– Вы хорошо ее знали? – не унимается Роуса. – В Скаульхольте я слышала… Торговцы говорили, что Анна от одиночества ума решилась.

Они переглядываются. Наконец Клара бормочет:

– Катрин знает…

– Прикуси язык, Клара! – обрывает ее Ноура, и в глазах ее плещется самый настоящий страх.

Клара пинает камень.

– Она переменилась. Анна. Она была… Поначалу… У Катрин спроси.

– Святые угодники, Клара, замолчи! – Ноура тянет ее за руку назад, в сторону селения. – Нам пора, – объясняет она Роусе. – Дел невпроворот. Ты же понимаешь. Идемте, дети.

Они торопливо и невнятно прощаются, Ноура дергает Клару за руку, и вот уже все четверо – дети впереди, матери следом – семенят вниз по склону. Ноура без устали ворчит себе под нос, и некоторые ее слова доносятся до Роусы; большей частью речь идет о припасах на зиму.

Быть может, тот старик, Эйидль, был прав, и ее муж заплатил сельчанам провизией за молчание. Но что такого чудовищного случилось с Анной? Роуса невольно думает о звуках сверху, и на мгновение ей приходит в голову, что Анна может оставаться там, на чердаке. Вдруг Йоун запер ее и выпускает только по ночам? Нет, это уже несомненное безумие.

Роуса вспоминает, как темнеют глаза Йоуна при упоминании Анны, а лицо становится непроницаемым, словно захлопнутая дверь.

Она закрывает лицо ладонями и начинает медленно считать, пока не выровняется дыхание. Она должна поговорить с Катрин.



На следующий день Роуса долго мешкает у ручья. Стирать в доме нечего, поэтому она нарочно выпачкала одну из рубах Йоуна. Она замечает Катрин издали, однако та, едва завидев ее, застывает на месте и порывается было идти обратно.

Роуса торопливо натягивает рубаху на большой валун и с силой дергает ее на себя. Материя застревает между камней и трещит. Йоун будет в ярости, но Роусе сейчас не до того. Она с показным усердием пытается вытащить рубаху, чертыхается себе под нос и тянет еще сильнее.

Катрин, остановившаяся у подножия холма, наблюдает за ней.

Роуса всплескивает руками и заходит прямо в воду, вымочив подол, башмаки и чулки, но рубаха застряла намертво. Как же ее вызволить, думает Роуса, если Катрин не придет на помощь?

Однако, к ее облегчению, Катрин кричит:

– Не вытаскивается?

– Нет! Застряла.

Помешкав, Катрин с трудом поднимается по склону.

– Давай помогу, – тяжело дыша, говорит она. – Ты камень поднимай, а я тащить буду.

Роуса толкает валун, а Катрин рывками тянет. Поначалу Роусе кажется, что все тщетно, но вдруг рубаха резко выдергивается. Катрин теряет равновесие, вскрикивает, размахивая руками, спотыкается и падает в ручей, промочив ноги и юбки.

– Ну, зато башмаки теперь чистые, – смеется она.

– Прости, – говорит Роуса и протягивает ей руку.

Вскоре обе они уже сидят на камне, окуная босые ноги в ручей и повизгивая от холода.

– Нравится тебе в Стиккисхоульмюре? – спрашивает Катрин.

– Я не ожидала, что меня так встретят.

– Тут все, поди, для тебя непривычно. – Катрин сочувственно улыбается. – Извини, что прогнала тебя тогда. Это было для твоего же блага. – Она умолкает, как будто о чем-то раздумывая. Потом берет Роусу за руку. – Мы с Гвюдрун, да и другие женщины тоже, хотели бы навестить тебя. Гвюдрун вовсе не так сварлива, как кажется на первый взгляд. Живущим в нищете трудно примириться с тем, что Йоун богат.

– Но на нем же все селение держится.

Катрин открывает рот, но передумывает и кивает.

Роуса теребит нитку, выбившуюся из платья. Катрин очень добра к ней, почти как мама.

– Анна тоже была одинока?

Улыбка сходит с лица Катрин.

– Анна была… не такая, как ты. Сильная она была. И из-за этого ей, ясное дело, приходилось нелегко.

– С Йоуном?

Катрин ежится.

– Ну и ветер! Зима уже на пороге.


Роуса кусает губу, припоминая, что Йоун похоронил Анну чересчур поспешно и втайне от людей.

Катрин сжимает ее ладонь.

– Есть вещи, которых лучше не знать. Коли ростки уже взошли, выполоть их трудно.

Роуса ждет продолжения, но Катрин заговаривает о другом.

– Приходи в селение, когда Йоуна нет дома. Только смотри, чтобы Олав тебя не увидал. Или Эйидль. Думаю, тогда оно полегче будет. Ноура и Клара – славные женщины. Ты говорила с ними вчера у ручья?

– Они мне понравились, и я… я хотела…

– Ну конечно. Все мы знаем, как бывает одиноко, когда мужчины дни напролет проводят в поле или на рыбалке. А Йоун бывает дома пореже прочих.

Роуса кивает. Всякий раз, стоит ей подумать о возвращении в дом, о тяжелых мыслях в тишине и о странных звуках, что-то мучительно сдавливает ей грудь. Однако она выдавливает улыбку.

– Стало быть, вы все замужем?

– Да. Но наши с Гвюдрун мужья погибли много лет назад.

– Сочувствую вашей утрате.

– Они не вернулись с рыбалки. Разыгралась буря, они налетели на камни. Временами такое случается. Море глотает людей. Тел мы так и не нашли, только обломки лодки. – Катрин переводит взгляд на усеянную островами спокойную морскую гладь, над которой кружат птицы.

Роуса уже готова сочувственно положить руку на плечо своей собеседницы, но так и не решается. У нее никогда не было подруги.

– Ты, наверное… – начинает она.

Катрин склоняет голову.

– Да. Это разбило мне сердце. – Глаза ее блестят от слез. – Но скорбеть было некогда. Наши земли не прощают праздности, а тогдашняя зима была сурова. Кабы я сидела и рыдала, мы с Доурой, моей дочерью, так и умерли бы с голоду.

– Мне все это знакомо. Пока был жив пабби, еды у нас было вдоволь, но эта зима стала бы для мамы последней, не выйди я…

Катрин натянуто улыбается.

– Ты выменяла себя на еду. Стыдиться тут нечего, я поступила бы точно так же. Зимой и здесь бывало несладко, покуда Йоун не привел к нам торговцев.

– Как же ты выжила? – спрашивает Роуса.

– Собирала шерсть. Ходила под чужими заборами и подбирала валяющиеся в снегу клочки. Пряла и вязала всю зиму напролет. Еле-еле хватало нам на еду.

– Повезло твоей дочери.

– Может быть. Только она… тоже умерла. Снег…

Губы Катрин собираются в складки, и в какое-то мгновение Роуса боится, что та вот-вот начнет всхлипывать, а сама она ляпнет что-нибудь глупое или бестактное. Она осторожно кладет руку на плечо Катрин.

Та вытирает глаза и испытующе смотрит на Роусу.

– Увидав тебя впервые, я подумала, что ты вовсе не похожа… Но есть в тебе что-то… – Она склоняет голову набок. – Интересно, заметил ли он?

Не успевает Роуса спросить, о чем речь, как Катрин встает и отряхивает юбки.

– Постой, не уходи!

Катрин предостерегающе поднимает руку.

– Мы и так проболтали слишком долго. Не будем рисковать. Тебе пора. Но… – Помолчав, она продолжает: – Исхудала ты что-то. Нельзя же… – Губы ее кривятся. – Помни, что мой дом недалеко. На рожон лезть не нужно, но я не допущу, чтобы ты плакала и голодала.

Роуса натянуто улыбается.

– Я редко плачу, – лукавит она.

– Вот и хорошо. Я боялась, что он уже сломил твой дух.

Роуса выжидает.

Катрин молчит, тщательно подбирая слова, и наконец продолжает:

– Ты так мне напоминаешь… Не повторяй судьбы Анны.

Роуса ежится.

– Но Анна ведь умерла от лихорадки?