— Меня вообще не было на перроне. Я встретился с ребятами позже, собирались перекусить.
На очной ставке истец указал на клиента Эмили — девяносто процентов вероятности.
Самый главный, хотя и скрытый аргумент во всем этом деле, по мнению Эмили, — то, что обвиняемый и еще один из этой компании не скандинавского происхождения. И представленным доказательствам место в корзине для бумаг.
Надо сосредоточиться, найти контраргументы, убедительно показать дефекты следственных действий — а мысли разбегаются, и ни одну не удается додумать до конца.
События в Осло. Катя.
Опять звонок. Она покосилась на дисплей — на этот раз не Тедди. Нина. Нина Лей.
— Я передумала, — сказала она. — Вы можете ознакомиться со следственными материалами по делу Тагрина. Неофициально, конечно.
— Подозрения подтверждаются?
— Решайте сами. Если вы приедете, прочтете и сделаете выводы. Что я могу сказать? Во всяком случае, не снимаются.
Эмили прочитала все, что ей дали. Осмотр места преступления, распечатку и анализ Катиных телефонных разговоров, протокол вскрытия и заключение судебных медиков — подробное описание телесных повреждений, наиболее вероятная причина смерти. Два удара острым предметом (ножом) в область живота. И так далее. Фотографии и короткое заключение относительно повреждения на ладони Адама. Криминологический анализа орудия убийства (ножа), криминологический анализ найденного на крыше вещественного доказательства (рюкзака).
Но! Не найдено отпечатков пальцев, анализ ДНК еще не готов. Это раз.
Кто сидел в засаде на крыше? Это два. В конце концов, рюкзак может оказаться случайной находкой и не иметь к убийству никакого отношения.
Посмотрела на часы на компьютере. Что-то она пропустила. Что-то такое, что должны были увидеть следователи, но не увидели. А может, она себя переоценивает — это же не триллер, где главный детектив всегда замечает что-то такое, что пропустили остальные. Интуиция побеждает бюрократию и систематическую работу.
Но нет. Эмили прекрасно знала, что так называемая интуиция — прямая производная тяжелой работы, а в какой-то степени и обязательных бюрократических ритуалов. Тщательного и непредвзятого сбора и анализа материалов.
Она выключила лэптоп и захлопнула крышку. Положила руки на живот и мысленно улыбнулась — рано, рано. Но что-то уже и в самом деле изменилось.
Она будет матерью… или?
Матерью… вдруг она поняла, что ее беспокоило, пока она читала материалы следствия: мать!
В следствии нет ни слова о Катиных родителях.
Она снова включила компьютер и пробежала глазами материалы.
Вот: отец умер. А мать жива.
Завтра она ее разыщет.
Ханинге-центр выглядел точно так же, как и все торговые галереи, которые понастроили за последние пятнадцать лет. Такие же, как и везде, светлые полы, белые стены, такие же щедро освещенные переходы с бутиками по обе стороны, такие же площадки с круглыми, доступными со всех сторон стендами: кофе, суши, напитки. Казалось бы: далеко от исторического центра, никаких ограничений, полная свобода выбора — твори, выдумывай, удивляй, радуйся похвалам и огорчайся критике! Так нет же — строят одно и то же, как по лекалу.
Опознать Гуннель не составило никакого труда. Она сидела в маленькой кофейне Wayne’s Coffee. Понурая, изможденная женщина. Удивительно, как она вообще сюда дошла — Эмили не совсем понимала, почему мать Кати захотела встретиться именно здесь. Почему не у Эмили в конторе или, на худой конец, не у нее дома. Не захотела — значит, не захотела. Ее право.
Гуннель нагнулась над чашкой с жидким чаем так, будто вот-вот рухнет ничком на стол. Эмили пару минут за ней наблюдала — женщина даже попытки не сделала поднять голову и хотя бы посмотреть, что творится вокруг. Так и сидела, чуть не клюя носом в чашку. Длинные, давно не мытые светлые волосы перевязаны кокетливой розовой ленточкой — выглядит почти как извращение.
Вокруг за столиками полно людей, но на нее никто не смотрит. Заняты своими делами, к тому же разговаривают на каком-то или каких-то не известных Эмили языках.
Она прикинула вероятность подслушивания — и оценила ее как минимальную.
— Значит, это вы — Катин адвокат?
— Да. Но я почти не успела с ней поговорить. Когда вы виделись в последний раз?
— Такая, в сущности, чудесная девочка… Очень тяжело все это.
Эмили предполагала, что ей предстоит нелегкий разговор. Даже не предполагала, а знала.
— Я даже представить не могу, через что вам пришлось пройти.
— Ни один человек не выдержит.
Эмили подняла чашку капучино, но как только нежная молочная пена коснулась губ, почувствовала тошноту.
Поставила чашку на место.
Гуннель так и не ответила на ее вопрос.
— Когда вы виделись с Катей?
— А почему вы спрашиваете?
— Пытаюсь понять, что произошло, а для этого мне нужно больше информации.
Женщина согнулась еще больше. Эмили испугалась, что сейчас она и в самом деле клюнет носом в горячий чай.
— Тогда понятно… — почти прошептала Гуннель.
— Так когда же вы виделись? — спросила Эмили в третий раз.
— Я звонила ей несколько месяцев назад и предупреждала, чтобы она не связывалась с этим Адамом. Она не послушала. Надеюсь, он получит пожизненное…
— Извините, пожалуйста… я могу показаться назойливой, но вы не ответили на мой вопрос. Важно ничего не упустить. КОГДА ВЫ ВИДЕЛИСЬ С КАТЕЙ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ?
Гуннель внезапно выпрямилась на стуле, будто сработала какая-то пружина. Эмили даже вздрогнула. Она не ожидала такой резкой перемены.
— Я не видела мою дочь пять лет. Ни разу после ее совершеннолетия. И это никакого отношения к делу не имеет.
— Нет… разумеется, нет. Но, может быть, у вас все же есть, что рассказать?
Гуннель встала.
— Катя обвиняла меня во всех смертных грехах. В каких-то поступках, которые якобы совершила десять лет назад. Вечно так. Наделают глупостей, а потом ищут виноватых.
Эмили точно ударили в солнечное сплетение. Ни у нее в конторе, ни на допросе в полиции Катя не говорила, кто познакомил ее с ее мучителем. А сейчас… вспышка: она вспомнила слова Кати: «… один человек, которому я очень доверяла».
Человек, которому я доверяла… кому может безгранично доверять девочка в тринадцать лет?
Эмили с трудом уняла дрожь и постаралась говорить как можно спокойнее.
— То есть Катя считала, что вы в чем-то перед ней виноваты? Я правильно вас поняла?
Всю мировую скорбь как ветром сдуло. Гуннель заговорила быстро и с накалом.
— Она вечно так… навоображает себя неизвестно что… Одни фантазии.
— Она имела в виду то, что с ней произошло, когда ей было тринадцать?
— Поди ее пойми, что она имела в виду.
Эмили лихорадочно пыталась сосредоточиться: мысли прыгали, как зерна кукурузы в машинке для поп-корна. Разговор с Катей у нее в конторе, допрос в полиции у Нины Лей. Вопросы, ответы. Вопросы, на которые Катя не ответила. Как она реагировала…
Еще как реагировала! Слезы, бледность, дрожащие руки…
Эмили отвела глаза — ей было трудно смотреть на Гуннель.
И отвернувшись, глядя на снующую из магазина в магазин толпу, она спросила:
— А вы догадывались, что с ней происходило в те годы?
28
Дверь открыл отец.
— Роксана, солнышко, как твои дела? Почему такой усталый вид?
Кольцо из носа, в соответствии с родительскими понятиями, она вынула, но как скрыть смертельную усталость?
— Усталый? Нет… со мной все в порядке.
В прихожей на полу — пара новых тапок для гостей.
— А где мои, баба?
— Не знаю, золотце. Спроси у мамы.
На отце — мягкие тренировочные брюки, похожи на те, в которых Билли занимается йогой. С той лишь разницей, что отцовские куплены в Иране.
На очной ставке истец указал на клиента Эмили — девяносто процентов вероятности.
Самый главный, хотя и скрытый аргумент во всем этом деле, по мнению Эмили, — то, что обвиняемый и еще один из этой компании не скандинавского происхождения. И представленным доказательствам место в корзине для бумаг.
Надо сосредоточиться, найти контраргументы, убедительно показать дефекты следственных действий — а мысли разбегаются, и ни одну не удается додумать до конца.
События в Осло. Катя.
Опять звонок. Она покосилась на дисплей — на этот раз не Тедди. Нина. Нина Лей.
— Я передумала, — сказала она. — Вы можете ознакомиться со следственными материалами по делу Тагрина. Неофициально, конечно.
— Подозрения подтверждаются?
— Решайте сами. Если вы приедете, прочтете и сделаете выводы. Что я могу сказать? Во всяком случае, не снимаются.
Эмили прочитала все, что ей дали. Осмотр места преступления, распечатку и анализ Катиных телефонных разговоров, протокол вскрытия и заключение судебных медиков — подробное описание телесных повреждений, наиболее вероятная причина смерти. Два удара острым предметом (ножом) в область живота. И так далее. Фотографии и короткое заключение относительно повреждения на ладони Адама. Криминологический анализа орудия убийства (ножа), криминологический анализ найденного на крыше вещественного доказательства (рюкзака).
Но! Не найдено отпечатков пальцев, анализ ДНК еще не готов. Это раз.
Кто сидел в засаде на крыше? Это два. В конце концов, рюкзак может оказаться случайной находкой и не иметь к убийству никакого отношения.
Посмотрела на часы на компьютере. Что-то она пропустила. Что-то такое, что должны были увидеть следователи, но не увидели. А может, она себя переоценивает — это же не триллер, где главный детектив всегда замечает что-то такое, что пропустили остальные. Интуиция побеждает бюрократию и систематическую работу.
Но нет. Эмили прекрасно знала, что так называемая интуиция — прямая производная тяжелой работы, а в какой-то степени и обязательных бюрократических ритуалов. Тщательного и непредвзятого сбора и анализа материалов.
Она выключила лэптоп и захлопнула крышку. Положила руки на живот и мысленно улыбнулась — рано, рано. Но что-то уже и в самом деле изменилось.
Она будет матерью… или?
Матерью… вдруг она поняла, что ее беспокоило, пока она читала материалы следствия: мать!
В следствии нет ни слова о Катиных родителях.
Она снова включила компьютер и пробежала глазами материалы.
Вот: отец умер. А мать жива.
Завтра она ее разыщет.
Ханинге-центр выглядел точно так же, как и все торговые галереи, которые понастроили за последние пятнадцать лет. Такие же, как и везде, светлые полы, белые стены, такие же щедро освещенные переходы с бутиками по обе стороны, такие же площадки с круглыми, доступными со всех сторон стендами: кофе, суши, напитки. Казалось бы: далеко от исторического центра, никаких ограничений, полная свобода выбора — твори, выдумывай, удивляй, радуйся похвалам и огорчайся критике! Так нет же — строят одно и то же, как по лекалу.
Опознать Гуннель не составило никакого труда. Она сидела в маленькой кофейне Wayne’s Coffee. Понурая, изможденная женщина. Удивительно, как она вообще сюда дошла — Эмили не совсем понимала, почему мать Кати захотела встретиться именно здесь. Почему не у Эмили в конторе или, на худой конец, не у нее дома. Не захотела — значит, не захотела. Ее право.
Гуннель нагнулась над чашкой с жидким чаем так, будто вот-вот рухнет ничком на стол. Эмили пару минут за ней наблюдала — женщина даже попытки не сделала поднять голову и хотя бы посмотреть, что творится вокруг. Так и сидела, чуть не клюя носом в чашку. Длинные, давно не мытые светлые волосы перевязаны кокетливой розовой ленточкой — выглядит почти как извращение.
Вокруг за столиками полно людей, но на нее никто не смотрит. Заняты своими делами, к тому же разговаривают на каком-то или каких-то не известных Эмили языках.
Она прикинула вероятность подслушивания — и оценила ее как минимальную.
— Значит, это вы — Катин адвокат?
— Да. Но я почти не успела с ней поговорить. Когда вы виделись в последний раз?
— Такая, в сущности, чудесная девочка… Очень тяжело все это.
Эмили предполагала, что ей предстоит нелегкий разговор. Даже не предполагала, а знала.
— Я даже представить не могу, через что вам пришлось пройти.
— Ни один человек не выдержит.
Эмили подняла чашку капучино, но как только нежная молочная пена коснулась губ, почувствовала тошноту.
Поставила чашку на место.
Гуннель так и не ответила на ее вопрос.
— Когда вы виделись с Катей?
— А почему вы спрашиваете?
— Пытаюсь понять, что произошло, а для этого мне нужно больше информации.
Женщина согнулась еще больше. Эмили испугалась, что сейчас она и в самом деле клюнет носом в горячий чай.
— Тогда понятно… — почти прошептала Гуннель.
— Так когда же вы виделись? — спросила Эмили в третий раз.
— Я звонила ей несколько месяцев назад и предупреждала, чтобы она не связывалась с этим Адамом. Она не послушала. Надеюсь, он получит пожизненное…
— Извините, пожалуйста… я могу показаться назойливой, но вы не ответили на мой вопрос. Важно ничего не упустить. КОГДА ВЫ ВИДЕЛИСЬ С КАТЕЙ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ?
Гуннель внезапно выпрямилась на стуле, будто сработала какая-то пружина. Эмили даже вздрогнула. Она не ожидала такой резкой перемены.
— Я не видела мою дочь пять лет. Ни разу после ее совершеннолетия. И это никакого отношения к делу не имеет.
— Нет… разумеется, нет. Но, может быть, у вас все же есть, что рассказать?
Гуннель встала.
— Катя обвиняла меня во всех смертных грехах. В каких-то поступках, которые якобы совершила десять лет назад. Вечно так. Наделают глупостей, а потом ищут виноватых.
Эмили точно ударили в солнечное сплетение. Ни у нее в конторе, ни на допросе в полиции Катя не говорила, кто познакомил ее с ее мучителем. А сейчас… вспышка: она вспомнила слова Кати: «… один человек, которому я очень доверяла».
Человек, которому я доверяла… кому может безгранично доверять девочка в тринадцать лет?
Эмили с трудом уняла дрожь и постаралась говорить как можно спокойнее.
— То есть Катя считала, что вы в чем-то перед ней виноваты? Я правильно вас поняла?
Всю мировую скорбь как ветром сдуло. Гуннель заговорила быстро и с накалом.
— Она вечно так… навоображает себя неизвестно что… Одни фантазии.
— Она имела в виду то, что с ней произошло, когда ей было тринадцать?
— Поди ее пойми, что она имела в виду.
Эмили лихорадочно пыталась сосредоточиться: мысли прыгали, как зерна кукурузы в машинке для поп-корна. Разговор с Катей у нее в конторе, допрос в полиции у Нины Лей. Вопросы, ответы. Вопросы, на которые Катя не ответила. Как она реагировала…
Еще как реагировала! Слезы, бледность, дрожащие руки…
Эмили отвела глаза — ей было трудно смотреть на Гуннель.
И отвернувшись, глядя на снующую из магазина в магазин толпу, она спросила:
— А вы догадывались, что с ней происходило в те годы?
28
Дверь открыл отец.
— Роксана, солнышко, как твои дела? Почему такой усталый вид?
Кольцо из носа, в соответствии с родительскими понятиями, она вынула, но как скрыть смертельную усталость?
— Усталый? Нет… со мной все в порядке.
В прихожей на полу — пара новых тапок для гостей.
— А где мои, баба?
— Не знаю, золотце. Спроси у мамы.
На отце — мягкие тренировочные брюки, похожи на те, в которых Билли занимается йогой. С той лишь разницей, что отцовские куплены в Иране.