«Разбойники сии убиты Обережной сотней Великого Новгорода. Вся округа находится под её охраной. Злодею здесь не место!»
Сотник Андрей сын Ивана. 30.01.1225.г. От Рождества Христова.
До выхода смены разбойников оставалось совсем мало времени. И нужно было успеть «оседлать дорогу», чтобы встретить их там, где будет всего удобнее.
Десяток Рыси.
Свиря спал плохо. Свири снились кошмары. Во сне к нему являлись его многочисленные жертвы и смотрели на него. Мужики смерды, купцы и ремесленные. Являлись в кровавых рубищах обожженные охранники караванов, дети и бабы из разорённых лесных росчищей и селищ. Они просто стояли и смотрели на него, и это было действительно очень страшно. Не помогали не обильные возлияния, не забавы с доставленными десятком Метлы крестьянскими девками, ни охота на кабана. Ничего не могло защитить атамана от ночного кошмара и ужаса. И пребывая все последние две седьмицы в отвратительном настроении, он сам своим почерневшим лицом с воспалёнными глазами, вызывал ужас и трепет у всех своих подчинённых.
Дела в ватаге шли из рук вон плохо. Не вернулся из Крестцов посланный для встречи и переговоров старшина Бондарь. И не кому было смотреть за общим порядком в ватаге. Еда была, какая то мутная и пресная, всё вокруг грязным и не прибранным, хотя и стегали своих рабов батогами исправно и жестоко.
Простые ватажники от такой жизни уже начинали роптать, даже бывало что и при десятских. Не было сильной руки, такой как его первый помошник Биляр, чтобы собрать всю ватагу в кулак пока атаман дурил. «Ну да соберёмся все к весне, там и расставим всё по местам» – думал атаман в редкие моменты своего просветления. И пора было уже готовить вторую смену на засадные избы.
–Метла! Ты сразу на тракте под Ямным встанешь. Пока там, старую ватагу Плётки сменишь, да проверишь что у них там и как. Не затаили ли, не «закрысятничали» ли чего от общей доли наши десятнички.
–Сам понимаешь, на Цепа с Ухватом у меня большой надёжи нет. Всё время, они, куда-то на сторону смотрят, да всё обмануть норовят. Ну да ладно, время придет, разберёмся с ними.
–Окунь, у тебя в десятке мало людей осталось. Всего восемь с тобой будет. Вот и проверь, куда они делись с Бондарем из тех, что ты ему месяц назад давал. Пройдись ка до Крестцов и всё мне там разнюхай.
В сами Крестцы ватагой пока не лезь пока, человека к хозяину постоялого двора отправишь, чтобы тот рассказал, что у них там было, и от меня ему весточку передашь. Чувство у меня, какое-то муторное, душу, что-то в последнее время холодит. Не с проста это всё. Вон Биляр пропал, а потом и Бондарь с людьми. Что-то не понимаю я ничего, куда они все подеваться то все могли. Ну да разберёмся уже со всем этим по весне. А самим всё-таки осторожней нужно быть, а то вон распустились в стане совсем. Не дозором ходить, не сторожем не хотят ваши люди, всё бы поспать да пожрать сладко норовят. Ох, возьмусь я скоро за всех!
– Ну да ладно дальше пойдём.
–Рысь! Как и раньше, обговорено было, под засаду на Яжелбицы выходишь завтра с утра. Плётку менять будешь, и тоже там посмотри да разнюхай всё. И хозяина с Яжелбицкого постоялого двора проведать не забудь. Пусть расскажет тебе, на сколько караванов наводку Плётке дал и что в них в этих вот караванах, в санях положено было.
Потом уж тут и сверимся со всем, как все мы вместе соберёмся. Ну и долю за его «наводки» определим
–Ну, всё теперь! Давайте готовьтесь и завтра выступайте спозаранку!
Выходили на дело все вместе. Десяток Рыси на развилке тракта повернул на своих четырёх санях резко к югу в направлении Яжелбиц и реки Полометь. Метла же с Окунём уходили к северу, чтобы в своём определённом месте оседлать старый торговый Селигеров путь.
Прощались на развилке ватажники шумно и весело. Желая друг другу весёлых засад и богатых караванов без потерь. А через пару миль пришлось разделиться уже и Окуню с десятком Метлы. И на Крестцы уже шли только двумя санями.
День был ясным и безветренным. Дышалось на морозном воздухе легко и свободно. Окунь закутался потуже в свою тёплую бобровую шубу, когда то лично снятую с убитого им купца и задумался, вспоминая былые годы. Был он из семьи простых, но свободных новгородских хлебопашцев. Голодал порой как и все, хлеба бывало седьмицами не видя. Но было всё равно как, то легко тогда у него на душе. Не всё же время нужда заедала. И хозяйство было крепкое, и детки с женой разумницей, всё как положено, всё было как у людей. Но пришла беда в их селище, и вымерло оно почти всё за месяц, хворобой сгорело от лихоманки и жестокого телесного огня. Не стало близких людей у Окуня, звавшегося в прошлой ещё жизни Иваном. И похоронив своих на селищном погосте, ушёл Ваня в Великий Новгород. Тяжело ему было на родные поля и леса смотреть, оставшись совсем одному. Долго в огромном городе он мыкался, перебиваясь с хлеба на воду и подрабатывая где и чем придётся. Так и протянул бы, наверное ноги от непосильного труда надорвавшись. Да познакомился как то случайно на торгу с ушкуйником, задорным и весёлым тогда парнем Свирькой. Чем-то приглянулся Свире Ванька и позвал он его к старшине ушкуйной команды, что собиралась тогда пощипать племя Емь финское. Племя то жило за новгородскими данниками, племенем Карел и не было с ним мира новгородцам. Потому-то с молчаливого, и не только согласия новгородских властей, и ходили туда исправно лихие ушкуйные команды.
Старшина Свирю послушал и взял к себе в команду крепкого и трудолюбивого Ваньку. Вот так от сохи да косы и переключился Ваня на копьё с секирой, а потом и первый свой меч в бою добыл. И стали уже звать Ваню Окунём, а друг Свирька кличку Кривого заработал после финской таёжной стрелы.
Жили ушкуйники привольно и весело. Пока в одном лихом и дальнем походе не полегла вся их команда в землях такого же сильного финского племени Сумь. Как выбраться смогли они со Свирькой из этих земель, долгий рассказ был бы. Была бы в нём история про сидение в болотной трясине, по времени более седьмицы и про голод и раны в пути и даже про любовь нежданную, что нашла Окуня в глухом карельском селении, где долго они отлёживались да от ран и голода поправлялись. Много что связывало Окуня со своим атаманом. А теперь вот и кровь их людская пролитая связала. Много крови! И тяжело было на душе у Ваньки, так бы и зачеркнул он эти последние три кровавых года да всё бы забыл. Однако никак это не получалось уже у него. И вот несли его кони к новым делам с теперь уже его личной разбойной командой.
Эх жизнь…И Ванька Окунь глубоко вздохнул глядя невидящим взглядом в спину впереди сидящего возничего.
Тпруу! Стоять каурая! Послышался возглас кучера. И очнувшись от своих дум, Окунь резко вскочил на сани.
Все восемь пар глаз вовсю глядели на лесную опушку, подступающую вплотную к дороге, и не верили своим глазам. На двух огромных соснах висели на толстых пеньковых верёвках восемь вымерзших до состояния камня трупов. Лица у них были попорчены лесными зверьками и птицами, но всё разно они были сразу узнаваемы! Вот на одной сосне рядышком, висят пятеро Окуневских ребят, вот рядом двое лесовиков из ватаги Ворона, что совсем недавно к ним прибились. А вот и, похоже, сам старшина ватаги Бондарь. Вся половина его лица до кости была объедена куницами да горностаем, и сложно было в нём узнать знакомого человека.
Стояли в отдалении ватажники и цепенели от холодного ужаса, что брал их тёмные души в тиски. Волосы встали дыбом! Не привыкли к такому удалые да бесстрашные лиходеи.
–Старшой! Гляди! Там вон грамотка под Бондарем прибита к сосне. Просипел уже пожилой и сморщенный ватажник Дудка.
– Ну, так достань, поди. Что стоишь то?
Да я што… у нас же молодой в ватаге есть. И Дудка, отведя округлившиеся от страха глаза, попятился за спины других разбойников.
–Тьфу ты! Сплюнул на землю Окунь! Мелкий! Быстро на сосну и чтоб достал мне грамоту сюда!– и положил руку на свой меч.
Мелкий. Молодой паренёк лет восемнадцати, двадцати с виду, что-то тихо ворча и причитая себе под нос, подошёл бочком к сосне и быстро вскарабкался по нижним веткам. Сдёрнул закреплённую на стволе берестяную грамоту, и, спрыгнув на землю, подал её старшине.
На гладкой белой берестяной основе чёткими чёрными буквами было написано страшное!
«Разбойники сии убиты Обережной сотней Великого Новгорода. Вся округа находится под её охраной. Злодею здесь не место!»
Сотник Андрей сын Ивана. 10.12.1224.г. От Рождества Христова.
Лютым холодом смерти повеяло от этих слов, зачитанных вслух старшим ватажки.
–Как же так, старшой… Пробормотал Дудка.
–Какая – такая Обережная Сотня? Эдак нас-то всех теперь вот так вот перевешивают, и уставился со страхом на Окуня.
– Ты дурак Дудка?! Совсем от страха свой ум потерял? Ну, так я тебя быстро вылечу, и вызверившийся Окунь выхватил из ножен меч. Быстро на сани и дуй в Крестцы! Вызнай там всё что сможешь, а потом обо всём мне донесёшь. Ждать мы вас ниже по тракту будем. Спустимся на пару миль, а там дорога в лес уходит. Вот там и найдёте нас!
И морду ты мне не криви тут! Я тебя за болтовню твою прям тут порешу!-и зыркнул на пожилого ватажника вытаращенными глазищами.
Делать было нечего…
Дудка вздохнул и через пять минут сани с ним и его молодым товарищем укатили к селению. На вторые же торопливо забралась вся оставшаяся шестёрка, и, набирая ход под тяжёлым грузом пошла совсем в другую сторону.
На лесной опушке стало снова мрачно и тихо. Никому и в голову не пришла мысль снять и достойно похоронить своих бывших товарищей. Своя жизнь для каждого была дороже, и её следовало скорее уносить от опасного и страшного места.
А уже через несколько часов двое саней понеслись к озеру Ямное, чтобы скорее доставить тревожную весть атаману.
Трое саней десятка Метлы стояли напротив своего съезда с торгового пути к засадной избе. Картина, открывшаяся им, была абсолютно схожа с той, что наблюдали только что под Крестцами Окунёвские ватажники. Такие же сосны с развешенным страшным грузом из знакомых разбойников. Только числом их было гораздо больше, целых двадцать два. А так, всё тот же лютый страх и недоумение. Как же так?! За что и кто такое мог и ними?!
И опять знакомая грамотка:
«Разбойники сии убиты Обережной сотней Великого Новгорода. Вся округа находится под её охраной. Злодею здесь не место!»
Сотник Андрей сын Ивана. 30.01.1225.г. От Рождества Христова.
-Вы двое! Быстро катите на санях до засадного стана. Всё осмотреть, проверить и обратно рысью сюда! Быстрей! И разведка ушла проверить ту поляну, на которой буквально два дня назад жили их товарищи.
Пока ждали этих двоих, все натерпелись жуткого страха. Каждый шорох и скрип лесной пугал и страшил души разбойничьи. На каждой сосне и под каждым сугробом мерещилась им засада.
Поэтому, как только разведчики донесли о сожженном «до тла» стане. Трое саней немедленно, на всей возможной скорости улетели подальше от этого страшного места.
Быстрее к атаману! И опять остались висеть страшные предостережения лихим людям на этом участке торгового Селигерова пути.
А Рысь этого ничего не знал. Его большой десяток из двенадцати ватажных ехал по снежной целине недавно выпавшего снега и наслаждался чистым воздухом да безделием. Как иногда приятно вот так вот сменить обстановку, после душной и опостылевшей, большой избы землянки. Да уехать от этого придурковатого и мрачного, вечно грозящего страшными карами атамана. Впереди же у них была хоть какая то свобода и весёлое дело в компании лихих и бесстрашных товарищей!
Подходя к Яжелбицам речка Полометь немного успокаивая свой бег и не была столь порожистой и изгибистой как ранее, пробивая себе путь через Валдайскую возвышенность. Но всё равно мест удобных для грамотной засады здесь было с избытком. Возле одного такого вот, как раз напротив того места где висел на соснах десяток Плети и расположились засадой бойцы Сотника.
–Повторяю ещё раз! Мы находимся на крутом, обрывистом берегу. Под нами на расстоянии стрелища раскинулась широкая полоса ровного берега и самой реки.
Место нашей засады закрыто крутым поворотом и выйдут разбойники сюда уже сразу же из-за него, вот из-за этого самого поворота.
Для того чтобы они развернуться на своих санях не смогли, или дальше бы не проскочили по реке, мы собеих сторон обрушим по большой и длинной сосне. Вот так и отсечем тем самым пути отступления. Ну а уже затем с крутого нашего обрыва и положим всех луками да самострелом.
– Всё ли понятно по общему плану?
Климент почесал ухо и проговорил.
–Так-то всё конечно понятно командир, однако вопрос у меня, как мы узнаем то, что они подходят уже. Это сколько же дней сидеть то тут надо да ждать?
–Хороший вопрос Клим! Сидеть мы здесь будем столько, сколько нам будет нужно. До победы я бы сказал, сидеть будем. А если серьёзно то место это, ватаге никак не миновать. Один путь у них мимо нас к своей лесной избе.
А отправляться в дорогу они вот-вот уже должны по моим прикидкам. Думаю что день, два, ну максимум три и подскочат уже на санях сюда.
–А давайте ка мы соорудим на самом мысу изгиба реки наблюдательную вышку. Чтобы удобней было там сидеть сигнальному, да чтобы он не слетел с сосны среди ночи окоченев от холода – предложил Сева.
–С вышки, ему версты на три будет видна река за поворотом. Как только увидит, что нибудь подозрительное так сразу же от туда и нам сигнал подаст.
–Это дело. Хорошее предложение Сев, именно так и сделаем.
В общем, всё, всем теперь стало понятно. И народ споро начал разворачивать походную юрту, готовить обед, распрягать сани и обихаживать лошадей, чистить оружие да готовить дрова. И ещё делать те десятки и даже сотни дел столь необходимых в боевом походе.
На сигнальную вышку заступали дежурить по очереди. Дни были морозные и менялись там часто. Не помогали согреться даже тёплые волчьи шубы. По три ночью и четыре дневных часа дежурства выпадало на каждого.
И вот через два дня, ближе к вечеру раздался с вышки сигнал тревоги и вся сотня, в пару минут заняла свои заранее определённые каждому места. Застыли внизу в сугробах Вторак с Ивором. У каждого из них виднелась в руках секира, чтобы рубить верёвки, что удерживали огромные сосны, нависшие над рекой.
На высоком берегу среди соснен сверху и снизу между развилок и стволами затаились с луками на изготовку ветераны и Митяй самострельщик. Замерла дружина готовая к бою. Ждёт врага.
И вот вдали раздался тихий пока звук колокольчиков. Странно! Вот он всё ближе, ближе и из за поворота реки показался большой санный поезд. Только первая его половина, вытянувшаяся от мыса, насчитывала более трёх десятков саней, а сколько ещё дальше там идёт!
По бокам каравана скакали суровые верховые с копьями в руках и луками за спинами. Хорошее охранение у купцов. Понятно было уже сразу, как только вышел караван из-за мыса, что это идёт торговый.
Расслабились сотенные и «затихарились». Не к чему никому выдавать своё расположение.
Третьи спереди сани взяли чуть правее и остановились возле висящих на соснах ватажников. Видно было, как шевелит губами здоровый купец в пышной бобровой шубе и в мохнатой шапке.
Грамоту читает, догадался Митяй.
Постоял купец со стоящими вокруг него боевитыми охранниками, крякнул одобрительно и снова к своим саням направился. Трогай! Раздалась команда, и снова зазвенели колокольчики по белой от снега реке.
Дольше всех простоял возле «тех» сосен старший охраны, седоватый и суровый пожилой мужчина. Шрамы на его чеканном лице и скользящая походка выдавали в нём бывалого вояку. Он потоптался, прошёл по берегу, поглядел по соснам и обрывистому берегу. Хмыкнул. Вдруг сжал над головой в замковом приветствии руки, заскочил на своего жеребца и поехал, не спеша к санному поезду.
–То-то я гляжу морда у него знакомая! Уже вечером у общего костра делился воспоминаниями Филат.
–Саватей это, из смоленской рати! Он раньше в десятниках княжей дружины ещё там ходил. Помню я его, как же! Мы давным-давно по молодости, как то на общем пиру девку одну с ним не поделили сначала. А потом уже махнули на неё рукой и вместе пить мёд пошли. Значит, не променял мужскую дружбу на девку то, а Филя?– не преминул поддеть друга Варун лукаво подмигивая.
Сотник Андрей сын Ивана. 30.01.1225.г. От Рождества Христова.
До выхода смены разбойников оставалось совсем мало времени. И нужно было успеть «оседлать дорогу», чтобы встретить их там, где будет всего удобнее.
Десяток Рыси.
Свиря спал плохо. Свири снились кошмары. Во сне к нему являлись его многочисленные жертвы и смотрели на него. Мужики смерды, купцы и ремесленные. Являлись в кровавых рубищах обожженные охранники караванов, дети и бабы из разорённых лесных росчищей и селищ. Они просто стояли и смотрели на него, и это было действительно очень страшно. Не помогали не обильные возлияния, не забавы с доставленными десятком Метлы крестьянскими девками, ни охота на кабана. Ничего не могло защитить атамана от ночного кошмара и ужаса. И пребывая все последние две седьмицы в отвратительном настроении, он сам своим почерневшим лицом с воспалёнными глазами, вызывал ужас и трепет у всех своих подчинённых.
Дела в ватаге шли из рук вон плохо. Не вернулся из Крестцов посланный для встречи и переговоров старшина Бондарь. И не кому было смотреть за общим порядком в ватаге. Еда была, какая то мутная и пресная, всё вокруг грязным и не прибранным, хотя и стегали своих рабов батогами исправно и жестоко.
Простые ватажники от такой жизни уже начинали роптать, даже бывало что и при десятских. Не было сильной руки, такой как его первый помошник Биляр, чтобы собрать всю ватагу в кулак пока атаман дурил. «Ну да соберёмся все к весне, там и расставим всё по местам» – думал атаман в редкие моменты своего просветления. И пора было уже готовить вторую смену на засадные избы.
–Метла! Ты сразу на тракте под Ямным встанешь. Пока там, старую ватагу Плётки сменишь, да проверишь что у них там и как. Не затаили ли, не «закрысятничали» ли чего от общей доли наши десятнички.
–Сам понимаешь, на Цепа с Ухватом у меня большой надёжи нет. Всё время, они, куда-то на сторону смотрят, да всё обмануть норовят. Ну да ладно, время придет, разберёмся с ними.
–Окунь, у тебя в десятке мало людей осталось. Всего восемь с тобой будет. Вот и проверь, куда они делись с Бондарем из тех, что ты ему месяц назад давал. Пройдись ка до Крестцов и всё мне там разнюхай.
В сами Крестцы ватагой пока не лезь пока, человека к хозяину постоялого двора отправишь, чтобы тот рассказал, что у них там было, и от меня ему весточку передашь. Чувство у меня, какое-то муторное, душу, что-то в последнее время холодит. Не с проста это всё. Вон Биляр пропал, а потом и Бондарь с людьми. Что-то не понимаю я ничего, куда они все подеваться то все могли. Ну да разберёмся уже со всем этим по весне. А самим всё-таки осторожней нужно быть, а то вон распустились в стане совсем. Не дозором ходить, не сторожем не хотят ваши люди, всё бы поспать да пожрать сладко норовят. Ох, возьмусь я скоро за всех!
– Ну да ладно дальше пойдём.
–Рысь! Как и раньше, обговорено было, под засаду на Яжелбицы выходишь завтра с утра. Плётку менять будешь, и тоже там посмотри да разнюхай всё. И хозяина с Яжелбицкого постоялого двора проведать не забудь. Пусть расскажет тебе, на сколько караванов наводку Плётке дал и что в них в этих вот караванах, в санях положено было.
Потом уж тут и сверимся со всем, как все мы вместе соберёмся. Ну и долю за его «наводки» определим
–Ну, всё теперь! Давайте готовьтесь и завтра выступайте спозаранку!
Выходили на дело все вместе. Десяток Рыси на развилке тракта повернул на своих четырёх санях резко к югу в направлении Яжелбиц и реки Полометь. Метла же с Окунём уходили к северу, чтобы в своём определённом месте оседлать старый торговый Селигеров путь.
Прощались на развилке ватажники шумно и весело. Желая друг другу весёлых засад и богатых караванов без потерь. А через пару миль пришлось разделиться уже и Окуню с десятком Метлы. И на Крестцы уже шли только двумя санями.
День был ясным и безветренным. Дышалось на морозном воздухе легко и свободно. Окунь закутался потуже в свою тёплую бобровую шубу, когда то лично снятую с убитого им купца и задумался, вспоминая былые годы. Был он из семьи простых, но свободных новгородских хлебопашцев. Голодал порой как и все, хлеба бывало седьмицами не видя. Но было всё равно как, то легко тогда у него на душе. Не всё же время нужда заедала. И хозяйство было крепкое, и детки с женой разумницей, всё как положено, всё было как у людей. Но пришла беда в их селище, и вымерло оно почти всё за месяц, хворобой сгорело от лихоманки и жестокого телесного огня. Не стало близких людей у Окуня, звавшегося в прошлой ещё жизни Иваном. И похоронив своих на селищном погосте, ушёл Ваня в Великий Новгород. Тяжело ему было на родные поля и леса смотреть, оставшись совсем одному. Долго в огромном городе он мыкался, перебиваясь с хлеба на воду и подрабатывая где и чем придётся. Так и протянул бы, наверное ноги от непосильного труда надорвавшись. Да познакомился как то случайно на торгу с ушкуйником, задорным и весёлым тогда парнем Свирькой. Чем-то приглянулся Свире Ванька и позвал он его к старшине ушкуйной команды, что собиралась тогда пощипать племя Емь финское. Племя то жило за новгородскими данниками, племенем Карел и не было с ним мира новгородцам. Потому-то с молчаливого, и не только согласия новгородских властей, и ходили туда исправно лихие ушкуйные команды.
Старшина Свирю послушал и взял к себе в команду крепкого и трудолюбивого Ваньку. Вот так от сохи да косы и переключился Ваня на копьё с секирой, а потом и первый свой меч в бою добыл. И стали уже звать Ваню Окунём, а друг Свирька кличку Кривого заработал после финской таёжной стрелы.
Жили ушкуйники привольно и весело. Пока в одном лихом и дальнем походе не полегла вся их команда в землях такого же сильного финского племени Сумь. Как выбраться смогли они со Свирькой из этих земель, долгий рассказ был бы. Была бы в нём история про сидение в болотной трясине, по времени более седьмицы и про голод и раны в пути и даже про любовь нежданную, что нашла Окуня в глухом карельском селении, где долго они отлёживались да от ран и голода поправлялись. Много что связывало Окуня со своим атаманом. А теперь вот и кровь их людская пролитая связала. Много крови! И тяжело было на душе у Ваньки, так бы и зачеркнул он эти последние три кровавых года да всё бы забыл. Однако никак это не получалось уже у него. И вот несли его кони к новым делам с теперь уже его личной разбойной командой.
Эх жизнь…И Ванька Окунь глубоко вздохнул глядя невидящим взглядом в спину впереди сидящего возничего.
Тпруу! Стоять каурая! Послышался возглас кучера. И очнувшись от своих дум, Окунь резко вскочил на сани.
Все восемь пар глаз вовсю глядели на лесную опушку, подступающую вплотную к дороге, и не верили своим глазам. На двух огромных соснах висели на толстых пеньковых верёвках восемь вымерзших до состояния камня трупов. Лица у них были попорчены лесными зверьками и птицами, но всё разно они были сразу узнаваемы! Вот на одной сосне рядышком, висят пятеро Окуневских ребят, вот рядом двое лесовиков из ватаги Ворона, что совсем недавно к ним прибились. А вот и, похоже, сам старшина ватаги Бондарь. Вся половина его лица до кости была объедена куницами да горностаем, и сложно было в нём узнать знакомого человека.
Стояли в отдалении ватажники и цепенели от холодного ужаса, что брал их тёмные души в тиски. Волосы встали дыбом! Не привыкли к такому удалые да бесстрашные лиходеи.
–Старшой! Гляди! Там вон грамотка под Бондарем прибита к сосне. Просипел уже пожилой и сморщенный ватажник Дудка.
– Ну, так достань, поди. Что стоишь то?
Да я што… у нас же молодой в ватаге есть. И Дудка, отведя округлившиеся от страха глаза, попятился за спины других разбойников.
–Тьфу ты! Сплюнул на землю Окунь! Мелкий! Быстро на сосну и чтоб достал мне грамоту сюда!– и положил руку на свой меч.
Мелкий. Молодой паренёк лет восемнадцати, двадцати с виду, что-то тихо ворча и причитая себе под нос, подошёл бочком к сосне и быстро вскарабкался по нижним веткам. Сдёрнул закреплённую на стволе берестяную грамоту, и, спрыгнув на землю, подал её старшине.
На гладкой белой берестяной основе чёткими чёрными буквами было написано страшное!
«Разбойники сии убиты Обережной сотней Великого Новгорода. Вся округа находится под её охраной. Злодею здесь не место!»
Сотник Андрей сын Ивана. 10.12.1224.г. От Рождества Христова.
Лютым холодом смерти повеяло от этих слов, зачитанных вслух старшим ватажки.
–Как же так, старшой… Пробормотал Дудка.
–Какая – такая Обережная Сотня? Эдак нас-то всех теперь вот так вот перевешивают, и уставился со страхом на Окуня.
– Ты дурак Дудка?! Совсем от страха свой ум потерял? Ну, так я тебя быстро вылечу, и вызверившийся Окунь выхватил из ножен меч. Быстро на сани и дуй в Крестцы! Вызнай там всё что сможешь, а потом обо всём мне донесёшь. Ждать мы вас ниже по тракту будем. Спустимся на пару миль, а там дорога в лес уходит. Вот там и найдёте нас!
И морду ты мне не криви тут! Я тебя за болтовню твою прям тут порешу!-и зыркнул на пожилого ватажника вытаращенными глазищами.
Делать было нечего…
Дудка вздохнул и через пять минут сани с ним и его молодым товарищем укатили к селению. На вторые же торопливо забралась вся оставшаяся шестёрка, и, набирая ход под тяжёлым грузом пошла совсем в другую сторону.
На лесной опушке стало снова мрачно и тихо. Никому и в голову не пришла мысль снять и достойно похоронить своих бывших товарищей. Своя жизнь для каждого была дороже, и её следовало скорее уносить от опасного и страшного места.
А уже через несколько часов двое саней понеслись к озеру Ямное, чтобы скорее доставить тревожную весть атаману.
Трое саней десятка Метлы стояли напротив своего съезда с торгового пути к засадной избе. Картина, открывшаяся им, была абсолютно схожа с той, что наблюдали только что под Крестцами Окунёвские ватажники. Такие же сосны с развешенным страшным грузом из знакомых разбойников. Только числом их было гораздо больше, целых двадцать два. А так, всё тот же лютый страх и недоумение. Как же так?! За что и кто такое мог и ними?!
И опять знакомая грамотка:
«Разбойники сии убиты Обережной сотней Великого Новгорода. Вся округа находится под её охраной. Злодею здесь не место!»
Сотник Андрей сын Ивана. 30.01.1225.г. От Рождества Христова.
-Вы двое! Быстро катите на санях до засадного стана. Всё осмотреть, проверить и обратно рысью сюда! Быстрей! И разведка ушла проверить ту поляну, на которой буквально два дня назад жили их товарищи.
Пока ждали этих двоих, все натерпелись жуткого страха. Каждый шорох и скрип лесной пугал и страшил души разбойничьи. На каждой сосне и под каждым сугробом мерещилась им засада.
Поэтому, как только разведчики донесли о сожженном «до тла» стане. Трое саней немедленно, на всей возможной скорости улетели подальше от этого страшного места.
Быстрее к атаману! И опять остались висеть страшные предостережения лихим людям на этом участке торгового Селигерова пути.
А Рысь этого ничего не знал. Его большой десяток из двенадцати ватажных ехал по снежной целине недавно выпавшего снега и наслаждался чистым воздухом да безделием. Как иногда приятно вот так вот сменить обстановку, после душной и опостылевшей, большой избы землянки. Да уехать от этого придурковатого и мрачного, вечно грозящего страшными карами атамана. Впереди же у них была хоть какая то свобода и весёлое дело в компании лихих и бесстрашных товарищей!
Подходя к Яжелбицам речка Полометь немного успокаивая свой бег и не была столь порожистой и изгибистой как ранее, пробивая себе путь через Валдайскую возвышенность. Но всё равно мест удобных для грамотной засады здесь было с избытком. Возле одного такого вот, как раз напротив того места где висел на соснах десяток Плети и расположились засадой бойцы Сотника.
–Повторяю ещё раз! Мы находимся на крутом, обрывистом берегу. Под нами на расстоянии стрелища раскинулась широкая полоса ровного берега и самой реки.
Место нашей засады закрыто крутым поворотом и выйдут разбойники сюда уже сразу же из-за него, вот из-за этого самого поворота.
Для того чтобы они развернуться на своих санях не смогли, или дальше бы не проскочили по реке, мы собеих сторон обрушим по большой и длинной сосне. Вот так и отсечем тем самым пути отступления. Ну а уже затем с крутого нашего обрыва и положим всех луками да самострелом.
– Всё ли понятно по общему плану?
Климент почесал ухо и проговорил.
–Так-то всё конечно понятно командир, однако вопрос у меня, как мы узнаем то, что они подходят уже. Это сколько же дней сидеть то тут надо да ждать?
–Хороший вопрос Клим! Сидеть мы здесь будем столько, сколько нам будет нужно. До победы я бы сказал, сидеть будем. А если серьёзно то место это, ватаге никак не миновать. Один путь у них мимо нас к своей лесной избе.
А отправляться в дорогу они вот-вот уже должны по моим прикидкам. Думаю что день, два, ну максимум три и подскочат уже на санях сюда.
–А давайте ка мы соорудим на самом мысу изгиба реки наблюдательную вышку. Чтобы удобней было там сидеть сигнальному, да чтобы он не слетел с сосны среди ночи окоченев от холода – предложил Сева.
–С вышки, ему версты на три будет видна река за поворотом. Как только увидит, что нибудь подозрительное так сразу же от туда и нам сигнал подаст.
–Это дело. Хорошее предложение Сев, именно так и сделаем.
В общем, всё, всем теперь стало понятно. И народ споро начал разворачивать походную юрту, готовить обед, распрягать сани и обихаживать лошадей, чистить оружие да готовить дрова. И ещё делать те десятки и даже сотни дел столь необходимых в боевом походе.
На сигнальную вышку заступали дежурить по очереди. Дни были морозные и менялись там часто. Не помогали согреться даже тёплые волчьи шубы. По три ночью и четыре дневных часа дежурства выпадало на каждого.
И вот через два дня, ближе к вечеру раздался с вышки сигнал тревоги и вся сотня, в пару минут заняла свои заранее определённые каждому места. Застыли внизу в сугробах Вторак с Ивором. У каждого из них виднелась в руках секира, чтобы рубить верёвки, что удерживали огромные сосны, нависшие над рекой.
На высоком берегу среди соснен сверху и снизу между развилок и стволами затаились с луками на изготовку ветераны и Митяй самострельщик. Замерла дружина готовая к бою. Ждёт врага.
И вот вдали раздался тихий пока звук колокольчиков. Странно! Вот он всё ближе, ближе и из за поворота реки показался большой санный поезд. Только первая его половина, вытянувшаяся от мыса, насчитывала более трёх десятков саней, а сколько ещё дальше там идёт!
По бокам каравана скакали суровые верховые с копьями в руках и луками за спинами. Хорошее охранение у купцов. Понятно было уже сразу, как только вышел караван из-за мыса, что это идёт торговый.
Расслабились сотенные и «затихарились». Не к чему никому выдавать своё расположение.
Третьи спереди сани взяли чуть правее и остановились возле висящих на соснах ватажников. Видно было, как шевелит губами здоровый купец в пышной бобровой шубе и в мохнатой шапке.
Грамоту читает, догадался Митяй.
Постоял купец со стоящими вокруг него боевитыми охранниками, крякнул одобрительно и снова к своим саням направился. Трогай! Раздалась команда, и снова зазвенели колокольчики по белой от снега реке.
Дольше всех простоял возле «тех» сосен старший охраны, седоватый и суровый пожилой мужчина. Шрамы на его чеканном лице и скользящая походка выдавали в нём бывалого вояку. Он потоптался, прошёл по берегу, поглядел по соснам и обрывистому берегу. Хмыкнул. Вдруг сжал над головой в замковом приветствии руки, заскочил на своего жеребца и поехал, не спеша к санному поезду.
–То-то я гляжу морда у него знакомая! Уже вечером у общего костра делился воспоминаниями Филат.
–Саватей это, из смоленской рати! Он раньше в десятниках княжей дружины ещё там ходил. Помню я его, как же! Мы давным-давно по молодости, как то на общем пиру девку одну с ним не поделили сначала. А потом уже махнули на неё рукой и вместе пить мёд пошли. Значит, не променял мужскую дружбу на девку то, а Филя?– не преминул поддеть друга Варун лукаво подмигивая.