– Одно из самых сильных средств в моей лавке, – ответила она, – но, как и в адамовой голове, в ней нет ничего вредного. Индийская конопля особенно полезна при треморах и спазмах. – Она выжидающе взглянула на меня и, когда я не отозвалась, объяснила: – Элайза, твоя хозяйка приходила ко мне в лавку, когда у нее только начали дрожать руки. Я забыла об этом, но сегодня ты упомянула, что писала для нее письма.

Она провела пальцами по записи, и в глазах у нее появилось отрешенное выражение.

– Доктора джентльменов ничем не могли ей помочь. Она побывала у десятков. Ко мне она пришла, когда почувствовала, что выхода не осталось. – Нелла ненадолго накрыла мою руку своей. – Твоя хозяйка не бывала здесь прежде. Знала обо мне лишь по рассказам подруги.

Меня охватила всепоглощающая печаль. Я никогда не задумывалась о том, что миссис Эмвелл искала помощи у стольких врачей. Никогда не задумывалась, как она себя чувствует из-за своего недомогания.

– Индийская конопля ей помогла? – спросила я, снова взглянув на запись, чтобы убедиться, что верно повторила слова.

Нелла помолчала и посмотрела на свои руки, словно ей было совестно.

– Помни, что я тебе говорила, Элайза, – наконец сказала она. – Это не чародейская лавка. Дары земли ценны, но не безотказны. – Она подняла голову, сбрасывая с себя задумчивость. – Но все к лучшему. Потому что, если бы индийская конопля помогла слишком хорошо, твоей хозяйке не было бы нужды в твоей помощи для написания писем. И ты бы сейчас не сидела здесь, помогая мне с моим журналом. Ты ведь помнишь, что я сказала о том, как он важен, правда?

Желая произвести на нее впечатление, я повторила то, что она сказала несколько минут назад.

– Журнал важен, потому что иначе имена этих женщин были бы забыты. Здесь, на ваших страницах, они сохраняются, пусть больше им сохраниться негде.

– Очень хорошо, – продолжала Нелла. – Давай сделаем еще несколько. Солнце быстро садится.

Откуда она знала? Без окон, не глядя на часы, я бы точно не могла сказать, быстро ли садится солнце. Но спросить ее я не могла, потому что Нелла уже перелистала журнал, задерживая руку над каждой записью, которой требовалось уделить внимание.

Я вернулась к работе, стремясь угодить своей новой наставнице.



После заката я взяла плащ, вынула перчатки, которые никогда не перебирали кусты или грязь, или где там гнездятся жуки, и с готовностью их натянула.

Руки у меня уже болели – от тщательного повторения записей они затекли, – но я дождаться не могла следующего приключения.

Заметив, как блестят мои глаза, Нелла подняла брови.

– Не жди, что твои перчатки будут такими же чистенькими, когда мы закончим, – сказала она. – Это грязная работа, дитя.

Мы шли больше часа и наконец пришли к широкому, тихому полю, отделенному от дороги живой изгородью выше меня ростом. Когда по небу растеклась тьма, воздух сделался невыносимо холодным, и я не могла не думать, что, будь я жуком, я бы давно отправилась на юг, в теплый влажный воздух какой-нибудь приморской деревни. И все же Нелла заверила меня, что жукам нравится холод – они предпочитают крахмалистые корнеплоды, вроде свеклы, где могут гнездиться, питаясь сахаром, и спать.

Единственным источником света была серебристая луна. У нас с Неллой было по полотняному мешку, и я внимательно следила за тем, как она опустилась в темноте на четвереньки, нашла пучок жилистых зеленых листьев и разгребла тонкий слой соломы, пока не показалась верхушка свеклы, сидевшей в земле.

– Вот здесь у нас плод, – сказала она, продолжая копать. – Они предпочитают есть листья, но в ночное время зарываются в землю.

И тут, словно из ниоткуда, она вытащила блестящего жучка, величиной не больше ногтя большого пальца.

– Теперь о важном, – сказала она, бросая извивавшегося жука в мешок. – Не сжимай их и не раздави.

Я поджала пальцы ног, едва чувствуя их в башмаках, хотя мы провели в поле всего несколько минут.

– Как же я вытащу его из земли, не надавив? – спросила я, чувствуя, как весь мой интерес к этому занятию улетучивается. – Когда я найду жука, мне же нужно будет его схватить, чтобы он не убежал, а я не смогу это сделать, не надавив.

– Давай достанем следующего вместе, – поторопила Нелла, похлопывая по земле рядом с собой. Казалось, ее боль и недомогание уменьшились; возможно, их притупил холод. – Суй руку туда, где я дотронулась. Уверена, я почувствовала там еще шевеление лапок.

Я передернулась. Я ожидала, что мы воспользуемся инструментом – какой-то стекой или лопаткой, – а не собственными руками в перчатках. Но я сделала, как она просила, благодаря темное небо за то, что оно не дает Нелле разглядеть гримасу у меня на лице. Я ощупала пальцами твердый, гладкий кругляш свеклы, а потом почувствовала – вот оно! – что-то копошилось у меня под пальцами, что-то очень живое. Собравшись, я развернула руку в земле и захватила его в горсть. Достала комок земли, чтобы показать Нелле, и точно, из него выполз зеленый полосатый жук, словно хотел поздороваться с нами.

– Очень хорошо, – сказала Нелла. – Твой первый улов. Бросай его в мешок и затяни горловину, иначе он быстро сбежит обратно к своей свеколке. Я начну вон там, в следующем ряду. Нам нужна сотня жуков. Считай своих.

– Сотня? – Я посмотрела на своего единственного жука, копошившегося в мешке. – Так мы здесь всю ночь проведем.

Нелла склонила голову набок, глядя на меня с серьезным лицом. Лунный свет отразился в ее левом глазу, придав ей странный, двуликий вид.

– Что меня удивляет, дитя, так это то, что ты жалуешься на то, что придется потрудиться, чтобы собрать ночной урожай жуков – простых букашек, – а убить человека тебе ничего не стоит.

Я вздрогнула, пожалев, что она напомнила мне о призраке мистера Эмвелла, все еще давившем меня изнутри и заставлявшем источать кровь.

– Это тяжелый труд, – сказала Нелла, – и мне он в последнее время дается все тяжелее. Давай, пора приниматься за работу.



Ночь шла своим чередом, хотя сколько ее миновало, я точно не знала. Луна прошла четверть пути по небу, но мне не хватало знаний, чтобы использовать ее как часы.

– Семьдесят четыре, – услышала я голос Неллы у себя за спиной; под ногами у нее хрустела солома. – А у тебя?

– Двадцать восемь, – ответила я.

Я прилежно считала, повторяя про себя число, чтобы не забыть и не лезть в мешок пересчитывать хрустящих жуков.

– А! Так мы закончили, и у нас даже два про запас.


Она помогла мне подняться на ноги, потому что у меня ныли колени и болели руки.

Мы двинулись к дороге, и тут я схватила ее за руку, меня мгновенно бросило в жар от тревоги.

– Дилижансы так поздно не ездят, – ахнула я. – Нам же не придется идти пешком всю дорогу?

Я не могла, ни за что на свете.

– У тебя есть пара годных ног, разве нет? – ответила Нелла, но при виде моего опрокинутого лица улыбнулась. – Не отчаивайся. Мы отдохнем здесь, вон в том сарае. Там довольно тепло и совершенно тихо. Утром сядем на первый дилижанс.

Вторгнуться в чужие владения было еще худшим преступлением, чем собирать ядовитых жуков, но я охотно последовала за Неллой – даже радостно, потому что отчаянно хотела отдохнуть, – и мы вошли в незапертый деревянный сарай, где было, как и обещала Нелла, тепло, темно и тихо. Он напомнил мне амбары у нас дома, в деревне, и я сжалась при мысли о том, что сказала бы мне мать, увидь она меня сейчас – не спящую среди ночи, с мешком ядовитых жуков в руках.

Через несколько мгновений мои глаза привыкли к темноте, и я различила тачку в дальнем углу, а ближе к нам – набор инструментов для работы в поле. У стены справа было аккуратно сложено сено. Тут Нелла шагнула вперед и устроилась на копне.

– Здесь теплее всего, – сказала она, – а если раскидать сено по земле, получится неплохая кровать. Но берегись мышей. Им здесь нравится так же, как и нам.

Я оглянулась на дверь, опасаясь, что за нами гонится какой-нибудь разгневанный землевладелец, потом нехотя последовала примеру Неллы и устроила себе место для ночлега. Нелла сидела напротив, наши ноги почти соприкасались, потом она вытащила из-под плаща узелок и вынула из него краюшку хлеба, кусок сыра и фляжку, как я предположила, с водой. Когда она протянула фляжку мне, я поняла, как отчаянно хочу пить. Пока я пила, в мешке возле меня шуршали жуки.

– Пей сколько хочешь, – сказала Нелла. – За сараем есть бочка с дождевой водой.

Я поняла, что она раньше не только укрывалась в этом сарае, но и явно изучила его окрестности в поисках чего-то полезного.

Я наконец отняла фляжку ото рта и вытерла воду с губ краем юбки.

– Вы часто заходите на чужую землю за тем, что вам нужно?

Я думала не только о сарае, который нам не принадлежал, но и о поле, в котором мы только что провели почти всю ночь.

Она покачала головой.

– Почти никогда. Большую часть того, что мне нужно, дает дикая, необработанная земля, она хорошо прячет свои яды. Ты ведь видела, как цветет белладонна? Открывается, как кокон. Почти соблазняет. Она может показаться редкой и необычной, но, по правде, ее можно найти повсюду. Земля умеет скрывать. Многие и не поверят, что в полях, где они работают, или в плюще, под которым целуются, прячется яд. Просто нужно знать, где искать.

Я взглянула на сено, среди которого мы сидели, гадая, не известна ли Нелле тайна извлечения яда из чего-то столь безобидного, как сухая трава.

– Вы это узнали из книг?

Я видела в ее лавке десятки книг, некоторые были потрепанными и зачитанными, и мне начинало казаться, что я сглупила, заговорив о недолгом ученичестве. У нее, наверное, годы ушли на то, чтобы выучить все, что она знает.

Нелла откусила сыр и стала медленно жевать.

– Нет. От матери.

Голос у нее был резкий и холодный, но от этого мое любопытство только обострилось.

– От матери, у которой не было ни ложной стены, ни ядов.

– Это верно. Как я сказала, женщине нет нужды прятаться за стеной, если у нее нет тайн и она ничего дурного не делает.

Я подумала о своей госпоже и о себе, о том, как мы сидели в гостиной за закрытой дверью, делая вид, что пишем письма, пока мистер Эмвелл мучился наверху.

– Моя мать была хорошей женщиной, – продолжала Нелла, издав судорожный вздох. – Она в жизни никому не отпустила яда. Может быть, ты это заметила, когда сегодня работала с более старыми записями в моем журнале. Те снадобья помогают и исцеляют. Все.

Я села прямее, гадая, не поделится ли наконец Нелла со мной своей историей. Я отважно решилась задать вопрос:

– Если она не отпускала яды, то как она вас научила?

Нелла сурово на меня посмотрела:

– Многие добрые средства в больших количествах ядовиты – или если приготовить их определенным образом. Она рассказала мне и об этих количествах, и о способах приготовления, для моей же безопасности и для безопасности наших клиентов. К тому же то, что моя мать не использовала ни против кого яд, не означает, что она не знала, как это делается. – Она зарылась поглубже в сено. – Наверное, это делало ее еще более достойной восхищения. Как собака с полным ртом острых зубов, которая ни разу не напала, знание моей матери было оружием, которым она ни разу не воспользовалась.

– Но вы…

Слова сорвались у меня с языка, и я захлопнула рот прежде, чем закончила фразу. Было ясно, что Нелла решила использовать свое знание как оружие. Почему?

– Да, я. – Она сложила руки на коленях и прямо посмотрела мне в глаза. – Элайза, дай-ка я тебя кое о чем спрошу. Когда ты поставила перед мистером Эмвеллом тарелку, ту, с яйцами покрупнее, которые, как ты знала, должны были убить его в тот же день, что ты почувствовала?

Я задумалась, вспомнила то утро, как будто все это случилось несколько секунд назад: его горячий взгляд, когда я вошла в столовую; мягкий взор моей госпожи, в молчаливом союзе со мной; ощущение жирных пальцев, скользящих по моей ноге вдоль бедра. Еще я подумала о том дне, когда мистер Эмвелл, хозяин, которому я когда-то верила, дал мне бренди, пока моя госпожа была в зимних садах, – и о том, что могло бы случиться, если бы лакей не позвал его вниз.

– Я чувствовала, что защищаюсь, – сказала я. – Потому что он хотел мне навредить.

Нелла с готовностью кивнула, как если бы вела меня по лесной тропинке и звала за собой.

– А от чего ты защищалась?