– Так разрушь эти капища, – рассердилась Дара. – Ты сама говорила, что не служишь ей, а только пользуешься её силой. Что, выходит, брехала?

– Ничто не даётся просто так. Нам – сила, а богине – наша верность.

– Что-то я пока не чувствую никакой особой силы, – усмехнулась Дара. – Зато вот сила лесной ведьмы у меня точно есть. Хочешь, покажу на деле? – с угрозой прошипела она и выдернула руку.

Внутри всё клокотало от ярости. Дара прошла всего несколько шагов, когда Чернава вновь схватила её за локоть и попыталась остановить.

– Дара, умоляю, послушай! Я желаю тебе добра…

Слова её разбередили старые раны, выпустили на волю боль и гнев.

– Желаешь добра?! – с обидой воскликнула Дара. – Ты только пользуешься мной! Все, все мной пользуются, и никому нет дела до того, как будет лучше мне. У тебя нет сердца.

Блеснула злая улыбка:

– Яблочко от яблони…

– Не смей говорить со мной! Ты продала меня, продала собственную дочь!

Люди уже без всякого стеснения глазели на них, одни пятились в сторону, другие, напротив, прислушивались, алчные до чужого горя.

– Я сделала всё, чтобы ты оказалась в Совине, – процедила Чернава. – Я помогла тебе получить знатное имя…

– И втянула меня в… Навь тебя поглоти! Зачем я вообще с тобой говорю? Держись от меня подальше.

Дара сорвалась с места и бросилась прочь, к берегу Модры, где ярко горел свет, разгоняя тьму зимней ночи. Прохожие оглядывались на неё в изумлении, но Даре не было до них дела.

Перед глазами почернело, и в ушах стоял лишь невыносимый гул. Дара споткнулась и упала, распластавшись на снегу. Руки у неё свело, опалило, как если бы она сунула их по самый локоть в раскалённую печь.

Из груди вырвался крик.

– Покорись, – прошептал ночной холод.

Горло сжали ледяные пальцы, и из груди, из самого сердца потянули дыхание. Дара схватилась руками за шею, попыталась разжать невидимую хватку, но всё было бесполезно.

Она не видела ничего, но чувствовала, как склонилась над ней фигура в белом саване, как чёрные крылья взвились за спиной, как когтистые лапы потянулись к шее. Тело билось в трясучке, и силы покидали. Дара вырывалась, боролась изо всех сил, но с отчаянием осознавала, что ей не одолеть богиню-пряху, она вытянет из Дары всю жизнь, если только не попытаться обмануть.

И наугад Дара подцепила чью-то нить, дёрнула и втиснула в руки Мораны. Та лишь на мгновение растерялась, схватила чужую нить, но только это и было нужно Даре. Она вырвалась, выскользнула из лап пряхи и отползла в сторону, слепо моргая. Морана рывком оборвала золотую нить, что сияла тихим мирным светом, в то время как жизнь Дарины полыхала и искрила, словно её спряли из солнечного света и ночной тени.

В стороне разрастался испуганный визг. Молодой юноша рухнул на землю бездыханным, и толпа вокруг загомонила в ужасе.

Дара отползла назад, прочь от Мораны, но та уже потянула к ней белые руки.

– Не смей! – раздался крик.

Пламя разрезало белый саван богини, взметнулось к небу чёрное облако, тысячей перьев пролетело вихрем и скрылось. Посреди дороги стояла Чернава, держась за грудь. Морана исчезла, точно её и не было.

Остались только Дара с Чернавой. Только две ведьмы, одна из которых сотворила заклятие.

Повисла тишина, она была ледяная, колючая. Она пронзала насквозь.

– Ведьма! – воскликнул кто-то, разрывая молчание.

От испуга Дара чуть не умерла на месте. Она вскочила на ноги, готовая бежать, но только когда вновь кто-то крикнул «ведьма!», она поняла, что люди смотрели не на неё.

Чернава попятилась, прижимая руки к груди, высматривая в отчаянии, где можно укрыться. Но народ уже обступал со всех сторон.

«Убегай, – билось в голове у Дары. – Обращайся и убегай».

– Она хлопца убила! – выкрикнул кто-то.

– И на девку напала. Смотрите, у неё руки обгорели от колдовства!

Не сразу Дара поняла, что с Чернавой что-то неладно. Её голые руки без рукавиц почернели, обуглились, она прижимала их к груди, баюкала. И она не могла сотворить ни одного заклятия этими покалеченными культями. Ни одного заклятия, чтобы защитить себя.

А Охотники уже пришли. Чернава задрожала, затравленно посмотрела на них и не смогла, как прежде, повести пальцами и лишить их всех разума. Не смогла.

– Эй, на тебя напала эта ведьма? – услышала Дара.

Рядом с ней стоял высокий рдзенец в одеждах Охотника. Дара не смогла выдавить ни слова, словно её поразила молния.

Чернаву скрутили, связали её обугленные несчастные руки. Она не заплакала – завыла зверем.


– Ты в порядке? Ведьма не тронула тебя? – допытывался Охотник у Дары.

– Ведьма! – заголосила толпа, наступая.

Молитвенное песнопение сменил кровожадный рёв.

Дара успела поймать на прощание взгляд Чернавы, глаза её были широкими от страха, рот раскрылся в беззвучном крике.

Чернаву повели прочь, расталкивая людей, рвущихся расправиться с чародейкой. Какой хрупкой и слабой она показалась в лапах огромных мужчин в серых плащах.

– Эй, девка, – позвал Охотник.

Из груди Дары вырвался крик. Колени подкосились, и она рухнула на землю, захлёбываясь слезами. Она заголосила, как голосят от горя бабы, хороня мужей и детей.

– Нарушенное слово карается смертью.

Холодное дыхание мертвеца обожгло шею, но Дара даже не обернулась, она смотрела вслед Чернаве, а её тащили к берегу Модры, где встречали красное солнце.

Охотник коснулся плеча Дары.

– Не бойся, – робко сказал он, явно не привыкший утешать плачущих женщин. – Она больше тебя не тронет. Её казнят. Уже скоро рассвет.

– В сторону! – прорычали рядом.

Её вырвали из рук Охотника, прижали к груди.

– Тише, тише, Дар, – волосы её погладила тёплая ладонь.

Милош почти поволок Дару по улице, проталкиваясь сквозь беснующуюся толпу.

– Тише, – повторял он.

Дара не соображала, куда её вели. Она рыдала горько, как никогда в своей жизни, и казалось, что сердце её сгорит дотла и всё же оборвётся нить, с таким трудом вырванная из лап Мораны.

«Пусть заберут меня, пусть меня. Я заслужила», – метались мысли в голове.

Но она не могла сказать ни слова, лишь давилась собственными слезами, жадно и громко хватая воздух ртом.

Пахло дымом, со всех сторон тянуло гарью.

– Тише, – крепко прижимали к себе родные руки.

Гул становился всё слабее. Мимо потянулись серые стены зданий.

Милош с грохотом захлопнул дверь в дом Стжежимира и, подхватив Дару на руки, донёс до своей ложницы. Она вцепилась ему в дублет, больше всего на свете боясь, что он уйдёт.

– Тише, я никуда не денусь, – пообещал Милош.

Дара закричала от боли, как если бы это её ног коснулись языки пламени.





Глава 7





Рдзения, Совин


– Деда, расскажи про матушку, – прошептала Дара на ухо Барсуку.

Мельник оторвал голову от подушки, сонно посмотрел на внучку. Девочка еле доставала до лежащего на печи мужика, стоя на цыпочках.

В избе было тихо и тепло, над печью сушились грибы, и всё в доме пропахло осенью – душной её сыростью, едой и травами. Никто их не мог услышать. Ждана по обычаю своему встала раньше всех, ушла доить корову и кормить птиц, Веся осталась в их с Дарой уголке, а Молчан крепко спал на лавке.

Барсук присел, сонно щурясь, а Дара взобралась на печку, наступила босой пяткой на подушку и села прямо на неё, поджав под себя ноги. Косички её распушились от сна, но лицо было живым, глаза горели любопытством.

– Чего тебе не спится, егоза? – вздохнул Старый Барсук.

– Мне приснилось, что за мной матушка вернулась, – тихо сказала Дара. – Я только-только подбежала дверь ей открыть и сразу проснулась. Я даже не знаю, какова она на лицо.