— Ну, пожалуйста… — голос дрогнул. Это «пожалуйста» прозвучало совсем по-детски. — Чем-то вы можете мне помочь?
— Тебе хоть раз позволили поговорить с отцом?
— Всего один раз… — а глаза потухшие, совсем не детские. — Несколько недель назад. Надзиратель стоял и слушал.
— И что он сказал? — Эмили попыталась сдержать любопытство, но все же спросила.
— Сказал, что хочет выйти на свободу.
Эмили отвернулась и посмотрела в окно. Она не имеет права задавать эти вопросы тринадцатилетнему мальчонке. Неэтично.
Еще несколько минут пыталась убедить мальчика, что он пришел не по тому адресу, что она не имеет права вмешиваться в дело Адама.
— Хорошо, — сдалась она. — Я помогу тебе написать письмо адвокату твоего отца.
Она открыла Word, написала несколько строчек, отправила в распечатку и дала ему подписать.
— Отправишь сам, — сказала она. — Не могу же я послать это в фирменном конверте.
Оливер взял у нее сложенный вчетверо лист бумаги. Рука его мелко дрожала.
А куда подевалась Йосефин?
Наверное, зашла из туалета в ресторан — потрясти задницей перед шефами.
Только этого не хватало — к ней направлялся Магнус Хассель.
Она не в состоянии вести с ним светскую беседу. Просто не сможет. Особенно, когда рядом нет Йосефин.
Застегнутый на все пуговицы плащ, в руке — кожаный портфель.
— Как приятно! — выглядит так, как будто ему и в самом деле приятно. — Ты одна?
Зачем он подошел так близко? Ощущение такое, что шеф «Лейона» вторгся в ее личное пространство.
— Нет, я не одна, — с трудом стараясь казаться беззаботной, сказала она. — С Йосефин.
Подошел слишком близко и стоит. Держится неестественно прямо, как пьяные, желающие показаться трезвыми.
— Ты смелая женщина.
Что он имеет в виду? Знает что-то о погоне в Осло? Или что-то другое? Катино дело? Он и об этом знает? Или думает: вот сидит беременная женщина и пьет спиртное, несмотря на беременность… а про беременность-то откуда ему знать?
— Что ты имеешь в виду?
Магнус Хассель положил руку ей на плечо.
— Я имею в виду, что у тебя хватило смелости уйти от нас и начать собственное дело. На такое не многие решаются.
Эмили выдохнула с облегчением.
— Никакой смелости не понадобилось. Вы с Андерсом меня просто вышибли. Напомнить?
— Не совсем так, Эмили… не совсем так. Ты мне очень нравилась, — он пожал ее плечо. — Всегда нравилась. И сейчас очень нравишься.
Эмили не хотелось выслушивать его излияния.
— Могу пригласить на стаканчик чего-нибудь?
Когда же появится Йоссан?
— Мартини?
Эмили чувствовала себя, как каменная скульптура. И, как и полагается скульптуре, не произнесла ни слова.
— Что с тобой? — спросил Магнус.
Эмили покрутила бокал. Легко и ломко звякнули кубики льда. Попыталась стряхнуть руку, но Магнус сжал плечо железной хваткой.
— Или, может, хочешь пойти в другое место? Проведем время, как римляне… а потом ко мне.
Она опять промолчала, чувствуя, как в душе поднимается ярость, только публичного скандала не хватало…
— Да что с тобой?
Надо было бы встать и уйти. Но рука у нее на плече весит тонн десять, не меньше.
— Оставь ее.
Эмили вздрогнула и обернулась. Андерс Хенрикссон. Подкрался со спины.
— Ей не по себе с настырными стариками вроде тебя, — попытался пошутить Андерс. — Разве ты не видишь? Ты не в форме.
Магнус, видимо, устал заботиться об осанке. Его заметно качнуло.
— Добрый вечер, — Эмили постаралась воспользоваться случаем. — Желаю приятно провести время.
Кивнула Андерсу, бросила на Магнуса яростный взгляд и пошла в задрапированному бархатными шторами выходу. С Йосефин объяснится позже.
Она отдернула драпировку и замерла. Голова закружилась.
Пальто и ПОРТФЕЛЬ. Он подошел к ней с портфелем…
Сверкнула мысль, которую она еще не успела додумать до конца. Кто убил Катю… может, разгадка куда проще, чем она думала. И в то же время труднее.
32
Роксана у родственников в Тегеране всего четыре дня, но ей кажется, будто она здесь давным-давно. Никогда не испытывала ничего подобного. И дело даже не в том, что Этти, Вал и Лейла приняли ее как полноправного члена семьи. Этти, к примеру, настаивала, чтобы она каждый день навещала бабушку — та, к счастью, жила в соседнем доме. Или ругалась, что Роксана неправильно настроила кондиционер, — как будто Роксана и в самом деле ее дочь.
Конечно, Веленьяк — и чудесное место: большие парки, прекрасные богатые дома. Девушки небрежно сдвигают хиджаб на затылок. А брюки натянуты на попах так, что и в Стокгольме не увидишь.
Все это замечательно, но вряд ли объясняет, почему ей здесь так хорошо. Так в чем же дело? Наверное, вот в чем: сильное и ни с чем не сравнимое чувство — она дома. Здесь ей не надо ничего изображать. Здесь она может жить простой жизнью с людьми, которые ничего от нее не требуют, — разве что бабушку навестить. Не надо получать высшие оценки. Не надо думать о престижной работе. Не надо искать популярности — она уже есть. Ты популярна, потому что здесь твоя родина. И так могло бы быть всегда, если бы папа с мамой не были вынуждены эмигрировать. Бежать.
Но у нее есть дело, ради которого она приехала. Она не может остаться в Тегеране навечно. Скоро придется возвращаться в Стокгольм.
Вал и его приятель Яхан покатали ее по городу. Повозили по широким центральным улицам, показали мавзолей Хомейни, роскошные мечети. Показали бурлящий Нижний город, где детишки продают жвачку и цветы. Впечатляющие граффити. Cтатуя Свободы — но не сама статуя, а ее обнаженный, без тоги, скелет. Она долго не могла отвести глаз от этой жутковатой карикатуры.
Показали северный Тегеран — «престижный район», сказал Вал. И отец рассказывал. Здесь воздух чище, деревья склоняют ветки чуть не до земли, в тени их прячутся «порше» и вылизанные такси. Снуют презирающие смерть скутеристы.
В первый день приходили папины двоюродные братья и сестры. Потом пришла папина тетка и без конца спрашивала, когда же приедут родители и Каспар. Ели роскошный арбуз, а потом долго обедали в тенистой столовой в центре дома, и она рассказывала, рассказывала… Рассказывала, как в молодости жила в Париже. Днем работала, а по вечерам — что ты думаешь, девочка? Елисейские Поля лежали у моих ног. «Вот тут мои ноги, — она похлопала себе по лобку, — а вот тут Елисейские Поля».
Этти смеялась так, что папина тетка начала ее успокаивать — чего доброго соседи подумают, что они пьянствуют.
— Что ж, Роксана, когда-нибудь и ты будешь принимать нас в Стокгольме. Твой папа говорит, что ты гуляешь почище, чем Вал.
Виллы в Веленьяке окружены каменными высокими заборами. Почти у всех во дворе — бассейн. На фоне заснеженных гор странно смотрятся небоскребы и гигантские подъемные краны — будто нарисованы.
— Вот отсюда у нас и деньги, — улыбнулся Вал. — Цены возросли втрое, многие районы не узнать. Они растут как на дрожжах, у них формируется характер — как у маленьких детей.
Роксана поняла, о чем он. Омид, отец Вала и Лейлы, когда-то работал в отделе городского планирования. Потом уволился, но в девяностые годы начал потихоньку, с помощью бывших товарищей по работе, скупать земли. Когда эти участки начали застраивать, он сказочно разбогател. Два года назад Омид умер, но Этти продолжала управлять недвижимостью как заправский бизнесмен. А вот чем занимаются Вал и Лейла, Роксана никак не могла понять.
— Помогаю маме, — сказал Вал, но за все дни Роксана ни разу не видела, чтобы он занимался чем-то другим, кроме еды и игры на гитаре. Или он мотался по городу на своем непропорционально огромном «рендж-ровере». Или спал прочти до самого ланча.
Но больше всего Вал любил верховую езду. Конные экскурсии в горы. Если бы не это увлечение, Роксана вряд ли собралась в Тегеран. Но она увидела на стене комнаты Вала шлем для конного спорта — и сорвалась с места. Как ему объяснить цель поездки? Но по скайпу Вал говорил так дружелюбно…
Вечером — пирушка у Яхана. Как выглядит его квартира в обычные дни, можно только догадываться, но сейчас — идеальное место для молодежной тусовки. Изящные, наверняка спланированные дизайнером, драпировки разделяют большую комнату на интимные уголки, небольшой ярко освещенный бар, напротив — пульт диджея. На потолке: стробоскоп, зеркальные фасетчатые шары, меняющие цвет прожектора. Все как на настоящей дискотеке.
Роксана пригляделась — ни одной девушки в хиджабе. Густые, роскошные волосы. Впрочем, у нее не хуже. Двое парней тут же сняли футболки — у каждого на голых торсах обнаружилось больше татуировок, чем у Зета и Билли, вместе взятых. А кое-кто, и девушки, и молодые люди, ходят среди гостей в купальниках и поливают разгорячившихся приятелей из водяных пистолетов.
Около бара на ковре устроилась компания с кальяном — передавали по кругу украшенную затейливой восточной финифтью трубку со шлангом. На экране компьютера — «Шахи заката», нон-стоп. В углу за драпировкой девушка в исчезающе короткой юбке тискается с усатым красавцем.
Бартендер налил Роксане мохито. Она не заметила, чтобы он добавлял ром. Попробовала — и чуть не задохнулась. Похоже, не добавлял ничего другого, кроме рома.
Вал прыснул.
— Никаких бутылок. Водка, виски, ром — табу. Переливаешь джин в бутылку из-под газировки. Сухой вермут — в другую. Смешиваешь две газировки — сухой мартини. Или так: наливаешь пятьдесят граммов рома. Осторожно, по ножу, доливаешь еще пятьдесят — коктейль готов.
Роксана рассмеялась.
— Тебе хоть раз позволили поговорить с отцом?
— Всего один раз… — а глаза потухшие, совсем не детские. — Несколько недель назад. Надзиратель стоял и слушал.
— И что он сказал? — Эмили попыталась сдержать любопытство, но все же спросила.
— Сказал, что хочет выйти на свободу.
Эмили отвернулась и посмотрела в окно. Она не имеет права задавать эти вопросы тринадцатилетнему мальчонке. Неэтично.
Еще несколько минут пыталась убедить мальчика, что он пришел не по тому адресу, что она не имеет права вмешиваться в дело Адама.
— Хорошо, — сдалась она. — Я помогу тебе написать письмо адвокату твоего отца.
Она открыла Word, написала несколько строчек, отправила в распечатку и дала ему подписать.
— Отправишь сам, — сказала она. — Не могу же я послать это в фирменном конверте.
Оливер взял у нее сложенный вчетверо лист бумаги. Рука его мелко дрожала.
А куда подевалась Йосефин?
Наверное, зашла из туалета в ресторан — потрясти задницей перед шефами.
Только этого не хватало — к ней направлялся Магнус Хассель.
Она не в состоянии вести с ним светскую беседу. Просто не сможет. Особенно, когда рядом нет Йосефин.
Застегнутый на все пуговицы плащ, в руке — кожаный портфель.
— Как приятно! — выглядит так, как будто ему и в самом деле приятно. — Ты одна?
Зачем он подошел так близко? Ощущение такое, что шеф «Лейона» вторгся в ее личное пространство.
— Нет, я не одна, — с трудом стараясь казаться беззаботной, сказала она. — С Йосефин.
Подошел слишком близко и стоит. Держится неестественно прямо, как пьяные, желающие показаться трезвыми.
— Ты смелая женщина.
Что он имеет в виду? Знает что-то о погоне в Осло? Или что-то другое? Катино дело? Он и об этом знает? Или думает: вот сидит беременная женщина и пьет спиртное, несмотря на беременность… а про беременность-то откуда ему знать?
— Что ты имеешь в виду?
Магнус Хассель положил руку ей на плечо.
— Я имею в виду, что у тебя хватило смелости уйти от нас и начать собственное дело. На такое не многие решаются.
Эмили выдохнула с облегчением.
— Никакой смелости не понадобилось. Вы с Андерсом меня просто вышибли. Напомнить?
— Не совсем так, Эмили… не совсем так. Ты мне очень нравилась, — он пожал ее плечо. — Всегда нравилась. И сейчас очень нравишься.
Эмили не хотелось выслушивать его излияния.
— Могу пригласить на стаканчик чего-нибудь?
Когда же появится Йоссан?
— Мартини?
Эмили чувствовала себя, как каменная скульптура. И, как и полагается скульптуре, не произнесла ни слова.
— Что с тобой? — спросил Магнус.
Эмили покрутила бокал. Легко и ломко звякнули кубики льда. Попыталась стряхнуть руку, но Магнус сжал плечо железной хваткой.
— Или, может, хочешь пойти в другое место? Проведем время, как римляне… а потом ко мне.
Она опять промолчала, чувствуя, как в душе поднимается ярость, только публичного скандала не хватало…
— Да что с тобой?
Надо было бы встать и уйти. Но рука у нее на плече весит тонн десять, не меньше.
— Оставь ее.
Эмили вздрогнула и обернулась. Андерс Хенрикссон. Подкрался со спины.
— Ей не по себе с настырными стариками вроде тебя, — попытался пошутить Андерс. — Разве ты не видишь? Ты не в форме.
Магнус, видимо, устал заботиться об осанке. Его заметно качнуло.
— Добрый вечер, — Эмили постаралась воспользоваться случаем. — Желаю приятно провести время.
Кивнула Андерсу, бросила на Магнуса яростный взгляд и пошла в задрапированному бархатными шторами выходу. С Йосефин объяснится позже.
Она отдернула драпировку и замерла. Голова закружилась.
Пальто и ПОРТФЕЛЬ. Он подошел к ней с портфелем…
Сверкнула мысль, которую она еще не успела додумать до конца. Кто убил Катю… может, разгадка куда проще, чем она думала. И в то же время труднее.
32
Роксана у родственников в Тегеране всего четыре дня, но ей кажется, будто она здесь давным-давно. Никогда не испытывала ничего подобного. И дело даже не в том, что Этти, Вал и Лейла приняли ее как полноправного члена семьи. Этти, к примеру, настаивала, чтобы она каждый день навещала бабушку — та, к счастью, жила в соседнем доме. Или ругалась, что Роксана неправильно настроила кондиционер, — как будто Роксана и в самом деле ее дочь.
Конечно, Веленьяк — и чудесное место: большие парки, прекрасные богатые дома. Девушки небрежно сдвигают хиджаб на затылок. А брюки натянуты на попах так, что и в Стокгольме не увидишь.
Все это замечательно, но вряд ли объясняет, почему ей здесь так хорошо. Так в чем же дело? Наверное, вот в чем: сильное и ни с чем не сравнимое чувство — она дома. Здесь ей не надо ничего изображать. Здесь она может жить простой жизнью с людьми, которые ничего от нее не требуют, — разве что бабушку навестить. Не надо получать высшие оценки. Не надо думать о престижной работе. Не надо искать популярности — она уже есть. Ты популярна, потому что здесь твоя родина. И так могло бы быть всегда, если бы папа с мамой не были вынуждены эмигрировать. Бежать.
Но у нее есть дело, ради которого она приехала. Она не может остаться в Тегеране навечно. Скоро придется возвращаться в Стокгольм.
Вал и его приятель Яхан покатали ее по городу. Повозили по широким центральным улицам, показали мавзолей Хомейни, роскошные мечети. Показали бурлящий Нижний город, где детишки продают жвачку и цветы. Впечатляющие граффити. Cтатуя Свободы — но не сама статуя, а ее обнаженный, без тоги, скелет. Она долго не могла отвести глаз от этой жутковатой карикатуры.
Показали северный Тегеран — «престижный район», сказал Вал. И отец рассказывал. Здесь воздух чище, деревья склоняют ветки чуть не до земли, в тени их прячутся «порше» и вылизанные такси. Снуют презирающие смерть скутеристы.
В первый день приходили папины двоюродные братья и сестры. Потом пришла папина тетка и без конца спрашивала, когда же приедут родители и Каспар. Ели роскошный арбуз, а потом долго обедали в тенистой столовой в центре дома, и она рассказывала, рассказывала… Рассказывала, как в молодости жила в Париже. Днем работала, а по вечерам — что ты думаешь, девочка? Елисейские Поля лежали у моих ног. «Вот тут мои ноги, — она похлопала себе по лобку, — а вот тут Елисейские Поля».
Этти смеялась так, что папина тетка начала ее успокаивать — чего доброго соседи подумают, что они пьянствуют.
— Что ж, Роксана, когда-нибудь и ты будешь принимать нас в Стокгольме. Твой папа говорит, что ты гуляешь почище, чем Вал.
Виллы в Веленьяке окружены каменными высокими заборами. Почти у всех во дворе — бассейн. На фоне заснеженных гор странно смотрятся небоскребы и гигантские подъемные краны — будто нарисованы.
— Вот отсюда у нас и деньги, — улыбнулся Вал. — Цены возросли втрое, многие районы не узнать. Они растут как на дрожжах, у них формируется характер — как у маленьких детей.
Роксана поняла, о чем он. Омид, отец Вала и Лейлы, когда-то работал в отделе городского планирования. Потом уволился, но в девяностые годы начал потихоньку, с помощью бывших товарищей по работе, скупать земли. Когда эти участки начали застраивать, он сказочно разбогател. Два года назад Омид умер, но Этти продолжала управлять недвижимостью как заправский бизнесмен. А вот чем занимаются Вал и Лейла, Роксана никак не могла понять.
— Помогаю маме, — сказал Вал, но за все дни Роксана ни разу не видела, чтобы он занимался чем-то другим, кроме еды и игры на гитаре. Или он мотался по городу на своем непропорционально огромном «рендж-ровере». Или спал прочти до самого ланча.
Но больше всего Вал любил верховую езду. Конные экскурсии в горы. Если бы не это увлечение, Роксана вряд ли собралась в Тегеран. Но она увидела на стене комнаты Вала шлем для конного спорта — и сорвалась с места. Как ему объяснить цель поездки? Но по скайпу Вал говорил так дружелюбно…
Вечером — пирушка у Яхана. Как выглядит его квартира в обычные дни, можно только догадываться, но сейчас — идеальное место для молодежной тусовки. Изящные, наверняка спланированные дизайнером, драпировки разделяют большую комнату на интимные уголки, небольшой ярко освещенный бар, напротив — пульт диджея. На потолке: стробоскоп, зеркальные фасетчатые шары, меняющие цвет прожектора. Все как на настоящей дискотеке.
Роксана пригляделась — ни одной девушки в хиджабе. Густые, роскошные волосы. Впрочем, у нее не хуже. Двое парней тут же сняли футболки — у каждого на голых торсах обнаружилось больше татуировок, чем у Зета и Билли, вместе взятых. А кое-кто, и девушки, и молодые люди, ходят среди гостей в купальниках и поливают разгорячившихся приятелей из водяных пистолетов.
Около бара на ковре устроилась компания с кальяном — передавали по кругу украшенную затейливой восточной финифтью трубку со шлангом. На экране компьютера — «Шахи заката», нон-стоп. В углу за драпировкой девушка в исчезающе короткой юбке тискается с усатым красавцем.
Бартендер налил Роксане мохито. Она не заметила, чтобы он добавлял ром. Попробовала — и чуть не задохнулась. Похоже, не добавлял ничего другого, кроме рома.
Вал прыснул.
— Никаких бутылок. Водка, виски, ром — табу. Переливаешь джин в бутылку из-под газировки. Сухой вермут — в другую. Смешиваешь две газировки — сухой мартини. Или так: наливаешь пятьдесят граммов рома. Осторожно, по ножу, доливаешь еще пятьдесят — коктейль готов.
Роксана рассмеялась.