела, что с ней происходило, но побоялась, что кто-нибудь заметит, как я за ней наблюдаю, поэтому повернулась к моей сидевшей слева подруге, Мэриэл, и она стала рассказывать мне про свою поездку в Лион, и все рассказывала и рассказывала, пока через какое-то время я не решилась вновь взглянуть на мисс Беркуэлл.

Леди Кларенс шумно вдохнула, ее горло ходило ходуном.

– Но ее не было, и моего мужа тоже, а вместе с ними исчез и хрустальный бокал с ликером. Я поверить не могла, что пропустила, как он вышел с нею за столь короткий промежуток времени, – я все пропустила. В тот момент я была уверена, что больше никогда ее не увижу, я думала, что они вдвоем сбежали в его библиотеку или снова в сторожку привратника – в последний раз. Это меня, знаете, утешало.

Пока она рассказывала, я сидела неподвижно, представляя себе все: накрытый стол, пудинги и вечерние платья, инжирный ликер, мелкий зеленый порошок, таящийся в его тягучей темноте.

– Но потом я стала волноваться, – продолжала леди Кларенс, – подумав, что все, возможно, происходит слишком быстро и что она, охваченная похотью, позабудет о ликере и не выпьет требуемого количества. – Она помолчала, огляделась по сторонам. – Можно мне немного вина, чтобы успокоить нервы?

Я бросилась к буфету, налила ей бокал и поставила его на стол.

– Я запаниковала, Нелла, я думала, не отыскать ли их, не застать ли их вдвоем, не попросить ли ее присоединиться к дамам в гостиной. Но вместо этого я так и сидела, оцепенев, на своем месте, пока Мэриэл продолжала разглагольствовать о Лионе, и молилась, чтобы мой муж вот-вот вошел в комнату и сказал, что с ней, его дорогой кузиной, случилось нечто ужасное.

Леди Кларенс взглянула на пол и внезапно обхватила себя руками, содрогаясь.

– А потом я увидела призрак, приближавшийся по коридору. Призрак мисс Беркуэлл. О, я едва не закричала в голос! Я подавила крик, хвала небесам, – каким странным сочли бы это гости за ужином, – но вскоре выяснилось, что это никакой не призрак. То была она, во плоти. Я поняла это по пятну на ее шее, красному и воспаленному, как будто там только что побывали губы моего мужа.

С ее губ сорвался тихий стон.

– Она шла с выражением такого испуга на лице. Она такая юная и очень хрупкая. Она едва не упала на руки первому, кого увидела, брату лорда Кларенса, он врач. Он немедленно бросился прочь по коридору, откуда она пришла. Всюду были люди, все бегали туда-сюда, стоял страшный шум. Я услышала в холле возле библиотеки выкрики и голоса, что-то о том, что его сердце остановилось, и помчалась увидеть его. Он был полностью одет, слава богу. И, как я предполагала, на столике рядом с креслом стоял пустой хрустальный бокал. Должно быть, он выпил все, что там было. О, Нелла, я не знала, что все произойдет так быстро!

– Я сказала вам, что половина банки убьет его в течение часа. Сколько было в бокале?

Мучение на лице леди Кларенс уступило место чему-то вроде вины.

– Думаю, горничная использовала все, что было в банке.

Она издала вскрик, скорчившись на стуле, а я изумленно открыла рот; не удивительно, что он умер за считаные мгновения.

Но леди Кларенс, казалось, была огорчена поведением мисс Беркуэлл после случившегося не меньше, чем смертью мужа.

– Можете поверить, когда я сидела и смотрела на его мертвое тело, мисс Беркуэлл подошла ко мне, обняла меня и начала плакать? «О, леди Кларенс, – завывала эта девица, и от ее дыхания разило инжиром, – он был мне как отец!» Я подумала, что никуда не годится говорить такое, и едва не осмелилась спросить ее, с отцом своим она тоже любится?

Леди Кларенс в последний раз рассмеялась, жутким смехом, у нее ввалились глаза, будто рассказ отнял у нее все силы.

– И теперь я вдова богатого человека, я ни в чем никогда не буду нуждаться, кроме того, чего я хочу больше всего на свете, – ребенка. Как горько даже произносить это! У меня никогда не будет детей, Нелла, никогда!

Это я могла понять. Но кое-что в ее истории начало очень меня беспокоить.


– Вы сказали, что его брат, врач, первым к нему подошел?

Она кивнула.

– Да, добрый человек. Он объявил, что мой муж мертв, не прошло и пяти минут с тех пор, как мисс Беркуэлл в безумном страхе вбежала в столовую.

– И его не обеспокоил пустой бокал, стоявший рядом с креслом?

Леди Кларенс уверенно покачала головой.

– Он спросил о бокале, и мисс Беркуэлл немедленно заявила, что это ее бокал. Она сказала, что они были в библиотеке, мой муж хотел показать ей недавно приобретенный гобелен, поскольку ее в последнее время заинтересовали предметы текстильного искусства. И едва ли она могла открыть, что он пил из ее бокала, так ведь? Иначе стало бы ясно, что они не просто наслаждались искусством.

– А банка? – спросила я. – Вы ее где-то спрятали или уничтожили?

– Да. Моя горничная убрала ее на полку в дальней глубине погреба. Копаться там может прийти в голову только кухарке. Я избавлюсь от банки, как только смогу украдкой выйти. Возможно, сегодня вечером.

Я выдохнула с облегчением, благодарная за то, что сосуд остался спрятан. Но даже если бы его нашли, не все было бы потеряно; именно поэтому все банки и флаконы в моей лавке были гладкими, не считая выгравированного медведя.

– Хотя ее и нельзя связать со мной, – настойчиво произнесла я, – лучше сейчас же от нее избавиться.

– Конечно, – покорно ответила она. – Как бы то ни было, мне показалось любопытным, что вы делаете на банках гравировки.

Она аккуратно вытерла нос, собралась. Строгие манеры, которых придерживаешься всю жизнь, не забываются в одночасье.

– Всего лишь маленький медведь, – сказала я, указывая на баночку на ближайшей полке. – Вроде этого. Банки с виду так похожи. Представьте, если кто-то капнет из неверной бутылочки и не тот человек…

Я осеклась, устыдившись того, что едва не сорвалось у меня с языка, учитывая, что за историю она только что рассказала.

Но она, казалось, не заметила этого. Нахмурившись, она подошла к полке и покачала головой.

– На моей банке был этот значок, но было что-то еще. – Она подняла банку и повернула ее другим боком. – Нет, эти другие. У моей было что-то на обороте. Слова, я уверена.

По животу у меня раскатился тихий рокот, и я нервно рассмеялась.

– Нет, вы, должно быть, ошибаетесь. Какие слова я отважусь написать на банке с ядом?

– Уверяю вас, – сказала леди Кларенс. – На ней было что-то написано. Неровные буквы, как будто их нацарапали по глине вручную.

– Возможно, просто царапины? Или грязь, пустое, – предположила я, и давление у меня в животе подкатило к груди.

– Нет, – настаивала она, теперь в ее голосе звучало раздражение. – Я могу узнать слова, когда их увижу.

Она бросила на меня гневный взгляд и поставила банку обратно на полку.

Я слушала ее слова, но слышала их не полностью; тук-тук-тук звучало слишком громко, и история, которую только что поведала мне леди Кларенс, уже не казалась только ее бедой. Словно сама отпив из хрустального бокала со шпанской мушкой, я подавилась именем:

– Элайза.

Память моя начала проясняться. Вчера днем, незадолго до прихода леди Кларенс, Элайза выбрала банку, куда пересыпать порошок. Я не обратила на банку ни малейшего внимания, потому что все они, стоявшие в пределах досягаемости, были помечены только значком с медведем, и больше ничем. Только те, что стояли в глубине материнского шкафа, были другими.

– Элайза, да, где она сегодня? – спросила леди Кларенс, не подозревая, какая буря зарождается во мне.

– Я должна немедленно ее отыскать, – задохнулась я. – Шкаф…

Но я не могла больше сказать ни слова, тем более не могла объясняться с леди Кларенс, потому что не могла думать ни о чем, кроме того, чтобы спешить на Уорик-лейн, к дому Эмвеллов. О, как я молилась, чтобы она оказалась там!

– А вы, – обратилась я к леди Кларенс, – ступайте, сейчас же! Немедленно заберите банку и отнесите ее…

– У вас глаза, как у зверя! – вскрикнула она. – Что стряслось?

Но я уже выходила за дверь, и она последовала за мной. Шагнув на улицу, я не почувствовала ни холода на коже, ни того, как туго башмаки обхватывают мои распухшие лодыжки. Впереди снялась с места стайка птиц – даже они меня боялись.

В какой-то момент леди Кларенс пошла своей дорогой – я надеялась, что за банкой. Я продолжала свой путь, промчалась по Ладгейт-стрит, надо мной вырос собор. Дом Эмвелов был уже очень близко, всего в паре кварталов.

Приближаясь к повороту на Уорик-лейн, я увидела маленькую закутанную фигурку на скамье возле кладбища. Меня что, обманывают глаза? Сердце у меня зашлось, когда я заметила, как легко, играючи эта загадочная фигурка переворачивает страницы книги, лежавшей у нее на коленях. Я была недалеко от дома Эмвеллов; вполне имелась возможность в любой момент встретить Элайзу.

Надежды мои вскоре оправдались: это, без сомнения, была она. Часа не прошло, как я страшилась, что девочка может терзаться страхом и унынием, но, казалось, это вовсе не так. Чем ближе я подходила, тем яснее видела, что у читающей девочки на лице улыбка, свежая и ясная, как цветок.

– Элайза! – крикнула я, когда нас разделяло лишь несколько шагов.

Она обернулась ко мне. Ее улыбка погасла, она прижала книгу к груди – это была не та книга, что ей дала я. Эта была меньше, и обложка у нее была светлее.

– Элайза, послушай меня, это очень срочно.

Я потянулась к ней, неуверенно ее обняла, но она осталась в моих объятиях неподвижна. В ней было что-то странное; она не была рада меня видеть. Утром я хотела стать ее далеким воспоминанием, но сейчас меня все это обижало. А что насчет ее только что погасшей улыбки? Что с ней произошло за это время, что она пребывала в таком блаженном состоянии?