Виолетта ЯкунинаГлава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

ЭПИЛОГ





* * *





Виолетта Якунина

СУМАСБРОДКА НА ВЫДАНЬЕ




Глава 1




Будильник захохотал, заухал и завизжал самым ужасным образом. Я быстро выбросила вперед руку, схватила завывающую тварь и зашвырнула ее в угол. Блаженная тишина бальзамом пролилась на мои уши, но сон успел сбежать. Жаль, я в нем зажигала с ослепительным красавцем на Лазурном берегу! Стоп, какие могут быть к черту красавцы? Я же сегодня выхожу замуж за Костика! И будильник поэтому поставила на такой ранний час. Пришлось высунуть голову из-под одеяла, которое меня спасало по ночам от морозильного холода кондиционера. По моему разумению, летом спать нужно в прохладе, но под теплым одеялом.

За умывальными процедурами я вспоминала сон и размышляла о том, что Костика красавцем можно было назвать с большой, да чего там преувеличивать – с огромной натяжкой. Но мама любила повторять, что «с лица воды не пить». Эта фраза как нельзя лучше подходила моему жениху, который (я взглянула на часы) очень скоро станет моим мужем. С лицом у Костика были проблемы: узкий треугольник вмещал в себя довольно крупный «римский» нос, тонкие губы, безвольный подбородок. Глазки по природе своей были маленькими, но толстые стекла очков заметно их увеличивали. Расточка Костик был выше среднего, но сильно сутулился, поэтому казался совсем невысоким. И еще волосы. Их он любил, купал в шампунях и бальзамах, отчего они кудрявились светло-каштановым облаком. Он их носил до плеч и никогда не собирал в хвостик. Вот уже лет пятнадцать как я знаю Костика, и ничего в его внешности за эти годы не изменилось.

Но Костик относился к тем людям, которые завораживают собеседника умным красноречием, заставляющим забывать о его внешности. Прихлебывая утренний кофе, я снова перечисляла про себя все пункты, по которым выходило, что мне нужно как можно быстрее выходить замуж за Костика. Эти самые пункты я неоднократно обсуждала с Риткой, Громовым и мамой, поэтому в списке значились как моральные, так и материальные плюсы. Итак, Костик был профессором физико-математических наук, заведующим кафедрой «Чего-то там» в нашем НИИ и еще преподавал в университете. Он частенько ездил в разные страны с лекциями по приглашениям тамошних учебных заведений, а также на заморские симпозиумы и конференции, что говорило о его высокой котировке среди светил науки. Соответственно, брак с ним давал мне высокий социальный статус, положение в обществе и так далее. У Костика была трехкомнатная квартира, дача, «Вольво», но обо всем имуществе заботилась его мамочка, вплоть до техосмотра. К слову сказать, мамочка была безобразно жирным минусом среди плюсовых достоинств моего будущего мужа, о ней мне сегодня вообще не следовало думать, чтобы не сбежать из-под венца в разгар бракосочетания. Все перечисленные «положительные стороны» пестовала моя мама, без устали твердившая, что «Костик старше меня, серьезнее, он сможет обеспечить будущее нашим детям». А потом всегда добавляла про лицо, которое не следует использовать в качестве емкости для питья. И «гулять», по ее представлениям, Костик не будет, и обижать меня не станет. Дальше она, в поисках сравнений, перекидывалась на собственную жизнь, в которой мой родитель, выступавший одно время в роли маминого мужа, вел себя ужасно: пил, бил, гулял. Но это уже была другая история.

Марго радела за этот брак по следующим причинам: «Он не будет тебя принуждать к чему-либо, контролировать каждый шаг, а значит, ты сможешь вести такой же образ жизни, как и раньше, – втолковывала она мне. – Твой Костик даже наличия любовника не заметит, ну если только тот не будет лежать к его приходу в супружеской постели. Ученые – народ рассеянный. Он нежадный, значит, одеваться, обуваться и украшаться золотишком будешь беспрепятственно в самых дорогих магазинчиках. По салонам красоты станешь шататься на новенькой иномарочке, питаться – в кабаках, отдыхать – на модных курортах. По дому все делает у него прислуга, так что нудный быт и тот отменяется. Чтобы не родить урода, надо будет зачать от нормального мужика, только чтобы все по срокам совпадало. Он же у тебя математик, а не биолог, так что в жизни не догадается!» В общем, Ритка была уверена, что этот брак сделает меня еще более свободной и независимой женщиной. И лучше в браке быть любимой, нежели любить самой. И доказывала мне свою точку зрения при любой возможности.

Я посмотрела на часы и налила себе еще чашечку кофе. Хорошо Ритке рассуждать, а замуж все-таки мне идти. Разглядывая цветочки на кухонных занавесках, я томилась смутными волнениями по поводу сегодняшнего празднества. Правильно ли я делаю? Да, я Костика уважаю, мне нравится его преданность, всепонимание и забота, его целеустремленность и увлеченность собственным делом. Он цельная личность, Костик Коржиков, и вполне подходит мне в качестве мужа. Но я его не люблю… Впрочем, я никого не люблю. Я тяжко вздохнула, забросила чашку из-под кофе в раковину и побрела в прихожую.

Громов, на мой взгляд, был излишне прямолинеен: «Хватай своего Костика в охапку и тащи в ЗАГС, пока его мамаша не пронюхала. Кто же на тебе, кроме него, вообще женится? Шить, вязать, вышивать, а главное – готовить, ты не умеешь. Убирать, стирать и гладить ты не любишь. На дачу работать тебя не загонишь, детей рожать тебя не заставишь. По ночам с Риткой на дискотеках прыгаешь, по вечерам у телика с книжкой валяешься с чипсами в обнимку, днем на работе пропадаешь. Спрашивается, кому такая жена сдалась, когда на каждом углу по десятку баб, которые готовы мужика на руках носить, причем хромого, лысого и пьяного. А твой Костик парень хоть куда, завидный жених!» На Громова я не обижалась, за правду вообще обижаться не следовало, а большая часть из его обвинений была абсолютной правдой.

Что ж, сегодня я стану мадам Коржиковой, хотя нет, я же оставляю свою фамилию, значит, я стану мадам Аверской, женой профессора Коржикова. Зашнуровав кроссовки, я потопталась по прихожей, соображая, ничего ли я не забыла, сгребла с полочки связку ключей и выпихала саму себя из квартиры. Путь мой лежал в сторону гаража, в котором обитала престарелая «девятка». Мы с нею обоюдно друг друга не любили и всячески пакостничали по мелочи: я ее не мыла, она регулярно ломалась. «Продай ее, пока в психушку не попала», – требовала Ритка. «Ну нет, она мне столько нервов вымотала, я ее лучше сгною!» – отбивалась я. Подруга даже пыталась мне свой «Ситроен» всучить, но я отказалась наотрез. Такого подарка я принять не могла ни под каким предлогом. Тогда Ритка стала настаивать, чтобы я его купила за три штуки баксов в рассрочку. Но это то же самое, что забрать даром, и я не согласилась.

До гаража нужно было топать пешком десять минут, это если быстро шагать, и двадцать – если ехать на троллейбусе. Я шагала. Сегодня мне надо будет забрать платье у швеи (вчера была последняя примерка), сделать маникюр и прическу. Я собиралась еще заскочить со своим резюме в одну фирму, у них есть вакансия, которая меня невероятно интересует. Так что не стоило откладывать на потом этот визит, вдруг, пока я буду замуж ходить, к ним какой гений заглянет! И чтобы опять не опоздать на бракосочетание из-за гипертрофированного карьеризма, я собиралась использовать для передвижения «свою корову», так ласково я величала за глаза «девятку».

Ну вот, давала себе слово сегодня не вспоминать о той истории, но это словечко «опять» сделало свое подлое дело. Это не первое наше бракосочетание с Костиком. Первое сорвалось три месяца назад самым кошмарным образом. Дело в том, что, несмотря на заверения Маргариты о моей замужней жизни в богатстве и достатке, я собиралась продолжать делать карьеру. По профессии я журналист, но уже давно доросла до уровня редактора, и даже главного редактора. Во всяком случае, два года я занимала именно эту должность в редакции «Прима-Спрут», которая выпускала целых три газеты: детскую, спортивную и стоматологическую. Две последние выходили на восьми полосах, детская – на четырех. Но это ерунда, мы собирались расти! Собирались до тех пор, пока наш генеральный спонсор – банк «Мегастройноватор» – не развалился самым подлым образом. Из всей троицы не умерла только стоматологическая газета, которую хозяева продали другому издательству, в котором был свой собственный главный редактор. Я осталась не у дел. Впрочем, я не долго была безработной, всего лишь два дня, пока не наткнулась в Интернете на объявление «Автопробега». Эта газета нуждалась именно в главном редакторе с опытом работы. Зарплату сулили более чем приличную, и я потопала туда на собеседование. Сразу после собеседования я пошла сдавать главному бухгалтеру трудовую книжку – меня приняли на работу. Ой, только не подумайте, что босс клюнул на мою потрясающую внешность и не смог устоять перед соблазном! Все было не так.

Три месяца подряд я рьяно выполняла все требования генерального директора, желая продемонстрировать, насколько ценного сотрудника он приобрел в моем лице. Впрочем, на новой работе все было хорошо, кроме этого самого директора. С Владиславом Жаткиным у нас с первых дней установилось стойкое неприятие друг друга, непонимание и неудовольствие от общения. Вообще-то я очень легко схожусь с людьми и прекрасно нахожу общий язык с начальством. Но тут был особый случай, как говорит моя мама, «нашла коса на камень». Владислав Валерьевич был высоким, симпатичным и неглупым молодым человеком, который считал себя невероятно умным, опытным, стильным, красивым, прозорливым, предусмотрительным и еще черт знает каким. Не хватит пальцев рук и ног, чтобы перечислить все достоинства, которые приписывал себе г-н Жаткин. Он себя очень любил и уважал.

При всем при этом он ни черта не смыслил в издательском деле, понятия не имел, как следует выстраивать работу редакции и как вообще руководить людьми. К мнению подчиненных по любым вопросам он не прислушивался, обожал давать тупейшие распоряжения и устраивать нелепейшие командировки. В одну такую он заслал меня накануне свадьбы. Конечно, я попыталась объяснить положение вещей, но беседа с ним очень быстро вошла в такое русло, что либо я должна была ехать, либо он уволит меня по статье. Такого позора я бы не пережила, потому что заиметь подобную запись в трудовой книжке после двух месяцев работы – означало поставить крест на карьерном росте. Я полетела в Пятигорск, где должны были состояться те проклятые переговоры, которые я провела с блеском и отстояла интересы газеты по всем пунктам. Всю ночь я просидела в аэропорту. Из-за непогоды самолеты не летали. Утром отправилась на автовокзал, понимая, что свадьба накрылась медным тазом. Позвонив из переговорного пункта, я хотела предупредить Костика, но трубку взяла Стела Марковна. Дрожащим от ярости голосом она поинтересовалась, где я нахожусь и почему мой телефон не отвечает. Я призналась, что сижу на вокзале в Пятигорске, жду автобуса и не успею приехать вовремя, потому что самолеты не летают. Когда она закончила свою тираду, я поняла, что не видать мне Костика как своих ушей без зеркала, она его съест заживо, чтобы только мне не достался. Она заявилась потом ко мне в квартиру и забрала подвенечное платье, туфли и фату, а также серьги с бриллиантами, которые мне Костик вручил заранее, чтобы я смогла их одеть на регистрацию. И по всему городу растрезвонила, что «они отказались на мне жениться».


Господи, чего я только не наслушалась в те дни от своего окружения, промолчала только мебель в доме. Но мне в тот момент до слез было жалко Костика, я же знала, через что ему пришлось пройти ради этого брака, поэтому через три месяца я снова согласилась выйти за него замуж. На этот раз без ресторанов и толпы гостей на сто человек, без фаты и бриллиантов. Будет Рита, Громов и Феофан Леопольдович – дед Костика. Он у него жуткий авантюрист, и меня обожает. Маму я порадую после торжества, тем более, что она сейчас в санатории. Стела Марковна тоже пока не знает о сегодняшнем проступке сына. Как высказалась язва Марго, «ничего, потом сюрпризом будет». Мама Костика меня ненавидела с самого детства, яростно, самозабвенно и до умопомрачения. Ее бесило все: мое происхождение, внешность, характер, образование и профессия. Мне она тоже не нравилась. Она так ликовала по поводу нашего разрыва, что могла и не пережить нашего воссоединения, поэтому мы решили пока утаить положение вещей. Правда, у меня было такое чувство, что Костик боялся, что она его запрет в квартире и не пустит под венец или прибежит в ЗАГС и придушит меня у алтаря. И то и другое было вполне в духе моей будущей свекрови.

За этими размышлениями я добралась до своего гаража. В семь утра город еще мирно дремлет, поэтому я не встретила ни единой живой души в этих местах. Гараж у меня прячется в весьма укромном закоулке. На небольшом участке тесно прилепились друг к дружке пара десятков гаражей, втиснутых между котельной и школьным стадионом. Мой располагался в самом неудобном дальнем углу, отчего моя «девятка» обзавелась несколькими вмятинами, пока я приноравливалась к въезду и выезду. Именно из-за этого ужасного подъезда гараж достался мне за копейки. Я жила в центре города, и новые гаражи простым смертным здесь ставить не разрешалось, поэтому те, которые уже имелись в наличии, стоили невероятно дорого. А тут такая удача: и рядом и задешево.

Замыкался он на три навесных замка и один внутренний. Отмыкая самый нижний, я заметила на земле связку ключей. Странно, кто же их здесь уронил? Я нервно осмотрела землю. Неужели опять нагадили? Ничего кучкообразного и дурно пахнущего, к моей вящей радости, я не увидела. Выходило, что хозяин ключей либо ограничился малой нуждой (я неодобрительно поморщилась), либо перелазил через забор, отгораживающий территорию моей собственности от школьного стадиона. Полез – и ключи выпали из кармана. Больше никакого путного объяснения, как ключи оказались на земле, я найти не смогла. Заметив в связке ключи от импортной машины, я насмешливо хмыкнула. Интересно, как он теперь без ключей на ней ездить будет? С такой рассеянностью второй комплект, наверняка, уже утерян. Пожав плечами, я сунула найденные ключи в сумку. Потом напишу объявление и приклею на ворота, если кто вспомнит, что здесь ошивался, пусть звонит. Жмурясь после яркого солнца, я втиснулась боком в недра гаража, пробираясь к дверце водителя. Справа от машины находился стеллаж, на котором топорщилась гора вещей, перекочевавших сюда из моей квартиры. Они уже были как бы не нужны, но и не поломаны, поэтому выбросить их рука не поднималась. Здесь пылились бабушкина швейная машинка, старый пылесос, кухонный комбайн, огромная перина, запакованная в целлофан, три шезлонга и разобранный детский манеж. В необъятном ящике хранились несколько кастрюль, два чайника и медный таз. Это богатство считалось моим приданым, которое я больше не могла видеть у себя на балконе. Были еще ящики с книгами, которые больше никто во всем мире никогда не захочет читать, но их тоже я не могла выкинуть из-за почтительного отношения к печатному слову.

Стеллаж с хламом занимал очень много места, поэтому сильно затруднял доступ к машине. Но я уже приноровилась. Юркнув в салон, я вставила ключ в замок зажигания, повернула его, предварительно выжав сцепление. О, чудо! «Корова» завелась с полуоборота. Я насторожилась и даже нахмурилась. Давно известно: стоит ей сразу завестись, как весь день катится через пень-колоду. Ну нет, только не сегодня. У меня же свадьба! Я выключила мотор, посопела, проговорила про себя поговорку про Карла, Клару и кораллы и снова завела машину с первого раза. Так, главное без паники. Свадьбе быть – ее не миновать! Я буду ездить осторожненько, ни в кого не врежусь и даже резюме сегодня не повезу. К черту карьеру, да здравствует личная жизнь! Завтра его повезу.

Успокоив себя таким образом, я тихонько выкатилась из гаража. И тут вспомнила о раскладушке. По идее, она должна была присоединиться к содержимому стеллажа неделю назад, потому что я сделала перестановку в квартире, и сей предмет оказался лишним. Но с тех пор вожу ее в багажнике, где эта зараза ужасно гремит и нервирует меня, однако каждый раз, въехав в гараж, я волшебным образом о ней забываю. И когда выезжаю из гаража, тоже о ней не помню, и только когда начинаю прыгать по ямам на соседней улице, а она злорадно принимается тарахтеть – вспоминаю, но возвращаться мне обычно лень. Сегодня я вспомнила о раскладушке вовремя, даже ворота еще не закрыла! Похвалив себя, я снова заглушила «девятку», в глубине души надеясь, что теперь она точно начнет чихать и выделываться, вылезла из машины и потопала к багажнику.

Раскрыв его, я некоторое время в оцепенении созерцала то, что в нем лежало вместо раскладушки. Но через секунду отскочила на приличное расстояние, жалея, что не могу упасть в обморок или хотя бы заорать во все горло – от ужаса у меня пропал голос. Помахав руками, я честно попыталась завопить что-нибудь вроде «спасите-помогите», но у меня получился лишь жалкий писк. Сделав несколько глубоких вздохов, я подкралась маленькими шажками к машине и, вытянув шею, снова заглянула в багажник. Увы, никаких галлюцинаций! Он действительно был там. Мне ничего не привиделось. В утробе моей «коровы» лежал себе, уютно свернувшись калачиком, и хитро на меня поглядывал правым глазом мой недавний шеф и генеральный директор ЗАО «Брут» и «Автопробега» Владислав Валерьевич Жаткин. Нет, он вовсе не хотел поиграть со мной в прятки или подурачиться. Он уже вообще не мог во что-либо играть, и дурачиться тоже не мог, потому что был стопроцентно мертвым. Жаткин стал трупом, а моя машина – гробом.

Я быстро захлопнула багажник и даже закрыла его на ключ, словно боясь, что Жаткин оживет, как в фильме ужасов, и на меня набросится. Дрожащими руками набрала на сотовом номер Громова и сказала.

– Громов, сию секунду дуй к моему гаражу. Я попала в такую задницу, что…

– В «мэрса» въехала? – ужаснулся Громов, вспомнив, видимо, что в соседнем гараже обитает «Мерседес» последней модели.

– Если бы, – вздохнула я.

– Аверская., во что ты вляпалась на этот раз? – сурово спросил он.

– В дерьмо, – кратко проинформировала я.

– А то ты куда-нибудь еще вступала! – рявкнул Громов и отключился.

Он живет на соседней улице, так что через пять минут прибежит мне на помощь. К машине я подходить боялась, поэтому пристроилась на пеньке неподалеку. Кто же мне подложил эту свинью в багажник? Мертвый Жаткин в моем багажнике в день моей свадьбы – это даже не свинья, а целая свиноферма! Ну нет, я не позволю ему во второй раз разрушить мое семейное счастье! Хватит того, что он лишил меня работы и на долгие годы вперед подорвал веру в человеческую порядочность.

Уволиться из газеты мне все же пришлось, несмотря на мое карьерное рвение. Причем увольнение сопровождалось жутким скандалом. Мой уход ничего хорошего для газеты не принес, но Жаткин этого в расчет не брал, когда орал с пеной у рта: «Вон из моего офиса». Я в долгу не осталась и тоже прокричала все, что я о нем думаю.

Дело в том, что полгода я пахала, как ломовая лошадь, на благо общего дела, не забывая, конечно, о собственных выгодах (мне обещали повышение заработной платы). Я занималась рекламой издания, носилась по брифингам, презентациям, акциям. Собственноручно раздавала газетки в народе, рассказывая о потенциале издания. При этом собирала материалы в номер, перерабатывала статьи из Интернета, сочиняла соцопросы, выдумывала интервью, потому что не могла в одиночку все это сделать натуральным образом.

Но Жаткину все было мало, ему казалось, что оставались во мне неиспользованные ресурсы. Правильно казалось. И вот в прошлом месяце Жаткин собрал общее собрание и хорошо поставленным голосом сообщил о том, что назрел вопрос о собственном рекламном отделе. Дескать, наша газета вполне может быть прибыльной и рентабельной, если начать распродавать рекламные площади, поэтому он поручил редактору, то есть мне, заняться рекламой. Остальные должны были быть на подхвате. Каждому, кто притащит в газету рекламу, было обещано двадцать процентов. Дальше последовала десятиминутная речь о том, что хватит сидеть на всем готовом, пора и деньги учиться зарабатывать. Вообще-то я давно удивлялась, почему у нас глухо с рекламой, но мудро помалкивала: как известно, инициатива наказуема. До сих пор финансирование издания шло за счет фирмы «Брут», но всем было понятно, что эта фирмочка даже на туалетную бумагу для сотрудников не зарабатывает. И на самом деле «Автопробег» служил для отмывки чьих-то грязных средств, которые прогонялись по брутовским документам. И Жаткин – это лишь подставная фигура, соответственно, куражиться он мог лишь перед сотрудниками редакции. Но внешне все выглядело в пределах нормы, зарплаты нам выплачивали без задержек, так чего же было не работать?

Но теперь моей вотчиной становилась реклама. И я готова была его убить за этот бред. То, что он предлагал делать, даже не пахло профессионализмом. Во-первых, я уже не раз занималась привлечением рекламодателей, и для меня это было отнюдь не новое дело, не то, что для Жаткина, который только слышал звон, да не знал где он. Реклама – это серьезный и многоуровневый процесс, и, в отличие от шефа, я понимала, что редактор не может быть одновременно еще и рекламными агентом. Во-вторых, создание базы рекламодателей – это весьма трудоемкий и долгосрочный проект. А зная Жаткина, я подозревала, что с завтрашнего дня он примется спрашивать с меня результат. И в-третьих, меня раздражало все показное, глупое и ненатуральное, как школьная комсомольская организация в годы моей юности. Зачем она, кому нужна, чем занимается, что решает?

Но никакие аргументы не подействовали – реклама полностью повисла на мне. И тут я решила, что смогу это вытянуть. Нет, я не сошла с ума, я поступила еще глупее : убедила себя доказать окружающим, что я суперспособная и деловая женщина. «Автопробег» стал смыслом моей жизни: я жила на работе и жила работой. Статьи в газету я теперь готовила по ночам (между нами девочками – это было не так уж и сложно), а весь день с утра до вечера висела на телефоне, «привлекая клиентов на свободную рекламную площадь». Дело пошло на лад. Я подписала несколько договоров с перспективой дальнейшего сотрудничества. И наметила неплохой список потенциальных рекламодателей.

И тут Жаткин притащил в офис невообразимую девицу. Высокая и худая, как жердь, она была живой карикатурой к песне о «секс-бомбе». Ноги-палки с острыми коленями были обуты в ботики на невероятной шпильке. Мохнатый топик не прикрывал живота, запавшего между ребер. Выпирающие тазобедренные суставы и тощий зад обтягивал небольшой кожаный лоскуток, принятый наверняка хозяйкой за юбку. Руки-плети были увешаны золотыми браслетами, а на пальцах блестели многочисленные колечки. Жиденькие волосы были некачественно промелированы и прихвачены зажимом, по типу моделей из модных журналов, чтобы, значит, художественный беспорядок на голове и все такое. Она томно смотрела на мир густо накрашенными коровьими глазами и беспрестанно жевала жвачку. Девица, допускающая в речи все мыслимые и немыслимые ошибки, стала начальником отдела рекламы! Мне было поручено «натаскать» Линду (имя-то какое!) Васильевну Газелькину в рекламном деле. Девица в свои двадцать пять лет успела многого достичь: научилась курить через каждые десять минут, в разговоре томно закатывать глаза, делая вид, что она знает много больше, чем окружающие, качать права, если не хотелось выполнять какое-нибудь поручение, ныть капризным голосом, если ее все же заставляли работать, и это, пожалуй, все. Самое интересное, что она нигде ни дня не работала. «Автопробег» заполучил ценного сотрудника. Целыми днями она изводила сигареты и кофе да отвлекала всех от работы пустой болтовней.

Я не собиралась заниматься воспитанием нового члена команды, тем более, что тут уже было ничего не поправить. Объяснила ей вкратце, что говорить, кому звонить и как заманивать народ в рекламодатели, продемонстрировала на примере, далее она должна была действовать сама. Но не тут- то было. Через две недели Жаткин вызвал меня к себе и попросил передать всю базу с моими рекламодателями Линде. Отныне я должна была заниматься своей работой – редакторской, а она возьмет на себя рекламу. Я чуть со стула не свалилась: ведь это означало, что реклама следующего месяца, на привлечение которой я ухлопала столько сил, нервов и времени, достанется этой драной кошке! Я попыталась договориться, что мои клиенты, наработанные за это время, останутся в моем ведении. «У меня с ними установился контакт, поэтому лучше будет, если я продолжу работать с ними» – распиналась я. Что, в принципе, было абсолютно логично. А Линда вполне могла дальше расширять рекламную базу, привлекать новых клиентов, в общем пахать непаханую целину. Я приводила какие-то доводы по поводу того, что, чем больше человек занимаются рекламой, тем больше отдачи от нее будет, а он слушал и ухмылялся. Затем ему слушать надоело, и он заявил, что я могу быть свободна. Тогда я сказала, что не понимаю, почему должна отдать плоды своих трудов Линде, а Жаткин сказал, что не понимает, зачем ему такая строптивая сотрудница, которая не желает выполнять его распоряжений. Вот тогда и разгорелся тот мировой скандал: я высказала все, что у меня накипело на душе, а он – все, что думает и про мою душу, и про накипь на ней. Жаткин завел свою шарманку о том, что я могу не задержаться на этой должности, если буду так себя вести. А я послала его в изысканных выражениях вместе с его, то есть с моей, должностью. И тогда он мне заорал: «Вон из моего офиса». В запале я заявила, что будь у меня пистолет, то пристрелила бы его на месте, потому что «ненавижу его самого и его доходную суку». Увы, сказала именно так, не смотря на воспитание.

И вот на тебе, пожалуйста, мое желание исполнилось – Жаткин стал трупом сам по себе, без всяких усилий с моей стороны, но, чтобы не изменять своей подлой натуре, спрятался напоследок в моем багажнике. Даже будучи мертвым, он умудрился мне насолить! Я прислушалась к себе: нет, мне нисколечко его не жалко, он плохо обходился со мной при жизни, а уж после смерти вообще нагадил по полной программе. И если о покойниках следует говорить только хорошее, то Жаткина мне не следует поминать вслух до конца собственной жизни. Но удержаться не было никакой возможности – настолько мне был неприятен этот человек, и я высказалась в сторону «девятки», ставшей саркофагом, не слишком красиво (маме бы не понравилось). И вам меня не понять, если только вас не унижали прилюдно и не вытирали о вас грязные подошвы стильных ботинок! Нет, я не совсем бесчувственная, что-то такое плескалось внутри меня, но оно не имело ничего общего с состраданием. Чувство, которое я в этот момент испытывала, называлось СТРАХ. Пялясь на багажник своей машины, я отчетливо понимала, что кто-то настолько сильно меня ненавидит, что, убив моего бывшего шефа, спрятал труп в моей машине. Как я теперь смогу ездить на ней? Как?

– Привет, Аверская! Что ты несла такое по телефону? – гаркнул над ухом Громов.

От неожиданности я подлетела на своем пеньке на полметра, как тот медведь из сказки, которого изводила Машенька, сидя в коробе.

– Громов, ты чего орешь? Меня чуть кондрашка не хватила!

– Нет, я не понял, она меня выдергивает из дому в семь часов, вопит, что все пропало. Я бегу, ломая ноги, и вижу на пеньке Роденовского мыслителя! Может, с тобой не только шепотом, но еще и по-французски разговаривать?

– Громов, у меня в багажнике труп, – перебила я поток его красноречия.

– Да иди ты! – не поверил он.

Я ему ключи протянула и опять на пенек присела. Он открыл багажник и присвистнул.

– Ты почто шефа замочила? – обернулся он ко мне.

– Дурацкая шутка, – не одобрила я юмора.

– А кто шутит. Замок багажника цел? Цел. Замки на воротах гаража пострадали от взлома?

– Нет, все были на месте.

– Ну, и как же так получилось? Он что, сквозь скважины прополз и сдох от усилий?

– Думаю, его кто-то туда засунул, – как прилежная ученица, ответила я.

– Правильно. А у кого имеются ключи от всех этих замков?

– Только у меня.