Глаза Эрика же оставались сухими и бесстрастными.
– Давай присядем и поговорим по душам. Я как раз хотел обсудить это ваше последнее путешествие на Готланд и ещё дальше в Голштинию, и как вы его там все вместе провели.
У Марты буквально опустились руки, и она тихонько присела на скамейку.
– Что ты хотел бы от меня услышать, Эрик?
Король искренне любил свою сестру, пожалуй, что это был единственный человек в этом мире, кто принимал его таким, какой он был, не обращая внимания на все его физические недостатки. Марта была именно той, кто относился к нему с нежностью и любовью. Но всё же он был монарх, и на его плечах висела ответственность перед всем родом Эриков и перед всей верховной властью королевства.
– Ответь мне прямо, Марта, тебя что-то связывает с этим русским бароном Андреасом, что спас тебя в морской битве и с кем вы совершили путешествие в германские земли, а затем обратно на Готланд?
Как видно, Эрику было нелегко задавать такие непростые вопросы, и он буквально побагровел, а его голова начала снова резко дёргаться от мучившего нервного тика.
Руки Марты перебирали шёлковый платок с вышивкой, на её щеках выступил лёгкий румянец, и, немного помолчав, она подняла взгляд своих огромных голубых глаз на брата.
– Да, Ваше Величество, если Вы хотите это услышать от меня, то я скажу всё, как есть, без утайки. Всё равно, как я понимаю, до Ваших ушей уже дошли какие-то слухи. Если меня что-то и связывает с Андреасом, то это, Эрик, называется Любовь. Кроме него мне просто больше никто не нужен. И я прошу Вас, мой великодушный король и мой любимый брат, отпустить меня к нему. Свой титул герцогини Швеции я готова с себя сложить добровольно, чтобы только не подвергать нашу династию внешним угрозам и риску. У нас в семье, кроме меня, есть ещё Ингеборга, да и Вы, Ваше Величество, Бог даст, ещё возможно сможете стать счастливым отцом, найдя себе человека по сердцу, как это произошло этим летом со мной.
Эрик, не дослушав до конца, вскочил со своего места и, нервно подволакивая ногу, заходил по комнате.
– Как ты так легко можешь только говорить такое, Марта! И от кого я это слышу, ладно бы от взбалмошной и легкомысленной Ингеборги! Так нет, ты же была всегда такая грамотная и разумная! Неужели же ты не понимаешь, что своим поступком ты наносишь удар по всей нашей династии и даёшь такие козыри в руки её врагам. Да они даже не мечтали их получить, и теперь это лишь вопрос времени, когда по мне ударят. Пять! Пять родов рвутся сейчас к власти в нашем королевстве! И наш шатающейся трон только и держится лишь от того, что они пока что грызутся между собой и не хотят пропускать вперёд никого другого. А тут эта связь родной сестры монарха, герцогини крови, с военным вождём чужой и враждебной нам державы! Ты хоть об этом подумала?!
Марта вскочила с места и, прижав руки к груди, воскликнула:
– Но почему нашим странам не быть добрыми соседями и союзниками?! В конце концов, Эрик, ведь в тебе, так же как и во мне течёт такая же русская кровь. Кровь нашей новгородской бабушки, княгини Софьи!
– Лучше помолчи, Марта, ты вообще ничего не понимаешь в политике, или твои мозги перекосило от этой самой любви! – в гневе закричал Эрик, – А я говорил вам, что во всём виновата эта необузданная славянская кровь! Сейчас ты своей связью уже сорвала мне всеобщий поход на восток, тот великий поход, который бы укрепил мою власть и дал бы нашей державе такие нужные всем нам земли и богатства! А я ведь уже начал к нему подготовку. Теперь же, по твоей милости, я спутан ограничениями этого регентского совета и уже шагу самостоятельно не смогу сделать без его одобрения! И во всём этом виновата именно ты! Я немедленно выдам тебя замуж за первого претендента высокой крови, и ты уже не посмеешь мне в этом перечить!
Таким злым и враждебным Марте никогда прежде не доводилось видеть своего брата. Он был совершенно нетерпимым и чужим. Ни разу ещё ранее не позволял он себе кричать на сестёр или же унижать кого-либо из семьи.
Румянец схлынул с щёк Марты, уступив место бледности, и, приняв гордую величественную осанку, она уставилась своими потемневшими до яркой синевы глазами на Эрика. И словно бы окатила его холодной водой: – Ты забываешься, мой венценосный брат, что я не служанка или какая-нибудь там рабыня, а член королевской семьи по священному праву крови! И даже лиши ты меня права титула герцогини, в моих жилах всё равно будет бежать кровь первого короля Швеции, коронованного церковью, Благословенного Эрика X Кнутсонна, нашего с тобой отца. И выдать меня насильно замуж у тебя уже точно теперь не получится, братец! Знай, что я жду ребёнка от своего возлюбленного, барона Любекского Андреаса, и нравится тебе или нет, а в моей жизни будет лишь один мужчина!
При последних словах собеседник Марты вздрогнул как от удара и буквально осел на скамью, а в комнате герцогини нависла гнетущая тишина.
– Это конец, – тихо пробормотал король, – Ты хоть понимаешь, что ты наделала, Марта? Теперь, боюсь, даже я не смогу тебя защитить. Ты погубила и себя, и, скорее всего, всю нашу семью. Теперь-то уж враги точно найдут, как и когда им по нам ударить, используя вот это твоё сомнительное положение. Ты должна срочно избавиться от ребёнка, Марта, ты меня слышишь?! – в исступлении выкрикнул Эрик, – Срочно! Пока что-то ещё можно скрыть!
– Два десятка лет назад на свете появился маленький мальчик, – вдруг тихо заговорила герцогиня, – Он получил сильнейшее увечье при рождении. И он вообще бы не должен был выжить. Но он выжил, потому что его любили его близкие и потому что они все искренне молились за его жизнь. Положение семьи и тогда было шатким, «Откажись» – нашёптывали по углам его отцу высокородные конунги и ярлы, «пусть он умрёт, этот уродец!» Но близкие не отказались от маленького мальчика, они не предали его, и, когда один из злопыхателей всё-таки захватил в стране его отца власть, то вся его семья, вся, до единого человека ушла в чужую страну в изгнание. Этого мальчика звали маленький Эрик, и, преодолев все трудности, он затем вырос и стал великим королём Швеции Эриком Эрикссоном XI, с которым сейчас считаются все великие правители мира. А теперь этот выросший мальчик хочет, чтобы умер его ещё не рождённый племянник, он уже сейчас отказался от него, потому что до дрожи боится за свою власть. Ну, так я скажу этому мальчику, ставшему сейчас королём. Ваше Величество, я не откажусь от своего возлюбленного и от своего ребёнка. Вы вправе лишить меня жизни, если так будет легче для Вас и для всей нашей династии. Что ж, пусть так и будет, но тогда мы умрём вместе с моим ребёнком, а Вам пусть Бог будет судьёй!
– Я услышал тебя, сестра, – тихо прошелестел губами Эрик и вышел прочь за двери покоев.
Глава 5. Архип
Ноябрь 1227 года пришёл на новгородскую землю со студёными, пронизывающими насквозь ветрами, и с затяжным дождём, который в очень скором времени сменился на снегопад и на раннюю позёмку.
По всем приметам подступающая зима обещала быть ранней и очень лютой. Всё живое, как могло, утеплялось и готовилось пережить эту суровую пору. Медведи залегли в берлогу пораньше. Мягкой травой, мхом и комочками шерсти устилали гнёзда белки и лесные куницы. Лисы, волки, рыси, копытные, все звери, не имеющие постоянного зимнего логова и не впадающие в холода в спячку, покрылись особенно густой и тёплой подпушкой, помогающей им стойко переносить большие морозы и сохранять в теле тепло.
Андреевское так же утеплялось. Все избы и строения в поместье были плотно проконопачены традиционной конопаткой, просушенным красным болотным мхом, перемешанным с паклей, основу которой составляли отходы от переработки льна и конопли.
Густо дымили по утрам трубы изб и огромных казарм от протапливаемых внутри них печей. Главная посадская истопная-котельная коптила теперь небо круглосуточно, пережигая за сутки массу дров, и котловым истопникам в ней всегда было много работы. Обогревать требовалось множество построек, начиная с цехов литейно-кузнечного и оружейно-механического заводиков, суконно-прядильную, портняжную и кожевенную артели, гончарную мастерскую, пекарни, теплицы, птичник и свинарник, и ещё множества отдельных мастерских и всевозможных производств. От неё, как от центра паутины, шли во все стороны под землёй трубы с подающимся в помещения горячим воздухом.
Вопрос с потерей теплоотдачи друзьями Аристархом с Осипом был решён с помощью изоляции труб, набитыми внутри них керамзитом, таким глиняным просушенным материалом, имеющим крайне малую теплопроводность. Наверху, по земле, над каждой из центральных линий отопления стояли особые теплички. Именно на них ушли многие сотни пудов дорогущего стекла, привезённого из-за моря. Воистину драгоценными должны были быть все те диковинные фрукты и овощи, что закладывались сейчас в них на посадку. Ну да, Сотник со своим хозяйским советом толк в деле знал, и все проживающие в поместье всё новое принимали достаточно спокойно, потому, как у каждого на слуху были многочисленные истории, подтверждающие правоту местной власти.
Вот взять хотя бы дело с крестьянином Архипкой, упрямым и своевольным мужиком из Смоленских, что поселился со своим большим семейством на дальней росчище у Лосиной пади.
Каждому из заселявшихся поместная плотницкая артель строила избу пятистенок и пару хозяйственных построек в виде сарайки да амбара в придачу. Печники выкладывали в избе печь. Управляющий Парфён Васильевич выделял, глядя по количеству едоков, съестного на первое время, кухонной утвари, полотна, ну и всякой там домовой мелочи для хозяйки.
Первичный мужской инструмент и инвентарь в виде кос, серпов, лопат, плуга, топора, пил и всякого многого прочего выдавался лично хозяину в аренду с последующим дальнейшем выкупом уже в его собственность.
Семья получала и скотину: рабочую лошадку, корову, по две-три козы и овечки, пару свинок с кабанчиком и птицу, в основе своей гусей и курей. Всё с условием дальнейшего разведения и без ближайшего права их забоя. Так же семье выдавались семена для посадки в поле и в огороде. Всё это сопровождалось самым подробным объяснением, как и какую культуру, где и когда лучше зажать и что с ней нужно делать, чтобы поднять урожай побольше.
Простой народ на Руси не был избалованным таким к себе вниманием, и люди просто ошалевали, получая это всё в свои руки, буквально даже не веря своим глазам и ушам. С ними заключали обязательный ряд с самыми щадящими условиями отдачи и необременительной для хозяйства податью. Излишки скупались по договорной и доброй цене. Всё это принималось простыми людьми с искренней радостью и с великой благодарностью. Трудились потом все они на совесть, прекрасно понимая, что от результата их работы зависит их личное и семейное благосостояние. А если для того нужно было перенять какую-нибудь там хитрость или же особое умение, так это только на пользу им будет. Всё это для каждого было просто и понятно.
Но всё-таки в любом правиле завсегда найдётся какое-нибудь исключение. И как раз вот таким вот исключением-то и стал наш мужик Архипка.
Хозяином, конечно, он был работящим, умелым да справным, но уж больно-то человеком сам был ершистым да непокладистым. За это, похоже, и попал он в кабалу на родной Смоленщине со всею своей большой и дружной семьёй. Как пить дать загнали бы его куда-нибудь на гиблые промыслы, ту же соль под Старой Руссой добывать или же болотное железо в гнилой трясине выковыривать. Но попался удачно под руку приказчика Путяты наш Архипка. Тот же как раз строгий наказ имел – работящих кабальных приглядывать да выкупать их при каком удобном случае. Ну а так как молва об Архипе как о справном хозяине от людей была, а особенно же как об огородаре искусном, то был он выкуплен со всем своим большим семейством и отправлен затем в Андреевское речным караваном. Другой бы радовался своей судьбе и в рот бы спасителям смотрел, ан нет, всё-то не так тут было, ну не нравилось опять всё Архипке! И земля-то на Лосиной пади «не жирная» вовсе, «плохо ро-одить овощь она будет», и поля-то у него какие-то все кособокие, да не всякое корчевье от бывшего леса ещё выбрано. И скотинка-то ему была выделена вся какая то худоватая. Да и леса мало наготовлено для более позднего пристроя.
Уже и баба-то его шпыняет, и старшие сыновья, что с него росту были, тянут тятю от Парфёна с его помощниками, что периодически объезжали да приглядывали за всеми хозяйствами поместья.
Нет, всё никак Архипка не угомонится!
Всё он по-своему у себя сделал, как бы не советовали ему настойчиво вести полеводство по всем новым правилам, а это по трёхпольной системе с чередованием пара, озимых и яровых культур.
Нет же, всё по-своему мужик сделал! Засадил всё семя в одну половину, а другую оставил отдыхать. Озимую рожь посадил меньше яровой, землю навозом не удобрил, как ему советовали. Снег наколоченными и плетёными из лозы щитами на полях не придержал. Полевые культуры: овёс, ячмень, пшеницу да горох в своих посадках не чередовал.
Вот и подвели неутешительный итог на общем крестьянском сходе по прошествии двух лет, как раз, когда уже закончился последний полевой сезон. Все, абсолютно все, кто вёл хозяйство по совету посадских полеводов, получили итоговый урожай в два, а то и в два с половиной раза больше, чем наш Архипка. И как не упирался он, упрямо ссылаясь на то, что вёл он всё по проверенной, старой, ещё дедовской традиции, а во всем у него, дескать, виновата плохая земля, что ему тут как в наказанье подсунули. Однако, был он прилюдно «обсчеством» осмеян, и чуть было даже не жестоко бит, не вмешайся в ту крестьянскую свару сам Сотник, стоявший, оказывается, тут же рядышком, и всё, что здесь происходило, слышавший.
Вмешался он как раз тогда, когда встрёпанный Архипка со своею всклоченной бородой заорал, что на кой ляд ему такая земля бы сдалась, куда его насильно тут забросили с семьёй бедовать да с детьми с голодухи пухнуть! И уже потянули за ту всклоченную бороду ерша, да под бесстыжие его глаза успели пару раз приложиться. Только как воробьи порскнули в сторону те ярые поборники справедливости, только лишь заслышав командирский рык Хозяина!
– Стоять! Не трогайте его, уважаемые, – спокойно глядя на собравшихся на главной площади, молвил всему народу Сотник, – Пошли-ка со мной, Архип Матвеевич, потолкуем что ли с тобой с глазу на глаз.
И, не оглядываясь, ушёл вперёд к своей избе.
– Ох, ну вот и всё, Архипка, догорланился дурачёк уже теперь, – охнул кто-то в толпе.
И все собравшиеся, только что желавшие дружно «отбуздать» мужичка, теперь вот так же дружно и искренне уже его жалели.
– Так-то не плохой ведь он сам по себе, хоть и поперечник, конечно. Трудяга всё же изрядный, семьянин ведь вона какой добрый. Эвон сколько на овощах и полезной травке то наработал. Одной только капусты с репой да луком столько возов Парфёну Васильевичу на долгое хранение свёз. Хана теперь мужику, вместе с семьёй в кабалу пойдёт, а там-то уж точно навеки сгинет!
– Ты заходи в избу-то и вон к столу присаживайся, Архип, – кивнул ему на лавку у печи хозяин, погладил по голове Ванятку и шепнул ему что-то на ухо.
Тот только кивнул в ответ светлой головёнкой и убежал за загороженную занавеской комнатёнку.
– Ладушка, ты бы угостила чайком нашего гостюшку, своим-то расчудесным пирогом. С морозу чай человек пришёл, вот и согрелся бы. Ну а мы с ним побеседуем здесь, пока тот твой чаёк греется.
– Проходи, проходи, Матвеевич, снимай поршни и проходи ближе, что ты всё мнёшься у порога-то, – повторно пригласил гостя Сотник, и Архип, в смущении мявший руками снятую шапку у самого входа, на негнущихся ногах прошёл вовнутрь избы.
– Прости, Андрей Иванович, за слова мои поганые, – не смея присесть, бормотал мужик, – Не знаю, что и нашло-то нынче на меня там, на площади этой, когда я Вашу милость прилюдно хаял. Ведь истинно же всё получил сполна. Семья в тепле, сыта, одета, обута вон вся, грех было жаловаться. Всё-то язык мой поганый, истинно говорят – без костей. Не губи, хозяин, оставь хотя бы их на своей земле, а меня хоть в какую кабальную неволю отправь! – причитал всегда такой занозистый мужик, нутром чуя свою неправоту и ответственность перед близкими.
– А ты перед посадкой репы, сколько замоченными семена в тепле держал, седмицу или только три дня?
Неожиданно заданный вопрос заставил буквально выпучить его глаза на Сотника.
– Так и трёх дней хватило, хозяин, за неделю б упрело семя-то, и в рост бы потом не пошло, – ответил он, тряся в недоумении бородой.
– А капусту чем удобрил, чтобы она крупный кочан набрала, куриный помет, небось, разводил, или настоянной на солнце травяной водой с коровяком вперемешку поливал? – опять задал вопрос Андрей.
Архип почесал голову пятернёй и уже уверенней отвечал:
– Так не только этим, ещё и золу обильно подсыпал, и не только под корень, а ещё и сами листья сверху порошил, чтобы, значит, на них гусеница потом не нападала. И ещё землю хорошо глядел, ей ведь не всякая для роста-то подойдёт!
– Ну да, – кивнул Сотник, – На кислой почве, урожая капусты не жди. Для неё и тень с сушью губительны ведь будут.
– Как есть правда, Андрей Иванович, земля и свет – это первое дело, какое условие тут нужно соблюсти, – согласно закивал крестьянин, – На гнилой почве лишь одни кочерыжки к осени будут торчать, а поливать так вообще постоянно ту капустку надо, чтобы всё время под ней бы влажной землица была.
– Ну да, всё верно, – подтвердил сказанное Сотник, – Правильно про тебя люди сказывают, Архип Матвеевич, что ты с овощами своими, как с детьми малыми нянчишься. От того-то они у тебя и вырастают лучше, чем у всех. То, что ты говорливый не в меру, это, конечно, не делает тебе чести. Да ты и сам всё прекрасно понимаешь, не зря же и разговор наш сам с извинений своих начал.
Архип покраснел до самых своих корней волос и, винясь, попытался подняться с лавки.
– Сиди, Матвеевич, сиди, не буду я больше тебя журить. Волен ты сам свою судьбу выбирать, из-под кабальной ты выкуплен подчистую. Можешь хоть здесь оставаться, а хоть идти, куда твои глаза глядят как полностью обелённый. Вольный ты человек теперь, и можешь искать себе на другой стороне добрую долю. Торопить я тебя не буду. Семью никто с места не сгонит. Заберешь её, как обоснуешься на новом месте.
Огородарь, не выдержав, всё-таки вскочил и, низко поклонившись, быстро затараторил:
– Прости, Андрей Иванович, виноват я, никуда не хочу отсюда уходить. Здесь привольно и мне самому, и моим близким жить. Не в жизни больше поганого слова никто от меня впредь не услышит, Христом Богом клянусь, – и он истово перекрестился на икону в чистом углу, – Только оставь ты нас на земле этой!
– Так сказал же уже, не гоню я тебя. Живи, коль по нраву тебе здесь, – серьёзно глядя ему в глаза, ответил Сотник, – Только и ты уж, Архип Матвеевич, прислушивайся к добрым советам властей посадских. Не зря же Парфён Васильевич со своими помощниками полеводами всё тебе подсказывал как зерновое хозяйствование правильней и удачней вести. Ты вот огородарь знатный, никто ведь тебе слова не сказал поперёк вот этого твоего удачного дела. Ну а в полеводстве, видишь, у тебя промашка вышла. Согласись, что неправильно ты там свою работу построил, от того то и выход ржи, овса и пшеницы у тебя такой был малый. Небось едва-едва на прокорм семьи хватает да на посев следующего года лишь заготовил? А вот коли прислушивался бы сам к доброму совету, так ходил бы сейчас как глухарь на токовище, важно так и во всём красивом. И близким бы своим на сданные излишки накупил бы даров знатных, всё бы было у тебя как у людей. Прости, братец, но ты сам во всём виноват.
Сидел Архип на лавке и вздыхал сокрушённо. Все верно, нечем тут было крыть, во всём прав был Хозяин. И уже ругал про себя распоследними словами этот свой дрянной характер мужик.
– Ладно, не журись, семье-то хватает ли еды, не бедствуете? – с сочувствием, от которого аж в пол было в пору провалиться, спросил собеседника Сотник.
– Всего хватает, хозяин, – сокрушённо вздохнул крестьянин, – На прокорм и на семя всего изрядно заложено. Чуток сдал зерно в счёт податей. Да и овощ мой изрядно семью выручил. Хорошо, что хоть он в зачёт пошёл. Опять же скотинка с птицей приплод дала, так что всего пока нам хватает. Ещё бы с полем вёл себя разумно, так и вообще бы всё было бы хорошо. А-а, что уж тут говорить! – и он сокрушённо махнул рукой.
– Батюшка, откушаете с гостем? – подошла с пирогом Лада и поставила разогретую ей еду на стол.
Тут же по глубоким канопкам был разлит душистый кипрейский чай с чабрецом. Вот и почаёвничали вдвоём в удовольствие.
Затем как-то само собой зашёл за столом разговор об любимом деле Архипа, огороде. Тут он мог часами рассказывать о любой травке и об хитростях в её выращивании. Всё это было понятно Андрею, что и сам в какой-то мере был не чужд вот этому доброму делу.
– Архип Матвеевич, скажи ты вот мне, а все ли огородные культуры, что ты сейчас выращиваешь, знали в глубокую старину наши предки? – задал с эдакой подковыринкой вопрос хозяин.
– Дык, репу-то давно наши пращуры выращивали, – почесав макушку, начал перечислять гость, – Бобы, редьку, капусту, горох тоже издревле растили, а вот если морковь, лук, свеклу, так их уже гораздо позже начали. А в нашей северной земле так и вообще, пожалуй, недавно. Поговаривают, что многие овощи к нам из Греции или Царьграда пришли, тогда, когда Русь ещё при светлом святом князе Владимире святое крещение приняла. Ещё тогда, в старину греческие монахи с пастырским словом многие семена и плодовые саженцы сюда к нам завезли. Сказывают, во многих монастырях свои огороды издревле были, откуда-то потом овощи уже и расходились по всем нашим землям.
– Ну да, видно, всё так именно и было, – кивнул, соглашаясь с ним, Сотник, – А как ты думаешь, Матвеевич, есть ли ещё какой такой овощ на земле из тех, что мы не знаем, но который в иноземных землях растят и где он обильно, затем в пищу идёт?
– Давай присядем и поговорим по душам. Я как раз хотел обсудить это ваше последнее путешествие на Готланд и ещё дальше в Голштинию, и как вы его там все вместе провели.
У Марты буквально опустились руки, и она тихонько присела на скамейку.
– Что ты хотел бы от меня услышать, Эрик?
Король искренне любил свою сестру, пожалуй, что это был единственный человек в этом мире, кто принимал его таким, какой он был, не обращая внимания на все его физические недостатки. Марта была именно той, кто относился к нему с нежностью и любовью. Но всё же он был монарх, и на его плечах висела ответственность перед всем родом Эриков и перед всей верховной властью королевства.
– Ответь мне прямо, Марта, тебя что-то связывает с этим русским бароном Андреасом, что спас тебя в морской битве и с кем вы совершили путешествие в германские земли, а затем обратно на Готланд?
Как видно, Эрику было нелегко задавать такие непростые вопросы, и он буквально побагровел, а его голова начала снова резко дёргаться от мучившего нервного тика.
Руки Марты перебирали шёлковый платок с вышивкой, на её щеках выступил лёгкий румянец, и, немного помолчав, она подняла взгляд своих огромных голубых глаз на брата.
– Да, Ваше Величество, если Вы хотите это услышать от меня, то я скажу всё, как есть, без утайки. Всё равно, как я понимаю, до Ваших ушей уже дошли какие-то слухи. Если меня что-то и связывает с Андреасом, то это, Эрик, называется Любовь. Кроме него мне просто больше никто не нужен. И я прошу Вас, мой великодушный король и мой любимый брат, отпустить меня к нему. Свой титул герцогини Швеции я готова с себя сложить добровольно, чтобы только не подвергать нашу династию внешним угрозам и риску. У нас в семье, кроме меня, есть ещё Ингеборга, да и Вы, Ваше Величество, Бог даст, ещё возможно сможете стать счастливым отцом, найдя себе человека по сердцу, как это произошло этим летом со мной.
Эрик, не дослушав до конца, вскочил со своего места и, нервно подволакивая ногу, заходил по комнате.
– Как ты так легко можешь только говорить такое, Марта! И от кого я это слышу, ладно бы от взбалмошной и легкомысленной Ингеборги! Так нет, ты же была всегда такая грамотная и разумная! Неужели же ты не понимаешь, что своим поступком ты наносишь удар по всей нашей династии и даёшь такие козыри в руки её врагам. Да они даже не мечтали их получить, и теперь это лишь вопрос времени, когда по мне ударят. Пять! Пять родов рвутся сейчас к власти в нашем королевстве! И наш шатающейся трон только и держится лишь от того, что они пока что грызутся между собой и не хотят пропускать вперёд никого другого. А тут эта связь родной сестры монарха, герцогини крови, с военным вождём чужой и враждебной нам державы! Ты хоть об этом подумала?!
Марта вскочила с места и, прижав руки к груди, воскликнула:
– Но почему нашим странам не быть добрыми соседями и союзниками?! В конце концов, Эрик, ведь в тебе, так же как и во мне течёт такая же русская кровь. Кровь нашей новгородской бабушки, княгини Софьи!
– Лучше помолчи, Марта, ты вообще ничего не понимаешь в политике, или твои мозги перекосило от этой самой любви! – в гневе закричал Эрик, – А я говорил вам, что во всём виновата эта необузданная славянская кровь! Сейчас ты своей связью уже сорвала мне всеобщий поход на восток, тот великий поход, который бы укрепил мою власть и дал бы нашей державе такие нужные всем нам земли и богатства! А я ведь уже начал к нему подготовку. Теперь же, по твоей милости, я спутан ограничениями этого регентского совета и уже шагу самостоятельно не смогу сделать без его одобрения! И во всём этом виновата именно ты! Я немедленно выдам тебя замуж за первого претендента высокой крови, и ты уже не посмеешь мне в этом перечить!
Таким злым и враждебным Марте никогда прежде не доводилось видеть своего брата. Он был совершенно нетерпимым и чужим. Ни разу ещё ранее не позволял он себе кричать на сестёр или же унижать кого-либо из семьи.
Румянец схлынул с щёк Марты, уступив место бледности, и, приняв гордую величественную осанку, она уставилась своими потемневшими до яркой синевы глазами на Эрика. И словно бы окатила его холодной водой: – Ты забываешься, мой венценосный брат, что я не служанка или какая-нибудь там рабыня, а член королевской семьи по священному праву крови! И даже лиши ты меня права титула герцогини, в моих жилах всё равно будет бежать кровь первого короля Швеции, коронованного церковью, Благословенного Эрика X Кнутсонна, нашего с тобой отца. И выдать меня насильно замуж у тебя уже точно теперь не получится, братец! Знай, что я жду ребёнка от своего возлюбленного, барона Любекского Андреаса, и нравится тебе или нет, а в моей жизни будет лишь один мужчина!
При последних словах собеседник Марты вздрогнул как от удара и буквально осел на скамью, а в комнате герцогини нависла гнетущая тишина.
– Это конец, – тихо пробормотал король, – Ты хоть понимаешь, что ты наделала, Марта? Теперь, боюсь, даже я не смогу тебя защитить. Ты погубила и себя, и, скорее всего, всю нашу семью. Теперь-то уж враги точно найдут, как и когда им по нам ударить, используя вот это твоё сомнительное положение. Ты должна срочно избавиться от ребёнка, Марта, ты меня слышишь?! – в исступлении выкрикнул Эрик, – Срочно! Пока что-то ещё можно скрыть!
– Два десятка лет назад на свете появился маленький мальчик, – вдруг тихо заговорила герцогиня, – Он получил сильнейшее увечье при рождении. И он вообще бы не должен был выжить. Но он выжил, потому что его любили его близкие и потому что они все искренне молились за его жизнь. Положение семьи и тогда было шатким, «Откажись» – нашёптывали по углам его отцу высокородные конунги и ярлы, «пусть он умрёт, этот уродец!» Но близкие не отказались от маленького мальчика, они не предали его, и, когда один из злопыхателей всё-таки захватил в стране его отца власть, то вся его семья, вся, до единого человека ушла в чужую страну в изгнание. Этого мальчика звали маленький Эрик, и, преодолев все трудности, он затем вырос и стал великим королём Швеции Эриком Эрикссоном XI, с которым сейчас считаются все великие правители мира. А теперь этот выросший мальчик хочет, чтобы умер его ещё не рождённый племянник, он уже сейчас отказался от него, потому что до дрожи боится за свою власть. Ну, так я скажу этому мальчику, ставшему сейчас королём. Ваше Величество, я не откажусь от своего возлюбленного и от своего ребёнка. Вы вправе лишить меня жизни, если так будет легче для Вас и для всей нашей династии. Что ж, пусть так и будет, но тогда мы умрём вместе с моим ребёнком, а Вам пусть Бог будет судьёй!
– Я услышал тебя, сестра, – тихо прошелестел губами Эрик и вышел прочь за двери покоев.
Глава 5. Архип
Ноябрь 1227 года пришёл на новгородскую землю со студёными, пронизывающими насквозь ветрами, и с затяжным дождём, который в очень скором времени сменился на снегопад и на раннюю позёмку.
По всем приметам подступающая зима обещала быть ранней и очень лютой. Всё живое, как могло, утеплялось и готовилось пережить эту суровую пору. Медведи залегли в берлогу пораньше. Мягкой травой, мхом и комочками шерсти устилали гнёзда белки и лесные куницы. Лисы, волки, рыси, копытные, все звери, не имеющие постоянного зимнего логова и не впадающие в холода в спячку, покрылись особенно густой и тёплой подпушкой, помогающей им стойко переносить большие морозы и сохранять в теле тепло.
Андреевское так же утеплялось. Все избы и строения в поместье были плотно проконопачены традиционной конопаткой, просушенным красным болотным мхом, перемешанным с паклей, основу которой составляли отходы от переработки льна и конопли.
Густо дымили по утрам трубы изб и огромных казарм от протапливаемых внутри них печей. Главная посадская истопная-котельная коптила теперь небо круглосуточно, пережигая за сутки массу дров, и котловым истопникам в ней всегда было много работы. Обогревать требовалось множество построек, начиная с цехов литейно-кузнечного и оружейно-механического заводиков, суконно-прядильную, портняжную и кожевенную артели, гончарную мастерскую, пекарни, теплицы, птичник и свинарник, и ещё множества отдельных мастерских и всевозможных производств. От неё, как от центра паутины, шли во все стороны под землёй трубы с подающимся в помещения горячим воздухом.
Вопрос с потерей теплоотдачи друзьями Аристархом с Осипом был решён с помощью изоляции труб, набитыми внутри них керамзитом, таким глиняным просушенным материалом, имеющим крайне малую теплопроводность. Наверху, по земле, над каждой из центральных линий отопления стояли особые теплички. Именно на них ушли многие сотни пудов дорогущего стекла, привезённого из-за моря. Воистину драгоценными должны были быть все те диковинные фрукты и овощи, что закладывались сейчас в них на посадку. Ну да, Сотник со своим хозяйским советом толк в деле знал, и все проживающие в поместье всё новое принимали достаточно спокойно, потому, как у каждого на слуху были многочисленные истории, подтверждающие правоту местной власти.
Вот взять хотя бы дело с крестьянином Архипкой, упрямым и своевольным мужиком из Смоленских, что поселился со своим большим семейством на дальней росчище у Лосиной пади.
Каждому из заселявшихся поместная плотницкая артель строила избу пятистенок и пару хозяйственных построек в виде сарайки да амбара в придачу. Печники выкладывали в избе печь. Управляющий Парфён Васильевич выделял, глядя по количеству едоков, съестного на первое время, кухонной утвари, полотна, ну и всякой там домовой мелочи для хозяйки.
Первичный мужской инструмент и инвентарь в виде кос, серпов, лопат, плуга, топора, пил и всякого многого прочего выдавался лично хозяину в аренду с последующим дальнейшем выкупом уже в его собственность.
Семья получала и скотину: рабочую лошадку, корову, по две-три козы и овечки, пару свинок с кабанчиком и птицу, в основе своей гусей и курей. Всё с условием дальнейшего разведения и без ближайшего права их забоя. Так же семье выдавались семена для посадки в поле и в огороде. Всё это сопровождалось самым подробным объяснением, как и какую культуру, где и когда лучше зажать и что с ней нужно делать, чтобы поднять урожай побольше.
Простой народ на Руси не был избалованным таким к себе вниманием, и люди просто ошалевали, получая это всё в свои руки, буквально даже не веря своим глазам и ушам. С ними заключали обязательный ряд с самыми щадящими условиями отдачи и необременительной для хозяйства податью. Излишки скупались по договорной и доброй цене. Всё это принималось простыми людьми с искренней радостью и с великой благодарностью. Трудились потом все они на совесть, прекрасно понимая, что от результата их работы зависит их личное и семейное благосостояние. А если для того нужно было перенять какую-нибудь там хитрость или же особое умение, так это только на пользу им будет. Всё это для каждого было просто и понятно.
Но всё-таки в любом правиле завсегда найдётся какое-нибудь исключение. И как раз вот таким вот исключением-то и стал наш мужик Архипка.
Хозяином, конечно, он был работящим, умелым да справным, но уж больно-то человеком сам был ершистым да непокладистым. За это, похоже, и попал он в кабалу на родной Смоленщине со всею своей большой и дружной семьёй. Как пить дать загнали бы его куда-нибудь на гиблые промыслы, ту же соль под Старой Руссой добывать или же болотное железо в гнилой трясине выковыривать. Но попался удачно под руку приказчика Путяты наш Архипка. Тот же как раз строгий наказ имел – работящих кабальных приглядывать да выкупать их при каком удобном случае. Ну а так как молва об Архипе как о справном хозяине от людей была, а особенно же как об огородаре искусном, то был он выкуплен со всем своим большим семейством и отправлен затем в Андреевское речным караваном. Другой бы радовался своей судьбе и в рот бы спасителям смотрел, ан нет, всё-то не так тут было, ну не нравилось опять всё Архипке! И земля-то на Лосиной пади «не жирная» вовсе, «плохо ро-одить овощь она будет», и поля-то у него какие-то все кособокие, да не всякое корчевье от бывшего леса ещё выбрано. И скотинка-то ему была выделена вся какая то худоватая. Да и леса мало наготовлено для более позднего пристроя.
Уже и баба-то его шпыняет, и старшие сыновья, что с него росту были, тянут тятю от Парфёна с его помощниками, что периодически объезжали да приглядывали за всеми хозяйствами поместья.
Нет, всё никак Архипка не угомонится!
Всё он по-своему у себя сделал, как бы не советовали ему настойчиво вести полеводство по всем новым правилам, а это по трёхпольной системе с чередованием пара, озимых и яровых культур.
Нет же, всё по-своему мужик сделал! Засадил всё семя в одну половину, а другую оставил отдыхать. Озимую рожь посадил меньше яровой, землю навозом не удобрил, как ему советовали. Снег наколоченными и плетёными из лозы щитами на полях не придержал. Полевые культуры: овёс, ячмень, пшеницу да горох в своих посадках не чередовал.
Вот и подвели неутешительный итог на общем крестьянском сходе по прошествии двух лет, как раз, когда уже закончился последний полевой сезон. Все, абсолютно все, кто вёл хозяйство по совету посадских полеводов, получили итоговый урожай в два, а то и в два с половиной раза больше, чем наш Архипка. И как не упирался он, упрямо ссылаясь на то, что вёл он всё по проверенной, старой, ещё дедовской традиции, а во всем у него, дескать, виновата плохая земля, что ему тут как в наказанье подсунули. Однако, был он прилюдно «обсчеством» осмеян, и чуть было даже не жестоко бит, не вмешайся в ту крестьянскую свару сам Сотник, стоявший, оказывается, тут же рядышком, и всё, что здесь происходило, слышавший.
Вмешался он как раз тогда, когда встрёпанный Архипка со своею всклоченной бородой заорал, что на кой ляд ему такая земля бы сдалась, куда его насильно тут забросили с семьёй бедовать да с детьми с голодухи пухнуть! И уже потянули за ту всклоченную бороду ерша, да под бесстыжие его глаза успели пару раз приложиться. Только как воробьи порскнули в сторону те ярые поборники справедливости, только лишь заслышав командирский рык Хозяина!
– Стоять! Не трогайте его, уважаемые, – спокойно глядя на собравшихся на главной площади, молвил всему народу Сотник, – Пошли-ка со мной, Архип Матвеевич, потолкуем что ли с тобой с глазу на глаз.
И, не оглядываясь, ушёл вперёд к своей избе.
– Ох, ну вот и всё, Архипка, догорланился дурачёк уже теперь, – охнул кто-то в толпе.
И все собравшиеся, только что желавшие дружно «отбуздать» мужичка, теперь вот так же дружно и искренне уже его жалели.
– Так-то не плохой ведь он сам по себе, хоть и поперечник, конечно. Трудяга всё же изрядный, семьянин ведь вона какой добрый. Эвон сколько на овощах и полезной травке то наработал. Одной только капусты с репой да луком столько возов Парфёну Васильевичу на долгое хранение свёз. Хана теперь мужику, вместе с семьёй в кабалу пойдёт, а там-то уж точно навеки сгинет!
– Ты заходи в избу-то и вон к столу присаживайся, Архип, – кивнул ему на лавку у печи хозяин, погладил по голове Ванятку и шепнул ему что-то на ухо.
Тот только кивнул в ответ светлой головёнкой и убежал за загороженную занавеской комнатёнку.
– Ладушка, ты бы угостила чайком нашего гостюшку, своим-то расчудесным пирогом. С морозу чай человек пришёл, вот и согрелся бы. Ну а мы с ним побеседуем здесь, пока тот твой чаёк греется.
– Проходи, проходи, Матвеевич, снимай поршни и проходи ближе, что ты всё мнёшься у порога-то, – повторно пригласил гостя Сотник, и Архип, в смущении мявший руками снятую шапку у самого входа, на негнущихся ногах прошёл вовнутрь избы.
– Прости, Андрей Иванович, за слова мои поганые, – не смея присесть, бормотал мужик, – Не знаю, что и нашло-то нынче на меня там, на площади этой, когда я Вашу милость прилюдно хаял. Ведь истинно же всё получил сполна. Семья в тепле, сыта, одета, обута вон вся, грех было жаловаться. Всё-то язык мой поганый, истинно говорят – без костей. Не губи, хозяин, оставь хотя бы их на своей земле, а меня хоть в какую кабальную неволю отправь! – причитал всегда такой занозистый мужик, нутром чуя свою неправоту и ответственность перед близкими.
– А ты перед посадкой репы, сколько замоченными семена в тепле держал, седмицу или только три дня?
Неожиданно заданный вопрос заставил буквально выпучить его глаза на Сотника.
– Так и трёх дней хватило, хозяин, за неделю б упрело семя-то, и в рост бы потом не пошло, – ответил он, тряся в недоумении бородой.
– А капусту чем удобрил, чтобы она крупный кочан набрала, куриный помет, небось, разводил, или настоянной на солнце травяной водой с коровяком вперемешку поливал? – опять задал вопрос Андрей.
Архип почесал голову пятернёй и уже уверенней отвечал:
– Так не только этим, ещё и золу обильно подсыпал, и не только под корень, а ещё и сами листья сверху порошил, чтобы, значит, на них гусеница потом не нападала. И ещё землю хорошо глядел, ей ведь не всякая для роста-то подойдёт!
– Ну да, – кивнул Сотник, – На кислой почве, урожая капусты не жди. Для неё и тень с сушью губительны ведь будут.
– Как есть правда, Андрей Иванович, земля и свет – это первое дело, какое условие тут нужно соблюсти, – согласно закивал крестьянин, – На гнилой почве лишь одни кочерыжки к осени будут торчать, а поливать так вообще постоянно ту капустку надо, чтобы всё время под ней бы влажной землица была.
– Ну да, всё верно, – подтвердил сказанное Сотник, – Правильно про тебя люди сказывают, Архип Матвеевич, что ты с овощами своими, как с детьми малыми нянчишься. От того-то они у тебя и вырастают лучше, чем у всех. То, что ты говорливый не в меру, это, конечно, не делает тебе чести. Да ты и сам всё прекрасно понимаешь, не зря же и разговор наш сам с извинений своих начал.
Архип покраснел до самых своих корней волос и, винясь, попытался подняться с лавки.
– Сиди, Матвеевич, сиди, не буду я больше тебя журить. Волен ты сам свою судьбу выбирать, из-под кабальной ты выкуплен подчистую. Можешь хоть здесь оставаться, а хоть идти, куда твои глаза глядят как полностью обелённый. Вольный ты человек теперь, и можешь искать себе на другой стороне добрую долю. Торопить я тебя не буду. Семью никто с места не сгонит. Заберешь её, как обоснуешься на новом месте.
Огородарь, не выдержав, всё-таки вскочил и, низко поклонившись, быстро затараторил:
– Прости, Андрей Иванович, виноват я, никуда не хочу отсюда уходить. Здесь привольно и мне самому, и моим близким жить. Не в жизни больше поганого слова никто от меня впредь не услышит, Христом Богом клянусь, – и он истово перекрестился на икону в чистом углу, – Только оставь ты нас на земле этой!
– Так сказал же уже, не гоню я тебя. Живи, коль по нраву тебе здесь, – серьёзно глядя ему в глаза, ответил Сотник, – Только и ты уж, Архип Матвеевич, прислушивайся к добрым советам властей посадских. Не зря же Парфён Васильевич со своими помощниками полеводами всё тебе подсказывал как зерновое хозяйствование правильней и удачней вести. Ты вот огородарь знатный, никто ведь тебе слова не сказал поперёк вот этого твоего удачного дела. Ну а в полеводстве, видишь, у тебя промашка вышла. Согласись, что неправильно ты там свою работу построил, от того то и выход ржи, овса и пшеницы у тебя такой был малый. Небось едва-едва на прокорм семьи хватает да на посев следующего года лишь заготовил? А вот коли прислушивался бы сам к доброму совету, так ходил бы сейчас как глухарь на токовище, важно так и во всём красивом. И близким бы своим на сданные излишки накупил бы даров знатных, всё бы было у тебя как у людей. Прости, братец, но ты сам во всём виноват.
Сидел Архип на лавке и вздыхал сокрушённо. Все верно, нечем тут было крыть, во всём прав был Хозяин. И уже ругал про себя распоследними словами этот свой дрянной характер мужик.
– Ладно, не журись, семье-то хватает ли еды, не бедствуете? – с сочувствием, от которого аж в пол было в пору провалиться, спросил собеседника Сотник.
– Всего хватает, хозяин, – сокрушённо вздохнул крестьянин, – На прокорм и на семя всего изрядно заложено. Чуток сдал зерно в счёт податей. Да и овощ мой изрядно семью выручил. Хорошо, что хоть он в зачёт пошёл. Опять же скотинка с птицей приплод дала, так что всего пока нам хватает. Ещё бы с полем вёл себя разумно, так и вообще бы всё было бы хорошо. А-а, что уж тут говорить! – и он сокрушённо махнул рукой.
– Батюшка, откушаете с гостем? – подошла с пирогом Лада и поставила разогретую ей еду на стол.
Тут же по глубоким канопкам был разлит душистый кипрейский чай с чабрецом. Вот и почаёвничали вдвоём в удовольствие.
Затем как-то само собой зашёл за столом разговор об любимом деле Архипа, огороде. Тут он мог часами рассказывать о любой травке и об хитростях в её выращивании. Всё это было понятно Андрею, что и сам в какой-то мере был не чужд вот этому доброму делу.
– Архип Матвеевич, скажи ты вот мне, а все ли огородные культуры, что ты сейчас выращиваешь, знали в глубокую старину наши предки? – задал с эдакой подковыринкой вопрос хозяин.
– Дык, репу-то давно наши пращуры выращивали, – почесав макушку, начал перечислять гость, – Бобы, редьку, капусту, горох тоже издревле растили, а вот если морковь, лук, свеклу, так их уже гораздо позже начали. А в нашей северной земле так и вообще, пожалуй, недавно. Поговаривают, что многие овощи к нам из Греции или Царьграда пришли, тогда, когда Русь ещё при светлом святом князе Владимире святое крещение приняла. Ещё тогда, в старину греческие монахи с пастырским словом многие семена и плодовые саженцы сюда к нам завезли. Сказывают, во многих монастырях свои огороды издревле были, откуда-то потом овощи уже и расходились по всем нашим землям.
– Ну да, видно, всё так именно и было, – кивнул, соглашаясь с ним, Сотник, – А как ты думаешь, Матвеевич, есть ли ещё какой такой овощ на земле из тех, что мы не знаем, но который в иноземных землях растят и где он обильно, затем в пищу идёт?