— Вы меня видите?

— Увы, — с сожалением развел руками Ник. — Это просто проекция. Я ничего не вижу. На кристалле в этом плеере содержится схема моего сознания, а программное обеспечение передает мне информацию о твоем лице и голосе, но это совсем не то, что видеть.

— Схема сознания?

— Схема моего мышления. Как в симуляторах. Программа позволяет мне говорить и реагировать, но в сущности это просто догадки на основании моего поведения в прошлом.

Сердце у меня в груди застыло камнем.

— Значит, я не на самом деле с вами говорю?

— Нет, девочка, — покачала головой фигурка. — Извини. Настоящий Ник ждет тебя в другом месте. Я же сказал: просто запись. Симуляция.

— А ты чувствуешь себя живым?

— Не думаю. — Ник поскреб пробивающуюся на подбородке щетину. — Трудно сказать. Я могу вести себя и чувствовать, как Ник, но по большому счету я не он. У меня нет самосознания. Я просто эхо, доносящее его слова. — Он выдохнул, раздувая щеки. — Кстати, что тебе рассказала Тесса?

Я облизнула губы.

— Ну, например, что ты хотел, чтобы я заменила тебя на этом корабле.

— Правильно…

Мне впервые почудилась грусть в его глазах.

— …Я не молодею и когда-нибудь соберусь передать семейное предприятие преемнику.

— А сейчас что я тут буду делать?

Ник всплеснул руками.

— Учиться всему, что же еще? Я отправлю тебя в летную школу. Когда вернешься, будешь моим старшим помощником, пока я не решу уйти на покой. Это хороший корабль, он нас куда хочешь доставит. — Ник подался вперед, едва не высунувшись из сферы проекции. — С собственным судном ты будешь сама себе хозяйкой. Пока нам платят за перевозку грузов, мы с тобой можем жить свободно и чисто, и никто не вправе нам указывать, что делать и как себя вести.

— Как ты сейчас?

Он улыбнулся волчьей улыбкой:

— Именно так, черт побери.

— Но я ничего не понимаю в управлении звездолетами. — Я потерла левый глаз правой рукой и сдержала зевоту. — Я старьевщица. В космосе никогда не бывала.

— В твои годы и я не бывал. Деревенский паренек, родился и вырос в Марках. Я и в город-то не выезжал, пока не стал взрослым. Но я очень старался и потому скоро выучился. В наше время иначе нельзя было.

Я опасливо прищурилась на его изображение и вспомнила «Тетю Жиголо». Паника выплеснулась из меня словами:

— Это слишком! Я даже не знаю, с чего начать.

— Тесса введет тебя в курс дела, а через пару дней вы и меня подберете.

Я встряхнулась. Годы промысла закалили меня против слишком выгодных на словах сделок.

— Мне надо подумать. — Я зевнула, потирая лоб. — Если тебя на несколько часов выключить, ты вспомнишь этот разговор, когда снова включу?

— Главное — меня не перезагружать.

Я потянулась к кнопке на плеере.

— Вот и хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, доченька.

У меня словно застряло что-то в горле и не хотело глотаться.

— Не зови меня так, пожалуйста.

— А как? — озабоченно спросил Ник.

Я потеребила мочку уха.

— Только не так. Пока не надо.

Он не имел права изображать любящего отца. Не заслужил еще.

Если, конечно, он и вправду мой отец. Я отчасти подозревала обман, жестокий розыгрыш. С сиротами вроде меня чудес просто не бывает.


— Если уж надо как-то обратиться, зови меня Корделией, — сказала я. — В конце концов, это мое имя.

— Хорошо, извини, — понимающе кивнул Ник. — Пусть будет Корделия. — Он подпер ладонью подбородок. — А ты как будешь меня звать?

Нажимая большим пальцем выключатель, я шумно вдохнула носом и ответила:

— Это потом.



Проснулась я в спальном мешке. Плеер стоял на подушке, и в каюте, пока я отдыхала, ничего не переменилось. Никто ничего не трогал. Лежа на спине, я скользила взглядом по потолку, пытаясь увидеть мир глазами отца. Это, что ни говори, была его кровать. Несколько книжонок в бумажных обложках на металлических полках, придержанные медной проволокой, — его книги; и обтрепанные навигационные карты на стенах тоже его. Я решила, что над кроватью висит карта заливов и берегов Земли. Она изображала скопление зеленых островов, окруженных линиями глубин и какими-то непонятными значками. Контуры суши были ничем не заполнены, не то что на подробных зарисовках, которыми пользовались мы, старьевщики, — там обозначалась каждая комната и каждый проход. Тех, кому были предназначены эти карты, путь к цели интересовал больше самой цели: для них течения и мели были важнее городов и селений.

Мне через койку передавалась дрожь «Тети Жиголо», тащившейся по высшим измерениям на растопыренных магнитных крыльях. Сколько раз мой отец лежал здесь поутру, вслушиваясь в скрип гнущейся обшивки, в звон и урчание труб, в шаги по металлической палубе рубки над головой.

Шум шумом, но в каюте ощущалась удивительная тишина, и я только через несколько минут сообразила почему. Не хватало голосов тарелок — тихого шепота, ставшего таким привычным, что я перестала его замечать. Тарелки больше не шептались в моем сознании. Их утешительный говорок смолк. Поняв это, я чуть не расплакалась. Захотелось домой. Я вдруг показалась себе совсем маленькой девочкой вдали от родных мест. Эта девочка все теряла и теряла: сначала мать, а теперь и сводного брата, дядю, весь свой мир.

Или не только теряла?

Я подумала тогда, что все зависит от того, как посмотреть. Взяв плеер, стала вертеть его в пальцах. Ночной сон и сосущее ощущение под ложечкой придали мне бодрости. Впервые за несколько дней прояснились мысли. Я тут в тепле, в безопасности, и, если верить электронному призраку отца, за мной место на звездном корабле. Я опасливо дотронулась до шва на переборке. Холодный гладкий металл слабо вибрировал, и я тоже вздрогнула. Такой корабль стоит самое малое несколько миллионов.

Дверь напротив входа вела в тесную ванную, где я смыла под душем грязь и пыль последних дней. Завернувшись в попахивающее плесенью полотенце, я нашла свежеотпечатанное белье и аккуратно сложенный на нижней полке шкафа корабельный комбинезон. Одевалась я в спешке. Когда застегивала молнию на груди, взгляд упал на отцовскую кожаную куртку. Мне подумалось, не надеть ли ее. Но я тут же встряхнулась и полезла по трапу наверх в надежде добыть себе завтрак.

Ломакс ждала меня с пластиковыми чашками в обеих руках.

— Как ты себя чувствуешь?

Я сдержала зевоту.

— Намного лучше. Выспалась.

— Прослушала сообщение?

— Да.

Ломакс вручила одну чашку мне. В ней оказался кофе. Запах был намного ароматнее той коричневой жижи, что подавали в порту.

— Решила, что будешь делать?

Я нахмурилась:

— В смысле?

Чашка грела мне руки. От запаха бурчало в животе.

— Когда встретишься с отцом, что ты ему скажешь?

Я вдохнула парок и глотнула.

— Еще не знаю.

Под низким потолком в рубке «Тети Жиголо» было два поста управления с креслами среди множества экранов, табло и панелей. В воздухе плавали светящиеся точки объемной карты звездных окрестностей. Они смещались на глазах, как стрелка часов, крошечными рывками обозначая относительное передвижение корабля в гипере.

— Вот это — Редлум, — указала Ломакс на один огонек и провела пальцем к крошечной красной стрелочке, зависшей между звезд. — А мы здесь.

— Долго нам туда добираться?

— Еще примерно двое суток. — Она отпила из чашки точными птичьими движениями. — Времени познакомиться с кораблем вполне хватит.

Я коснулась спинки кресла-ложемента, казавшейся мне надежной опорой, но приборы вокруг были полны загадок и тайн. Как можно узнать такой огромный корабль за двое суток? Непостижимая металлическая махина с подвижными частями! Двигатели, способные проделать дыру в ткани самой вселенной! Разве можно за столь короткий срок разобраться, как они работают? Я стиснула пальцами спинку кресла. Маленькая, белоголовая и разноглазая Корделия… Кто я: старьевщица или первый помощник космического капитана? Я понятия не имела, как ответить на этот вопрос, но, пока не разберусь, остальному придется подождать.



По металлическим коридорам «Тети Жиголо» разнесся сигнальный гудок. Паук с Гантом пристегнулись на постах управления. Я примостилась за их спинами на откидном сиденье.

— Десять секунд, — глухо предупредил Паук.

Эти два дня я почти не видела его. Он большей частью сидел у себя в каюте, слушал нестерпимо громкую музыку, вылезал только в камбуз за едой и голос подавал лишь по необходимости.

Гант — другое дело… С этим похожим на брюзгливую лягушку существом я познакомилась вчера за завтраком, и с тех пор он ныл практически без умолку.

— Пять.

Корабль вздрогнул, закрепляя крылья, и взвихрил первым касанием двигателей горькую ткань гиперпространства. В клубящемся тумане образовалась воронка. Затем середина ее раздалась, порвалась, открыв круглое пятно черного, забрызганного звездами космоса.