«НИ ОДНА МАТЬ НЕ СОВЕРШИЛА БЫ ПОДОБНУЮ ЖЕСТОКОСТЬ»

Джин Келлерман специально для «Стоункилл газетт»

«В то время как коронер подтвердил, что тридцатидевятилетний житель Стоункилла Генри Гласс покончил жизнь самоубийством посредством яда, его невестка утверждает, что пропавшая жена мистера Гласса не может иметь к его смерти никакого отношения.

«Не представляю, чтобы мать могла проявить такую жестокость по отношению к отцу своего ребенка», – сказала Энджи Гласс в эксклюзивном интервью нашей газете. Она признает, что знала миссис Силью Гласс не слишком хорошо. «Я встречалась с ней лишь однажды. Но ни одна мать не способна на такое».

Действительно ли не способна? В понедельник миссис Гласс оставила своей семье записку, в которой сообщила, что уезжает. Записку изъяли в качестве улики, и ни один репортер не получил разрешения взглянуть на ее содержание.

Но не была ли эта записка просто уловкой? Возможно ли, чтобы Силья инсценировала свой побег, дабы скрыть более тяжкий грех?

Судя по всему, ответа на этот вопрос не знает никто. Преуспевающую деловую женщину, занимавшую высокую должность в гостиничной индустрии Нью-Йорка, последний раз видели в понедельник выходившей из своего офиса на Манхэттене. Из достоверных источников известно, что ее график был весьма изменчив. Она возвращалась домой в час пик, но зачастую ей приходилось засиживаться на работе допоздна. Обычно она выезжала из своего шикарного дома на Стоун-Ридж-роуд на серебристо-сером спортивном автомобиле MGA 1958 года выпуска, который затем оставляла на железнодорожной станции. Этот автомобиль был обнаружен на парковке возле станции в понедельник вечером. Представители полиции опечатали его и транспортировали в участок.

В среду вечером наш корреспондент поговорил с пассажирами поезда, возвращавшимися в Стоункилл в конце рабочего дня в понедельник. «Я знаю леди, о которой вы спрашиваете, но не могу сказать, видел ли ее в понедельник, – сообщил нам мистер Берт Мейер с Олбани-Пост-роуд. – Она всегда возвращается в разное время. Иногда на поезде, иногда нет, – добавил он. – К тому же я всегда слишком сосредоточен на том, чтобы поспеть домой к ужину, и не смотрю по сторонам».

Остальные пассажиры в точности повторяют слова мистера Мейера. Полицейские так же провели опрос пассажиров.

Вполне возможно, что Силья Гласс так и не вернулась в Стоункилл в понедельник вечером. Семнадцатилетняя дочь четы Гласс обнаружила тело отца в лесу за домом. Рядом с ним валялась чашка, в которой были найдены следы яда.

Миссис Энджи Гласс, по-матерински заботливая особа, приехавшая из Висконсина, заявила, что непременно окажет племяннице всяческую поддержку. «В такие тяжелые времена девочке необходимы тепло и забота, – сказала она. – Я рада, что оказалась здесь, чтобы примерить на себя роль ее матери».

Семья Гласс уже не первый раз становится центром внимания нашего непритязательного городка. В 1951 году брат мистера Гласса Пол… (продолжение на странице 3)».



Я встряхнула газету, чтобы отыскать третью страницу, но нависший надо мной Пол, выхватил ее из моих рук.

– Достаточно, – грубо бросил он и, сунув газету в задний карман брюк, смерил меня гневным взглядом. – Тебе незачем читать остальное.

Я с ужасом подняла на Пола глаза и дрожащим голосом произнесла:

– Я не сказала и половины из того, что здесь написано. Она… корреспондент… вложила свои слова в мои уста.

– Ну конечно! – Пол ударил кулаком по столешнице, и на его виске вздулась вена.

Еще никогда я не видела его в таком гневе и инстинктивно отшатнулась.

Заметив это, муж сделал глубокий вдох и, ласково обняв меня за плечи, хрипло произнес:

– Прости. Мне не стоило выходить из себя. Но прошу тебя, Энджел, пожалуйста… пообещай, что больше не будешь разговаривать с ней или с каким-нибудь другим репортером. – Он приподнял мое лицо за подбородок и заглянул в глаза. – Пообещай.

– Обещаю, – ответила я, испытывая облегчение, что вспышка гнева миновала.

– Хорошая девочка. – Он посмотрел на стоявшую на плите сковороду и заметил: – Пахнет чудесно. Хочу немного подышать свежим воздухом. Позови меня, когда завтрак будет готов, хорошо?

Пол развернулся, чтобы уйти, но я схватила его за руку и взмолилась:

– Сначала поцелуй меня. И скажи, что любишь.

Закрыв глаза, я ждала, и вскоре теплые губы Пола коснулись моих.

– Смотри, чтобы не подгорело, Энджел. – При этих словах он развернулся, отодвинул в сторону стеклянную дверь и вышел на улицу.

Я видела, как Пол развернул газету и принялся читать.

Мне отчаянно захотелось позвонить Дорис, Кэрол Энн или одной из подруг, захотелось услышать знакомый голос, рассказать о событиях в Нью-Йорке и выслушать точку зрения стороннего человека. Я смотрела на висевший на стене кухни телефон, и у меня чесались руки снять трубку и набрать знакомый номер.

Нет. Я хотела не просто поговорить с сестрами или подругами по телефону. Я хотела вернуться домой.

Впрочем, винить в произошедшем, кроме себя, мне было некого. Пол оказался прав: ему стоило отправиться сюда одному. Он смог бы позаботиться обо всем сам, поскольку не нуждался ни в моей помощи, ни в моем присутствии на похоронах Генри.

Я намеревалась проявить заботу по отношению к Руби: выслушать или подставить плечо, когда она будет плакать, пытаясь понять, почему мама ее оставила, – но та не испытывала никакого желания беседовать со мной. Меня и Пи Джея она воспринимала в лучшем случае как приложение к Полу или как внезапно возникшее на дороге препятствие.

Да, надо было послушать Пола и остаться с малышом в округе Дор, пребывая в блаженном неведении о том, что происходит в Стоункилле. Я могла бы оплакивать Генри издалека. Могла бы отправиться в церковь Святой Марии в воскресенье утром, чтобы помолиться о его душе. Могла бы по телефону интересоваться у Пола, нет ли каких-нибудь новостей от Сильи.

Я могла бы остаться дома и вести привычный образ жизни в окружении семьи, но нет: приняла решение отправиться в Стоункилл и стать частью этого действа. Так что винить и в самом деле было некого.

Телефон, на который я смотрела с таким вожделением, неожиданно зазвонил, прервав мои размышления. Я поспешно схватила трубку:

– Резиденция семьи Гласс.

Ответа не последовало.


– Алло? Кто вы?

Через мгновение в трубке раздался незнакомый женский голос:

– Миссис Гласс?

– Извините, миссис Гласс сейчас здесь нет. Она…

Я осеклась, не зная, что сказать. К тому же мне было неизвестно, знает ли звонившая женщина об исчезновении Сильи.

– Это миссис Пол Гласс? – спросила незнакомка.

– О… – выдохнула я. – Да, это я. Энджи Гласс. Жена Пола Гласса.

Последовала очередная пауза, а потом женщина сказала:

– Это миссис Хоук, директор школы. Я звоню, чтобы узнать, как Руби.

– Как это любезно с вашей стороны. – Я выглянула на улицу. Пол, закончив читать газету, теперь курил, развернувшись ко мне спиной. – Руби… она старается, миссис Хоук. Она не придет сегодня в школу. Ведь сегодня похороны ее отца.

– Да, мне уже сообщили. На похороны придет один из учителей в качестве представителя от школы.

– Вы очень внимательны.

– Что ж, – отрывисто произнесла миссис Хоук, – мы в школе сочувствуем вашей утрате, миссис Гласс. Примите наши соболезнования. – Она снова замолчала. – И, пожалуйста, передайте соболезнования… Полу.

Я не могла сказать с уверенностью, но мне показалось, что в голосе директора школы послышалась злость при упоминании имени моего мужа.

Я снова выглянула на улицу. Пол опустился на стул и сгорбился. Я наблюдала за ним с печалью в сердце. Бедный.

– Непременно передам, – ответила я. – Спасибо, что позвонили, миссис Хоук.





Глава 20

Руби




Руби стояла перед окном своей комнаты и наблюдала за дядей Полом, стоявшим во дворе. Он читал газету, курил и выглядел при этом взволнованным, как человек, ожидающий поезда, который опаздывает на пятнадцать минут.

Докурив, он сложил газету, убрал в карман брюк и посмотрел на лес, а потом присел на один из металлических стульев и, опустив голову, обхватил ее руками.

Руби никогда не видела, чтобы высокий дядя Пол так сильно горбился. Его поза напомнила ей школьные уроки, на которых рассказывали, как надо вести себя в случае атомного взрыва. Такие уроки до сих пор проводились дважды в год. В начальной школе ученикам показывали фильм о том, как черепаха прячется в свой панцирь, а после просмотра дети учились также группироваться и прятаться. В старших классах фильмов уже не показывали, но школьники все равно тренировались, как надо пригнуться и укрыть голову руками. Именно так сейчас и сидел дядя Пол – пригнувшись и укрыв голову руками.

Во время таких занятий предполагалось, что ученики будут прятаться под своими партами, но девочки иногда переползали под соседние. Если же учитель делал замечание, они отвечали, что не хотели оставаться в одиночестве. Прижимаясь к другому человеку, девочки чувствовали себя в большей безопасности.

В этом году после первых занятий по гражданской обороне мальчики предложили девочкам переползать под их парты.

– Я тебя защищу и… согрею, – сказал Эмили Бруно Джерри Кроуз и изобразил руками объятия.

Остальные мальчишки засмеялись.

– Отстань, Джерри. Я останусь со своими подругами, так что спасибо, – фыркнула Эмили, уходя прочь и горделиво покачивая «конским хвостом».

Руби понимала, что чувствует Эмили. Ей тоже не хотелось бы прятаться под партой с кем-то из этих отвратительных мальчишек. А вот от компании девочки она бы не отказалась, да и вообще была бы не прочь обзавестись друзьями, только вот с ней никто не захочет дружить.

– Девочки в школе считают меня странной, – сказала как-то Руби своему отцу, объясняя, почему не приводит в дом подруг. – Они только и говорят, что о мальчиках да о нарядах. А я не знаю, как говорить о таких вещах, и если заговариваю о чем-то другом, смотрят так, будто у меня две головы.

Отец только пожал плечами.

– Тебе не нужны друзья. Заботься о себе, Руби, и все будет в порядке.

Оглядываясь назад – а эта беседа состоялась полгода назад, – Руби поняла, что это был последний раз, когда они с отцом разговаривали по душам, по крайней мере ей показалось, что они действительно разговаривали по душам.

Теперь Руби считала иначе.



Дядя Пол зашел в дом. Теперь, когда путь был свободен, Руби открыла окно и выбралась наружу. Вдохнув запах земли на заднем дворе, она подумала о том, каково это – оказаться глубоко под ней в небольшом ящике, в котором нельзя сидеть, нельзя двигаться. Ощущения, должно быть, еще более ужасные, нежели когда сидишь под партой.