Иван Иванович отпустил Лялю и погрузился в работу. Мелкие дела потому и мелкие, что усилий требуют немного, а времени — вагон. Зорин со вниманием ознакомился со сводками за прошедший день, отмечая, какие из происшествий могут пройти по их ведомству, зачел жалобу, в которой мещанка Оботрестова обвиняла соседку в колдовстве, наведении порчи на оботрестовского сына-шалопая, а также оботрестовских кур, которые отказываются нестись, и петуха, который перестал выполнять свои супружеские обязанности по отношению к означенным курам. Иван Иванович мстительно назначил ответственным за это дело Мамаева и придвинул к себе следующий документ, оказавшийся допросным листом купца Жихарева, составленным Е.Р. Попович, о чем свидетельствовала первая графа формуляра. Здесь он задержался подольше, по мере чтения выражение лица Ивана Ивановича менялось, затем, расхохотавшись, Зорин решительно поднялся из-за стола и вышел из кабинета, прихватив бумаги с собой.

— Я в наш с Мамаевым кабинет наведаюсь, заодно Эльдару Давидовичу порученьице передам, — сообщил он Ольге Петровне, проходя через приемную.

Помещение, где Иван Иванович с приятелем коротали немногое свободное от исполнения заданий время, находилось на первом этаже. Зорин спустился по лестнице, проверил книгу приходов и уходов, уверился, что Геля сегодня не отмечалась, а Мамаев был на месте уже в половине десятого, и прошел в кабинет. Эльдар писал что-то на казенном формуляре.

— Я с утра Крестовского навещал, — сообщил Эльдар Давидович, поднимая голову от бумаг. — Он в сознании и очень тревожится, справимся ли мы здесь без него. Просил с курьером допросные листы Жихарева передать.

— Эти, что ли? — Зорин картинным жестом опустил листы на стол. — Нет-нет, ты внимательно зачти.

Эльдар вчитался, фыркнул и расхохотался, закинув голову.

— У меня любимое место там, где про кровавые сопли, — поддержал приятеля в его смехе Зорин. — И еще там, где «ять» западает.

— Ну что ты, вот этот пассаж и «два раза провернул» тоже неплох.

Отсмеявшись, Мамаев достал из кармана белоснежный платок и промокнул им испарину со лба.

— В нашей Гелечке погибает великий мастер прозы.

— Да уж, погибает… — Иван Иванович присел на свое обычное место. — Ты ее навещал?

— Когда? Вчера — поздно уже было, а сегодня — вон, с бумагами разбираюсь. Сейчас закончу и на второй этаж поднимусь…

— А Гелечки нету. — Зорин покачал головой. — И не предупредила никого.

— Может, больна?

— Ну, тогда вот тебе задание: проверь жалобу мещанки Оботрестовой, а на обратном пути суфражисточку нашу навести.

Мамаев, скривившись, зачел ламентацию, прикинул, что заставить петуха исполнять супружеские обязанности можно под угрозой наваристого петушиного бульона, а оболтус-сын лечится розгами, и решительно поднялся из-за стола:

— Будет исполнено, ваше высокоблагородие.

Приятелей в должностях разделял всего один чин.

Зорин вернулся на второй этаж и работал в кабинете Крестовского до самого обеденного времени, когда Ольга Петровна, заглянув в приоткрытую дверь, сообщила, что собирается прогуляться по набережной.

Тогда Иван Иванович достал из стола завернутый в вощеную бумагу сандвич и толстенький блокнот. В блокноте Зорин записывал все, что касалось «Дела паука», как он для себя обозвал чудовищные убийства, и занимался им только в свободное от основной работы время. Но сейчас ни заняться делом паука, ни откусить от захваченного из дому сандвича Ивану Ивановичу не удалось — в кабинет вихрем влетел Мамаев:

— Геля исчезла!

— Как так?

— Совсем. Абсолютно. Домой она не являлась со вчера, я с ее хозяйкой побеседовал.

— А мещанка Оботрестова?

— Что? А, это… Там все в порядке. Придет наша Аграфена Платоновна завтра к открытию, кляузу свою заберет. Там дело семейное, оболтус Оботрестов, сорока годков мужик, между прочим, к соседке чувствами воспылал. А матушка решила, что приворот, а соседка… Короче, там все к свадьбе сладилось, обвинение в колдовстве с будущей невестки снимается. Можешь звать меня «купидон чародейского приказа».

— Молодец, — решил Зорин и опять поставил мысленный плюсик. — Теперь Геля.

— Так пропала.

— Как искать будем? Оберегов на ней наших нет.

— Это проблема. — Мамаев зашуршал бумагой, откусил половину сандвича и вкусно зажевал. — Я мальчишек дворовых поспрашивал, никто ничего…

В дверь кабинета постучали, в приоткрытую створку просунулась голова дневального:

— Ваше благородие, не извольте гневаться, тут к вам человечек один просится. — Дневальный отодвинулся и впустил в кабинет нищего одноногого калику. — Говорит, дело чрезвычайной важности, нашей Евангелины Романовны касаемое.

Зорин кивнул, затем, рассмотрев посетителя, поморщился:

— Ты б, мил-человек, время от времени ногу-то менял, а то, знаешь, кровообращение нарушится, на самом деле конечность отсохнет.

Нищий, не чинясь, пошурудел под лохмотьями, картинно постучал по полу костылем и выпустил наружу вторую ногу.

— Благодарствуем.

— Что ты хотел про нашу барышню сообщить?

— Хорошая она у вас барышня, — с готовностью ответил нищий. — Денежку уже два раза мне давала, не хотелось бы такой источник доходу просто так вот терять.


— Ты ее когда в последний раз видел?

— Так вчерась. Место у меня напротив вашего присутствия, — он махнул костылем в сторону, — туточки, на самом угле. А вчера… Вы с вот этим господином в коляске уехали, а барышня ваша в каретный двор пошла. Я особо не смотрел, так, краем глаза зацепился, потому смотрю — неклюд следом. Ну не совсем следом, он сначала к ступеням подошел, потом головой повел вот так, — нищий показал как, — навроде как воздух нюхал, и тоже в каретный двор прошмыгнул. Потом слышу — крик, гвалт, ваш неклюд выбегает оттудова и барышню на руках волочет. Подозвал извозчика, барышню в коляску запихнул, сам следом уселся, и уехали они.

— Вчера почему не сообщил?

— Да в голову как-то не пришло. Мало ли, дело молодое. А утром барышня ваша не явилась, денежку мне, стало быть, не дала, я и встревожился.

Зорин подошел к архивному шкафчику, порылся там, достал папку, развернул ее на столешнице:

— Этот неклюд?

— Так точно.

— Спасибо, голубчик, можешь быть свободен.

— Так а денюжка как же? Прибыток мой недополученный от вашей барышни?

Мамаев порылся в карманах и одарил нищего гривенником.

Когда посетитель, сопровождаемый дневальным, наконец удалился, Эльдар Давидович решительно сдернул с вешалки свою шляпу:

— Пойду я, Ванечка, на самом дне поищу. С кем-то же Весник в Мокошь-граде дружбу водит, значит, помогут мне его логово отыскать. Одного не пойму — зачем? Что ему за радость в пленнице?

— Чужая душа — потемки, — покачал головой Зорин. — Да только кто там тебе что скажет, такому франту?

— Меня в Мокошь-граде и так каждая собака знает, так что в маскараде необходимости нет.

— И время потеряем, — продолжил Зорин.

— У тебя есть мысли получше?

— А ты не помнишь, часом, мы неклюдский баронский пояс уже в государево хранилище отправили?

— Семушка не говорил, значит, у нас еще артефактище.

— Вот им-то мы и воспользуемся. Он нам поможет неклюда отыскать. А где Бесник, там и Геля. — Зорин достал из ящика стола литую серебряную печать. — А потом на место положим, как будто так и было.

Мамаев идею коллеги одобрил, и товарищи ушли. Когда Ольга Петровна вернулась на свое рабочее место после обеденного променада, она никого в кабинете не обнаружила.



Мне снились пауки. Много — маленькие, средние, большие, названий которых я не знала и знать не хотела. Пау-пау-паучок… А еще хотелось пить. Я пробиралась к журчащему на склоне ручейку, разрывала плотную шелковистую паутину, наклонялась к воде… Пау!

Я открыла глаза. Все было белым. Капала вода. Я поводила головой из стороны в сторону, поморщилась от боли в затылке, нащупала на груди скомканную ткань. Простыня?

— Пришли в себя, голубушка?

Я скользнула рукой под подушку, схватила очки и быстро надела их на нос. Жест был автоматическим, а то, что очки обнаружились именно под подушкой, — удачей. Рядом со мной на краешке кровати сидел благообразный старичок в блестящем пенсне и белоснежной шапочке.

— Вы кто?

Старичок быстро подал мне кружку, до краев наполненную водой.

— Попейте, голубушка.

Я стонала, проталкивая в горло шарики благодатной жидкости, отдуваясь, вытерла рот рукавом, тоже белоснежным. Меня переодели?

— Где я? Как я здесь оказалась?

— А на вопросы я могу отвечать только по порядку, — хихикнул старец. — Меня зовут Матвей Кузьмич и я, некоторым образом, начальник в сей обители.

Я пошевелила бровями, что вызвало новый приступ головной боли.

— Вы, голубушка, в клиническом чародейском лазарете Мокошь-града. Как зовут, помните?

— Матвей Кузьмич, — ответила я с готовностью.

Лекарь хихикнул:

— Не меня, голубушка. Вас как зовут?

— Евангелина Романовна Попович? — В этом я уверена как раз не очень была.

— Чудесно-чудесно. — Матвей Кузьмич выудил из кармана трубочку чародейского фонарика и посветил мне в глаза. — Извольте открыть рот, язык покажите! Вот так — а-а-а!