«Хочу, чтобы Мирослава Новицкая выжила в сегодняшнем поединке с ведьмой. И сестра Мирославы – тоже».
Жирная точка завершила этот небольшой текст. Взглянув еще раз на книгу, Матвей сунул ее в сундук, завалил мешочками с травами и, повесив на ручку маленький оберег, сделанный своими руками, покинул дедову мастерскую. Теперь сюда никто не проникнет, даже ведьмы.
2
Матвей несся по улицам как сумасшедший, перепрыгивал через скамейки, чтобы сократить путь, перебегал дорогу на красный свет, нервно сжимая рукоять меча. Вперед, вперед!
Вот уже виден лес, вот уже поблескивает в странной мгле небольшой крест на часовенке кладбища Невинно убиенных. Сегодня тут мрачно и прохладно. Не трещат кузнечики, не шелестит трава, не качаются ветви деревьев. Мир замер, как заколдованный, и серая дымка, расползающаяся от кладбища, скрадывает очертания городка и высоких деревьев.
Матвей вбежал в лес с мечом наготове, но никто его не встречал. Никто не стоял на дороге, не поджидал правнука ведьмака, не стремился ему навредить. Дедова хижина уже угадывалась во мраке, проступала призрачным контуром, вычерченным простым карандашом на черной бумаге.
Чучело медведя возвышалось над огородом, его огромная голова была слегка повернута, словно он ждал Матвея. Стеклянные глаза ничего не выражали, уши торчали на макушке. И как Матвей не догадался, что это всего-навсего плащ? Он видел эту голову в детстве и напугался до смерти. До икоты, до нервного тика. Мать, которая тогда была еще жива, запретила своему деду приходить домой в этом плаще, и с тех пор медвежья голова украшала чучело на огороде.
Матвей приблизился, и медведь повернул голову. Это произошло так быстро и неожиданно, что сердце чуть не выскочило из горла.
– Я правнук Стефана, – зачем-то пробормотал Матвей, но чучело осталось неподвижным.
Говорить ничего не надо было – только взять плащ. Но можно ли вот так просто протянуть руку и схватить толстую тяжелую шкуру? Вдруг чудовище откусит половину ладони? Белые громадные зубы медведя поблескивали в дымном мраке. Что делать? Может, попробовать подцепить и скинуть шкуру палкой? Или мечом?
Матвей поднял меч и неловко ткнул в соломенное брюхо чучела. И тут медведь ожил. Он распрямился, разинул пасть и зарычал в лицо Матвею. Неожиданно теплое медвежье дыхание обдало парня с головы до ног, вскинулись лапы с черными когтями, и сама смерть глянула в глаза с невозмутимостью хищного зверя.
– Бери шкуру! – закричали за спиной. Голос был тонкий и знакомый. – Бери шкуру! Снимай ее!
Медведь шевельнулся, и, если бы Матвей не отскочил в сторону, его придавили бы мощные лапы с длинными, точно ножи, когтями.
Увернувшись от когтей, Матвей вцепился в мягкую длинную шерсть у плеча животного и рванул на себя. Странная медвежья голова вдруг откинулась назад, и в руках у Матвея оказался длинный плащ, только вместо капюшона у него болталась тяжелая морда медведя с блестящими глазами и длинными зубами.
– Вот и все! Ты же его правнук, ты имеешь право на этот плащ, – проговорила Руська. Это она кричала только что за спиной.
Мавка стояла у забора и глядела на Матвея с восторгом и непонятной радостью.
– Надевай, – велела она. – А когда надо будет сражаться, накинешь капюшон и станешь чугайстером.
– Кто такой чугайстер?
– Лесной человек. Человек-медведь. Твой прадед Стефан был чугайстером. Всегда. Надевай капюшон, когда надо сражаться.
Глава четырнадцатая. Мирослава
1
Вода в фонтанчике оказалась такой ледяной, что пальцы тут же занемели. Воздух стал холодным, будто сейчас не лето, а самая настоящая осень. Трава клонилась к земле, хотя ветра не было, и пространство замерло в ожидании чего-то чудовищного, могущественного и неизбежного.
Марьян умывался шумно, брызгая водой на стоявшую рядом скамью и на стволы высоких рябин. Собаки за оградой выли и скалились, не сводя с нас горящих злобных глаз.
– Они не выпустят нас, – пробормотала я, брезгливо оглядывая порванные джинсы.
– Выпустят. Давай я посмотрю твою ногу. – Марьян выпрямился и мотнул головой в сторону скамьи. – Садись.
– Это не моя кровь вроде…
– Твоя. Надо промыть и перевязать. Царапины, конечно, но инфекция нам не нужна, правильно?
Пришлось послушаться. Марьян рванул штанину, и джинса разошлась в его сильных руках. На голени действительно темнело несколько царапин – ерунда, конечно, – но они кровили, и струйки крови стекали к белым конверсам.
В кармане штанов у Марьяна нашелся пластырь и бумажные салфетки, и он ловко промыл и залепил мои ранки.
– Сойдет на сегодняшний вечер. Будем надеяться, что это единственные наши раны, – проговорил он и поднял глаза.
Зелено-карие узковатые глаза с невероятно дерзким прищуром, прямые низкие брови над ними.
– Ну что, не жалеешь, что пошла со мной? – спросил он, не сводя пристального взгляда.
– Нет. Моя сестра все еще у Григория Луши. И я готова его убить за это…
– Кровожадно. Тогда пойдем наберем земли с могил. Пригодится.
Кладбище покоилось под сенью рябин и каштанов. С краю, у самого забора, росли вишни – ягоды уже покраснели, наливаясь кисло-сладким соком.
– Думаешь, Матвей придет нам на помощь?
– Думаю, придет. Но если он не поймет, кем должен стать, толку от него не будет.
– Кем был его прадед? Почему ты всегда обходишь это молчанием? Почему не расскажешь ему, что надо делать?
– Я не хочу, чтобы он испугался и отказался от прошлого своей семьи. Не стоит давить на него или подталкивать. Такие решения принимаются наедине с самим собой. Его прадед Стефан стал тем, кем он стал, потому что остался без семьи, совершенно один. Неприкаянность и одиночество подтолкнули его к такому решению, но он не сразу принял свою сущность, а только когда появились ведьмачки Ульяна и Орыся. Почти двадцать лет ему понадобилось, чтобы стать ведьмаком. И Матвей тоже должен сам принять решение.
– И что это значит – стать ведьмаком? Взять меч и сражаться? Научиться летать? Получить власть над волшебной палочкой и выучить заклинания? Я не могу понять, о чем речь… – не унималась я.
– Ты слышала когда-нибудь о чугайстерах? – тихо спросил Марьян, останавливаясь у одного из покосившихся металлических крестов.
– Нет. Кто это?
– Есть старые карпатские легенды о чугайстере. Человек из леса, Лесной дед. Он управляет животными, ему подчиняются мавки. Он очень силен и опасен, умеет превращаться в медведя, и потому его никто не может поймать или одолеть.
– И что? Дед Стефан был чугайстером?
– Мавки называли его именно так. Хотя, может, это и неправильно. Но животные ему подчинялись, это правда. И сам он…
– Превращался в медведя?
– В огромного медведя. Я видел это только однажды и лучше бы не видел. Жуткое зрелище. В облике медведя Стефан становился сам не свой, и к нему не стоило приближаться. Мой отец говорит, не все ведьмаки могут владеть своей силой в полной мере. С одной стороны, это сила, с другой – проклятие.
– Медведь может одолеть ведьм и Жнеца?
– Может. Стефан редко приходил в облике медведя, но если уж появлялся, то никого из ведьм не оставалось в живых. Его боялись, и это сдерживало темную силу.
– Я думаю… Думаю, что Матвей не хотел бы быть таким.
– Поэтому я ему и не рассказывал. Смотри, это могила Розы. Кто-то поставил каменный крест и выбил ее имя. А рядом – могила ее дочери Мирославы.
– Наверное, кресты сделал Стефан, – сказала я, присаживаясь на корточки около могилы.
– Наверное. Бери землю. Я тоже возьму. Думаю, это отпугнет псов.
– Земля с могилы Розы и ее дочери Мирославы? Что-то в этом есть.
– Похоже на месть, верно? Но мы с тобой тут ни при чем. Это дело Левандовских, мы просто восстанавливаем справедливость. Ведьмы получат по заслугам, потому что так и должно быть.
Суховатые, теплые комья земли, прямо с травяными стеблями и корнями, послушно легли в ладонь. Я заколебалась, но тут же решительно подняла край футболки и сложила туда землю.
– Разумно, – хмыкнул Марьян и выудил из кармана штанов пластиковый пакет. Быстро заполнил его землей и сунул мне. – Вот, так удобнее.
Он набрал кладбищенской земли еще в один пакет, и мы направились к ограде с противоположной стороны кладбища. За деревьями находилась автомобильная стоянка, огни которой отчетливо проступали сквозь вечерний сумрак.
Псы уже поджидали нас там – стая из пары десятков собак, лохматых, кровожадных и здоровенных. Марьян подошел к калитке, распахнул ее и, едва парочка псин рванулась на него, захлебываясь низким рычанием, швырнул горсть земли в горящие собачьи глаза. Псы тут же скорчились, сморщились, словно надувные игрушки, из которых выпустили воздух. Мгновение, и первых трех собак не стало.
На их место ринулись другие, но теперь мы уже знали, что эти твари – колдовское наваждение, и не жалели кладбищенской земли. Расчистив себе таким образом путь, мы устремились к стоянке. Я почти бежала, стараясь не отстать от быстро шагающего Марьяна.
Краснобокая луна висела прямо над нашими головами – толстая, неровная, страшная. Она не освещала путь, а, скорее, мешала своим зловещим, ужасным видом. Такой луны я еще в жизни не видела.
– Что это на небе? – спросила я, догоняя Марьяна.
– Это темная работа. Лушины фокусы, он уже начал свое колдовство. Думаю, сегодня ночью попробует воскресить Надию Совинскую.
– Дурак он какой-то…
– Не хочет Григорий быть просто учителем. Ему нужна власть над всем городом. Возможно, над всеми школами. Представляешь, что тогда будет с городком?
Жирная точка завершила этот небольшой текст. Взглянув еще раз на книгу, Матвей сунул ее в сундук, завалил мешочками с травами и, повесив на ручку маленький оберег, сделанный своими руками, покинул дедову мастерскую. Теперь сюда никто не проникнет, даже ведьмы.
2
Матвей несся по улицам как сумасшедший, перепрыгивал через скамейки, чтобы сократить путь, перебегал дорогу на красный свет, нервно сжимая рукоять меча. Вперед, вперед!
Вот уже виден лес, вот уже поблескивает в странной мгле небольшой крест на часовенке кладбища Невинно убиенных. Сегодня тут мрачно и прохладно. Не трещат кузнечики, не шелестит трава, не качаются ветви деревьев. Мир замер, как заколдованный, и серая дымка, расползающаяся от кладбища, скрадывает очертания городка и высоких деревьев.
Матвей вбежал в лес с мечом наготове, но никто его не встречал. Никто не стоял на дороге, не поджидал правнука ведьмака, не стремился ему навредить. Дедова хижина уже угадывалась во мраке, проступала призрачным контуром, вычерченным простым карандашом на черной бумаге.
Чучело медведя возвышалось над огородом, его огромная голова была слегка повернута, словно он ждал Матвея. Стеклянные глаза ничего не выражали, уши торчали на макушке. И как Матвей не догадался, что это всего-навсего плащ? Он видел эту голову в детстве и напугался до смерти. До икоты, до нервного тика. Мать, которая тогда была еще жива, запретила своему деду приходить домой в этом плаще, и с тех пор медвежья голова украшала чучело на огороде.
Матвей приблизился, и медведь повернул голову. Это произошло так быстро и неожиданно, что сердце чуть не выскочило из горла.
– Я правнук Стефана, – зачем-то пробормотал Матвей, но чучело осталось неподвижным.
Говорить ничего не надо было – только взять плащ. Но можно ли вот так просто протянуть руку и схватить толстую тяжелую шкуру? Вдруг чудовище откусит половину ладони? Белые громадные зубы медведя поблескивали в дымном мраке. Что делать? Может, попробовать подцепить и скинуть шкуру палкой? Или мечом?
Матвей поднял меч и неловко ткнул в соломенное брюхо чучела. И тут медведь ожил. Он распрямился, разинул пасть и зарычал в лицо Матвею. Неожиданно теплое медвежье дыхание обдало парня с головы до ног, вскинулись лапы с черными когтями, и сама смерть глянула в глаза с невозмутимостью хищного зверя.
– Бери шкуру! – закричали за спиной. Голос был тонкий и знакомый. – Бери шкуру! Снимай ее!
Медведь шевельнулся, и, если бы Матвей не отскочил в сторону, его придавили бы мощные лапы с длинными, точно ножи, когтями.
Увернувшись от когтей, Матвей вцепился в мягкую длинную шерсть у плеча животного и рванул на себя. Странная медвежья голова вдруг откинулась назад, и в руках у Матвея оказался длинный плащ, только вместо капюшона у него болталась тяжелая морда медведя с блестящими глазами и длинными зубами.
– Вот и все! Ты же его правнук, ты имеешь право на этот плащ, – проговорила Руська. Это она кричала только что за спиной.
Мавка стояла у забора и глядела на Матвея с восторгом и непонятной радостью.
– Надевай, – велела она. – А когда надо будет сражаться, накинешь капюшон и станешь чугайстером.
– Кто такой чугайстер?
– Лесной человек. Человек-медведь. Твой прадед Стефан был чугайстером. Всегда. Надевай капюшон, когда надо сражаться.
Глава четырнадцатая. Мирослава
1
Вода в фонтанчике оказалась такой ледяной, что пальцы тут же занемели. Воздух стал холодным, будто сейчас не лето, а самая настоящая осень. Трава клонилась к земле, хотя ветра не было, и пространство замерло в ожидании чего-то чудовищного, могущественного и неизбежного.
Марьян умывался шумно, брызгая водой на стоявшую рядом скамью и на стволы высоких рябин. Собаки за оградой выли и скалились, не сводя с нас горящих злобных глаз.
– Они не выпустят нас, – пробормотала я, брезгливо оглядывая порванные джинсы.
– Выпустят. Давай я посмотрю твою ногу. – Марьян выпрямился и мотнул головой в сторону скамьи. – Садись.
– Это не моя кровь вроде…
– Твоя. Надо промыть и перевязать. Царапины, конечно, но инфекция нам не нужна, правильно?
Пришлось послушаться. Марьян рванул штанину, и джинса разошлась в его сильных руках. На голени действительно темнело несколько царапин – ерунда, конечно, – но они кровили, и струйки крови стекали к белым конверсам.
В кармане штанов у Марьяна нашелся пластырь и бумажные салфетки, и он ловко промыл и залепил мои ранки.
– Сойдет на сегодняшний вечер. Будем надеяться, что это единственные наши раны, – проговорил он и поднял глаза.
Зелено-карие узковатые глаза с невероятно дерзким прищуром, прямые низкие брови над ними.
– Ну что, не жалеешь, что пошла со мной? – спросил он, не сводя пристального взгляда.
– Нет. Моя сестра все еще у Григория Луши. И я готова его убить за это…
– Кровожадно. Тогда пойдем наберем земли с могил. Пригодится.
Кладбище покоилось под сенью рябин и каштанов. С краю, у самого забора, росли вишни – ягоды уже покраснели, наливаясь кисло-сладким соком.
– Думаешь, Матвей придет нам на помощь?
– Думаю, придет. Но если он не поймет, кем должен стать, толку от него не будет.
– Кем был его прадед? Почему ты всегда обходишь это молчанием? Почему не расскажешь ему, что надо делать?
– Я не хочу, чтобы он испугался и отказался от прошлого своей семьи. Не стоит давить на него или подталкивать. Такие решения принимаются наедине с самим собой. Его прадед Стефан стал тем, кем он стал, потому что остался без семьи, совершенно один. Неприкаянность и одиночество подтолкнули его к такому решению, но он не сразу принял свою сущность, а только когда появились ведьмачки Ульяна и Орыся. Почти двадцать лет ему понадобилось, чтобы стать ведьмаком. И Матвей тоже должен сам принять решение.
– И что это значит – стать ведьмаком? Взять меч и сражаться? Научиться летать? Получить власть над волшебной палочкой и выучить заклинания? Я не могу понять, о чем речь… – не унималась я.
– Ты слышала когда-нибудь о чугайстерах? – тихо спросил Марьян, останавливаясь у одного из покосившихся металлических крестов.
– Нет. Кто это?
– Есть старые карпатские легенды о чугайстере. Человек из леса, Лесной дед. Он управляет животными, ему подчиняются мавки. Он очень силен и опасен, умеет превращаться в медведя, и потому его никто не может поймать или одолеть.
– И что? Дед Стефан был чугайстером?
– Мавки называли его именно так. Хотя, может, это и неправильно. Но животные ему подчинялись, это правда. И сам он…
– Превращался в медведя?
– В огромного медведя. Я видел это только однажды и лучше бы не видел. Жуткое зрелище. В облике медведя Стефан становился сам не свой, и к нему не стоило приближаться. Мой отец говорит, не все ведьмаки могут владеть своей силой в полной мере. С одной стороны, это сила, с другой – проклятие.
– Медведь может одолеть ведьм и Жнеца?
– Может. Стефан редко приходил в облике медведя, но если уж появлялся, то никого из ведьм не оставалось в живых. Его боялись, и это сдерживало темную силу.
– Я думаю… Думаю, что Матвей не хотел бы быть таким.
– Поэтому я ему и не рассказывал. Смотри, это могила Розы. Кто-то поставил каменный крест и выбил ее имя. А рядом – могила ее дочери Мирославы.
– Наверное, кресты сделал Стефан, – сказала я, присаживаясь на корточки около могилы.
– Наверное. Бери землю. Я тоже возьму. Думаю, это отпугнет псов.
– Земля с могилы Розы и ее дочери Мирославы? Что-то в этом есть.
– Похоже на месть, верно? Но мы с тобой тут ни при чем. Это дело Левандовских, мы просто восстанавливаем справедливость. Ведьмы получат по заслугам, потому что так и должно быть.
Суховатые, теплые комья земли, прямо с травяными стеблями и корнями, послушно легли в ладонь. Я заколебалась, но тут же решительно подняла край футболки и сложила туда землю.
– Разумно, – хмыкнул Марьян и выудил из кармана штанов пластиковый пакет. Быстро заполнил его землей и сунул мне. – Вот, так удобнее.
Он набрал кладбищенской земли еще в один пакет, и мы направились к ограде с противоположной стороны кладбища. За деревьями находилась автомобильная стоянка, огни которой отчетливо проступали сквозь вечерний сумрак.
Псы уже поджидали нас там – стая из пары десятков собак, лохматых, кровожадных и здоровенных. Марьян подошел к калитке, распахнул ее и, едва парочка псин рванулась на него, захлебываясь низким рычанием, швырнул горсть земли в горящие собачьи глаза. Псы тут же скорчились, сморщились, словно надувные игрушки, из которых выпустили воздух. Мгновение, и первых трех собак не стало.
На их место ринулись другие, но теперь мы уже знали, что эти твари – колдовское наваждение, и не жалели кладбищенской земли. Расчистив себе таким образом путь, мы устремились к стоянке. Я почти бежала, стараясь не отстать от быстро шагающего Марьяна.
Краснобокая луна висела прямо над нашими головами – толстая, неровная, страшная. Она не освещала путь, а, скорее, мешала своим зловещим, ужасным видом. Такой луны я еще в жизни не видела.
– Что это на небе? – спросила я, догоняя Марьяна.
– Это темная работа. Лушины фокусы, он уже начал свое колдовство. Думаю, сегодня ночью попробует воскресить Надию Совинскую.
– Дурак он какой-то…
– Не хочет Григорий быть просто учителем. Ему нужна власть над всем городом. Возможно, над всеми школами. Представляешь, что тогда будет с городком?