Филат. Годами чуть младше Сотника. Был у него десятником. Был когда то чёрноволосый и смуглым мужчиной. Сейчас же все волосы у него были тронуты сединой. Ростом не высок. Крепенький такой боровичёк. На лбу виднеется косой шрам. По характеру вполне себе добродушен и спокоен.
Варун, полная противоположность Климену. Старше всех ветеранов. Среднего роста. Седой с кустистыми бровями дядька, всё его обветренное и серое лицо было покрыто шрамами. Вечный ворчун и забияка. В Сотне был старшим над следопытами. Опыт он в том имел великий.
Первым слово взял Путята.
–Каждый из здесь сидящих знает, зачем сюда зван и отдельная беседа с ним как со мною лично, так и с дядькой Акимом, и купец взглянул на сидящего за столом седого ветерана, уже была.
Аким при этих словах крякнул весомо и проворчал.
– Так и есть Селянович, с каждым я поговорил и все они знают о задумке Сотника. Согласны сами, и желание имеют послужить своему командиру на старости лет. Ну да об этом они и сами за себя сказать смогут.
Первым, как более старший, из ветеранской троицы заговорил Климент.
–Ну что сказать. Мы своё послужили с честью. У каждого и славы и доблести довольно уже. Однако, как перестали в дружине ходить, да разбрелись все по берлогам своим, так и жизнь стала у нас серой и тусклой. Так и кажется, что отжили мы своё в мире этом. Дети то уже все повыросли да разлетелись по своим углам. А многие из ветеранов уже и баб то своих схоронили. А кто ещё нет, так те и сами поедом заели некоторых, так, что хоть уж из дома беги!– и усмехаясь поглядел на побагровевшего Филата. В общем, не за себя одного я говорю, а за всех боевых товарищей, тут сидящих. Да за десяток- другой, о ком знаю и с кем уже перетолковать смог намедни. Все как один мы интерес имеем к делу Сотника. Школа воинских отроков для сирот беспризорных – дело доброе. Вон их, сколько бедных, кусок хлеба по чужим дворам просят да замерзают как щенята безродные в канавах и сугробах. Что не год, то мор и голод или пожар великий косит людишек. А тут они к делу будут приставлены да обогреты и накормлены как – никак. Ну и опять же разбойникам да лихоимцам давно пора уже укорот дать. Вон их, сколько развилось, никаких степняков не надо, свои тати всех повырежут скоро. Так что мы трое идём с первым караваном в службу Сотнику хоть сейчас. А с последним мартовским, что пойдёт на Торжок, прибудут ещё с десяток, другой ветеранов. Открывшимся же водным путём к июню, думаю, ещё с несколько десятков ждать можно будет. Но, да за это я пока твёрдо сказать уже не могу. Тут уж как они сами решатся.
Я всё сказал!– и он посмотрел на Филата.
– Всё – всё, ты то у нас речи плести больно мастак! Вон и про бабу, «что заедает» вставил, и про сирот да разбойных к месту приплёл. Со всем я тут согласен конечно. Одного вот только понять не могу, откуда деньжищи то такие на эту всю затею взять? Тут только оружия да амуниции с прокормом сколько же надо?
Но хотя, коли сотник сказал, что всё у него сладится, то уверен, что так оно и будет. Уж я – то его знаю!
Варун, сидевший рядом, хмуро оглядел всех своим острым взглядом, и проскрежетал: Филька всё о прокорме печётся, Клименту сварливые бабы прохода не дают. Я же одругомх очу тебя Путятаспросить. Не получится ли так, что дело доброе затеяв, Андрюха в борьбе с разбойными да в сколачивании своей рати, властями новгородскими, а ещё более и княжескими, таким же разбойником в конце концов признан будет?
Для них же всё одно, что ты сирот и увечных ветеранов привечаешь, что ты им кров и приют даёшь, да что людишек от зла спасаешь. А в руках то у тебя оружие, под присягой на службе ты сам со своим войском не состоишь – значит и сам ты разбойник, и сечь тебя мечом надо или вон ноздри на площади рвать. Как вот с этим быть?!– и за столом повисло тяжёлое молчание.
Заявление Варуна было тяжёлым и совсем даже не лишенным смысла. Ибо независимую воинскую силу на своей земле, действительно, никто и никогда терпеть не будет, и сделает всё, чтобы помножить её эту силу, если она не твоя, на ноль. Никому ведь неизвестно, куда и когда эта сила при её удобном случае ударить сможет.
–Ну что же. Выслушал я речи серьёзных мужей. Оттого и ответ вам всем дам обстоятельный. И весточкой его можно будет донести до всех наших товарищей, тех, кто готов выбрать службу в дружине у Сотника.
–Первое и самое главное о том, правильна ли служба эта, для властей наших будет?
Отвечу.
– Все вы знаете о том, что живём мы на свободной земле батюшки Великого Новгорода, для которой, по большому счёту то, и слово князя не указ! Особливо, если оно против воли гласа народного идёт – и усмехнулся. А более того от выражающих его, этот голос, лучших людей будет.
–Три власти в Новгороде!
Это голос веча – когда есть нужда решать большие дела внутри и вне Новгорода.
Голос Посадника – управляющего по большей части городским хозяйством.
И голос Тысяцкого – который решает вопросы по сбору налогов и податей да ведёт контроль за торгом правильным, как внутри новгородской земли, так и сношениями со всеми иноземными торгами за его пределами. А так же председательствует он в суде купеческом и ведёт разбор жалоб да челобитных по своей торговой части. При войне же идёт он с князем ратью на врага и во главе всего новгородского ополчения.
Нынешний тысяцкий, что выбран вечем из первой Ивановской сотни вощанников Фёдор Якунович, вопросами трудностей, с проводкой торговых караванов по земле русской весьма озабочен. Ибо много жалоб, да челобитных, как от иноземных, так и своих купцов к нему постоянно поступает. Торговля же хиреет и приходит в убыток от этого, не наполняя городскую казну и лишая её многих нужных товаров да продуктов. А это опять же приводит к голоду и недовольству, да лихоимству среди простых людишек. От чего опять же страдают состоятельные люди наши. И вот тут интересы Тысяцкого по безопасности торговых путей да Посадника Иванко Дмитриевича по благочинности и достатку продуктовых припасов с товарами как раз и сходятся.
После обстоятельного разговора с Тысяцким и Посадником по отдельности и совместно с ними и вышла от них, скреплённая опять же Владыкой Арсением грамота сия. А в ней говорится вот что.
Слушайте! И он торжественно обвёл глазами всех присутствующих на совете.
«Бывшему сотнику дозороной сотни князя Мстислава Мстиславовича Удатного Андрею, сыну Ивана Ивановича из Торопца, коему усадьба от 1220 (даты даны по Новому стилю от Рождества Христова) года жалована Господним Советом Великого Новгорода пожизненно, да с передачей по наследству:
Разрешается емустроить школу для обучения отроков воинским премудростям и всяким наукам, в чём польза им, быть может.
А так же разрешено набирать воинские рати для обережения путей торговых от людей лихих и военной помощи Новгороду Великому в ратях, против врагов внешних и мятежников, да сбережения дозором рубежей земли новгородской. Числом воинская сила не ограничивается. Сколько окормиться сможет и оружно да припасами запастись, столько и пусть им содержится. Средства же на содержании школы самой и ратей набранных выделяются частью от торговой тысячи, а частью от той добычи, что с врага или разбойника взято будет. Тратиться же они на усмотрения Сотника будут.
Делиться же та добыча будет, что на лихомцах взята так:
–От ста долей – пятнадцать в казну Тысяцкому.
–По десять во Владыкову и Посадника.
– Пять для князя, что в Новгороде стол иметь будет.
Если же так случится, что не будет князя того на столе новгородском, то доля его переходит в казну Владыки.
Оружие и броня, взятые в личном поединке с ворогом, переходят победителю по старинному праву и воинскому обычаю и долями уже вовсе не обкладывается, но и не более как с одного побитого, по своему же выбору.
Сотнику и его начальным людям разрешается суд вершить над разбойным людом, взятым в бою с оружием или при деле лихом на месте, и предавать их смерти лютой незамедлительно.
Тех же, у кого смягчение какое будет, передаётся для суда властью Посадника Новгородского со всем своим имуществом их, и землями, да избами с семьями всех лихоимцев.
Всякое ремесло, промысел и другое какое дело, что в усадьбе будет, на десять лет, никаким мытом (налогом) по 1235 год от Рождества Христова облагаться не будут.
К поместью же, с передачей в наследование, присоединить земли по западной стороне до Лычковой, по югу и востоку ограничить рекой Полометь, с северной же стороны граница поместья по озеро Ямное будет. Сотне и воинской школе разрешено иметь своё личное знамя и хоругвь, что будут освещены и вручены в положенном на то порядке. Сотнику разрешается иметь свою личную печать, на которой на стреле сверху стоять буквы начальные будут А.С., а по верху их православный крест осенять будет. Само же поместье, усадьбу при нём и поселение коли какое родится, надлежит называть Андреевским»
В том заверяется сия грамота и на ней стоят личные печати Владыки, Тысяцкого и Посадника Великого Новгорода.
-Даа! По всему выходит, что с поместьем этим немалым Андрей Иванович в бояре, у нас выходит! Ну и командир! – засмеялся Климент.
–А я и не против в боярской дружине быть! Это тебе не на полатях гузку давить, да тараканов из плошек гонять! – вторил ему Филат.
Серьёзная бумага будет!-сказал оставаясь внешне невозмутимым Варун. С такой можно и дела делать. Вот только средства на них немалые требуются. Смогут твои купцы Селянович раскошелиться то на такой замах?
–Нуу…казна купеческая, конечно уж не такая и бездонная Варун Фотич, а для начала дела, сто гривен положено уже.
Однаако!– зашевелились все присутствующие на совещании.
Солидно!
Да уж, в этом всём ещё спасибо Артёму нужно сказать! Это он Владыку смог убедить помочь в сим благом деле. А уж тот своим же авторитетом смог и на Посадника повлиять, да перед Князем слово веское молвил. Князь на нашей земле хоть и не решает внутренние дела, однако перечить ему тоже не след. Как – никак, а воинская сила то у него! Да и князь головной Владимиро–Суздальский, в обиде не должен быть. Не обошлись без уважению к княжьей власти вольные новгородцы. Всё честь по чести соблюли приличия!
Глядишь и поможет когда в чём…
Артём спокойно кивнул.
–Убедить Владыку труда не составило. Он сразу же понял, что дело доброе затеял его тесть. Коего тот и сам оказывается знает да уважает. И повелел он Сотнику передать, что к осени в усадьбу пришлёт дьяка разумного с Юрьева монастыря.
Чтобы школу и воинство окромлять бы смог, да к Вере и Благочестию призывать сумел бы!
–А ещё смотрел бы, чтобы десятина церковная мимо не прошла-тихо пробормотал вечно ворчливый Варун.
Артём нахмурился и Путята Селянович поспешил сменить тему.
–По всем хозяйственным делам мы всё уже успели обговорить. Ремесленных и мастеров, а так же семьи выкупленных из кабалы холопов и смердов будут доставляться в усадьбу с началом тепла в мае.
–Анна уже смогла отобрать и приютить несколько сирот, так что всё идёт своим чередом.
–На этом дорогие мои, наше совещание полагаю можно и закрыть, а в путь напомню нам отправляться через три дня 28 числа с рассветом.
После чего взрослые начали вставать и собираться. Митяй же продолжал сидеть за столом и осмысливать всё сказанное. Вот как всё повернулось то. Не с пустыми руками возвращается он домой к тяте, отосланный с поручением в Новгород.
И в бою дорогой побывал, одолев многочисленного врага, и даже вот в городе все вопросы были решены как надо по отцовской задумке.
Скорее бы теперь в усадьбу!
Соскучился!
И как рассказать охота, что он тоже доблесть проявил и даже стрелою ранен был, но не струсил ничуть и защитил попутчиков. Да ещё и применить лекарское мастерство смог на месте.
Как же они сейчас, интересно, наши раненные там, лодейный старшина Ивор, гончар Осип да плотник Вторак, все те, что остались на излечении у травницы Агафьи в Крестцах?
Крестцы. У травницы Агафьи.
В низкой избе – землянке у знахарки всё так же пахло травами и прелой соломой. В маленькое затянутое бычьим пузырём окошко, с улицы утопающей в снегу еле – еле просачивался тусклый свет.
На низких полатях застеленных сеном лежал один Ивор, лодейный старшина, получивший глубокую рану бедра в том памятном бою с ватагой Ворона.
Раны плотника Вторака да гончара Осипа уже почти зажили и не мешали им возиться на свежем воздухе во дворе, расчищая его от завалившего снегом бурана.
–Даа, нонче в этом годе совсем зима рано встала. Декабрь только начался, а мы уже и морозов да вьюги хватили-бубнил себе под нос, когда то крепкий боровичок Вторак, сталкивая с покрытой гнилой соломой крыши очередную лопату снега.
Худой и конопатый Осип, уже второй час, возившийся с очисткой занесённого сарайчика, с тоской на него поглядел и выдохнул.
– Откуда у тебя только силы берутся Вторак. Вроде, так же как и мы голодаешь, а всё вон медведем лопату ворочаешь.
– Может тебя совсем не кормить. Ты нам с Ивором тогда на ужин свои рыбьи бошки отдавай. С тебя всё равно не убудет, а нам всё каким-никаким подспорьем будет.
–Но но, ты на чужой то каравай – свой роток не разевай!– вскинулся Вторак, спустившись вниз и тяжело дыша. Нет у меня сил уже. Это я просто киснуть себе не даю как ты вон!
– Да и был бы этот каравай вообще. Больше месяца уже жрать нечего. Эдак, скоро можно будет и ноги протянуть. Уж лучше бы, как нибудь потихонечку со своими артельными домой ушёл.
–Да кто ж знал то, что так будет, безнадёжно махнул рукой гончар. Если бы этот гад ползучий Жердей не запугал погостных еду Агафье не продавать, мы бы сейчас как у Христа за пазухой тут жили. В достатке ведь артельный старшина, её деньгами ссудил да припасами.
–То даа…протянул Вторак, эх знал бы ты, как мы вдосталь у Сотника дичины, рыбы и каш разварных на козьем масле ели! Вот ведь где жизнь то была! Ничего для работных мужиков Андрей Иванович не жалел.
Но ничего! Отольются наши страдания Жердею! Лишь бы до прихода своих, как ни будь дотянуть бы и не сдохнуть!
Положение оставленных на лечении у травницы раненых было действительно тяжёлым. Еды достать было очень сложно. Хозяин постоялого двора запугал со своими звероподобными вышибалами всё погостье во главе с самим старостой, запрещая продавать еду бабке Агафье. И держались они теперь только за счёт тайной помощи нескольких добрых людей, что подкармливали их тайком, рискуя. Да небольшим подспорьем было молоко козы Травки и изредко несли яйца в сарайке три хохлатых несушки.
Варун, полная противоположность Климену. Старше всех ветеранов. Среднего роста. Седой с кустистыми бровями дядька, всё его обветренное и серое лицо было покрыто шрамами. Вечный ворчун и забияка. В Сотне был старшим над следопытами. Опыт он в том имел великий.
Первым слово взял Путята.
–Каждый из здесь сидящих знает, зачем сюда зван и отдельная беседа с ним как со мною лично, так и с дядькой Акимом, и купец взглянул на сидящего за столом седого ветерана, уже была.
Аким при этих словах крякнул весомо и проворчал.
– Так и есть Селянович, с каждым я поговорил и все они знают о задумке Сотника. Согласны сами, и желание имеют послужить своему командиру на старости лет. Ну да об этом они и сами за себя сказать смогут.
Первым, как более старший, из ветеранской троицы заговорил Климент.
–Ну что сказать. Мы своё послужили с честью. У каждого и славы и доблести довольно уже. Однако, как перестали в дружине ходить, да разбрелись все по берлогам своим, так и жизнь стала у нас серой и тусклой. Так и кажется, что отжили мы своё в мире этом. Дети то уже все повыросли да разлетелись по своим углам. А многие из ветеранов уже и баб то своих схоронили. А кто ещё нет, так те и сами поедом заели некоторых, так, что хоть уж из дома беги!– и усмехаясь поглядел на побагровевшего Филата. В общем, не за себя одного я говорю, а за всех боевых товарищей, тут сидящих. Да за десяток- другой, о ком знаю и с кем уже перетолковать смог намедни. Все как один мы интерес имеем к делу Сотника. Школа воинских отроков для сирот беспризорных – дело доброе. Вон их, сколько бедных, кусок хлеба по чужим дворам просят да замерзают как щенята безродные в канавах и сугробах. Что не год, то мор и голод или пожар великий косит людишек. А тут они к делу будут приставлены да обогреты и накормлены как – никак. Ну и опять же разбойникам да лихоимцам давно пора уже укорот дать. Вон их, сколько развилось, никаких степняков не надо, свои тати всех повырежут скоро. Так что мы трое идём с первым караваном в службу Сотнику хоть сейчас. А с последним мартовским, что пойдёт на Торжок, прибудут ещё с десяток, другой ветеранов. Открывшимся же водным путём к июню, думаю, ещё с несколько десятков ждать можно будет. Но, да за это я пока твёрдо сказать уже не могу. Тут уж как они сами решатся.
Я всё сказал!– и он посмотрел на Филата.
– Всё – всё, ты то у нас речи плести больно мастак! Вон и про бабу, «что заедает» вставил, и про сирот да разбойных к месту приплёл. Со всем я тут согласен конечно. Одного вот только понять не могу, откуда деньжищи то такие на эту всю затею взять? Тут только оружия да амуниции с прокормом сколько же надо?
Но хотя, коли сотник сказал, что всё у него сладится, то уверен, что так оно и будет. Уж я – то его знаю!
Варун, сидевший рядом, хмуро оглядел всех своим острым взглядом, и проскрежетал: Филька всё о прокорме печётся, Клименту сварливые бабы прохода не дают. Я же одругомх очу тебя Путятаспросить. Не получится ли так, что дело доброе затеяв, Андрюха в борьбе с разбойными да в сколачивании своей рати, властями новгородскими, а ещё более и княжескими, таким же разбойником в конце концов признан будет?
Для них же всё одно, что ты сирот и увечных ветеранов привечаешь, что ты им кров и приют даёшь, да что людишек от зла спасаешь. А в руках то у тебя оружие, под присягой на службе ты сам со своим войском не состоишь – значит и сам ты разбойник, и сечь тебя мечом надо или вон ноздри на площади рвать. Как вот с этим быть?!– и за столом повисло тяжёлое молчание.
Заявление Варуна было тяжёлым и совсем даже не лишенным смысла. Ибо независимую воинскую силу на своей земле, действительно, никто и никогда терпеть не будет, и сделает всё, чтобы помножить её эту силу, если она не твоя, на ноль. Никому ведь неизвестно, куда и когда эта сила при её удобном случае ударить сможет.
–Ну что же. Выслушал я речи серьёзных мужей. Оттого и ответ вам всем дам обстоятельный. И весточкой его можно будет донести до всех наших товарищей, тех, кто готов выбрать службу в дружине у Сотника.
–Первое и самое главное о том, правильна ли служба эта, для властей наших будет?
Отвечу.
– Все вы знаете о том, что живём мы на свободной земле батюшки Великого Новгорода, для которой, по большому счёту то, и слово князя не указ! Особливо, если оно против воли гласа народного идёт – и усмехнулся. А более того от выражающих его, этот голос, лучших людей будет.
–Три власти в Новгороде!
Это голос веча – когда есть нужда решать большие дела внутри и вне Новгорода.
Голос Посадника – управляющего по большей части городским хозяйством.
И голос Тысяцкого – который решает вопросы по сбору налогов и податей да ведёт контроль за торгом правильным, как внутри новгородской земли, так и сношениями со всеми иноземными торгами за его пределами. А так же председательствует он в суде купеческом и ведёт разбор жалоб да челобитных по своей торговой части. При войне же идёт он с князем ратью на врага и во главе всего новгородского ополчения.
Нынешний тысяцкий, что выбран вечем из первой Ивановской сотни вощанников Фёдор Якунович, вопросами трудностей, с проводкой торговых караванов по земле русской весьма озабочен. Ибо много жалоб, да челобитных, как от иноземных, так и своих купцов к нему постоянно поступает. Торговля же хиреет и приходит в убыток от этого, не наполняя городскую казну и лишая её многих нужных товаров да продуктов. А это опять же приводит к голоду и недовольству, да лихоимству среди простых людишек. От чего опять же страдают состоятельные люди наши. И вот тут интересы Тысяцкого по безопасности торговых путей да Посадника Иванко Дмитриевича по благочинности и достатку продуктовых припасов с товарами как раз и сходятся.
После обстоятельного разговора с Тысяцким и Посадником по отдельности и совместно с ними и вышла от них, скреплённая опять же Владыкой Арсением грамота сия. А в ней говорится вот что.
Слушайте! И он торжественно обвёл глазами всех присутствующих на совете.
«Бывшему сотнику дозороной сотни князя Мстислава Мстиславовича Удатного Андрею, сыну Ивана Ивановича из Торопца, коему усадьба от 1220 (даты даны по Новому стилю от Рождества Христова) года жалована Господним Советом Великого Новгорода пожизненно, да с передачей по наследству:
Разрешается емустроить школу для обучения отроков воинским премудростям и всяким наукам, в чём польза им, быть может.
А так же разрешено набирать воинские рати для обережения путей торговых от людей лихих и военной помощи Новгороду Великому в ратях, против врагов внешних и мятежников, да сбережения дозором рубежей земли новгородской. Числом воинская сила не ограничивается. Сколько окормиться сможет и оружно да припасами запастись, столько и пусть им содержится. Средства же на содержании школы самой и ратей набранных выделяются частью от торговой тысячи, а частью от той добычи, что с врага или разбойника взято будет. Тратиться же они на усмотрения Сотника будут.
Делиться же та добыча будет, что на лихомцах взята так:
–От ста долей – пятнадцать в казну Тысяцкому.
–По десять во Владыкову и Посадника.
– Пять для князя, что в Новгороде стол иметь будет.
Если же так случится, что не будет князя того на столе новгородском, то доля его переходит в казну Владыки.
Оружие и броня, взятые в личном поединке с ворогом, переходят победителю по старинному праву и воинскому обычаю и долями уже вовсе не обкладывается, но и не более как с одного побитого, по своему же выбору.
Сотнику и его начальным людям разрешается суд вершить над разбойным людом, взятым в бою с оружием или при деле лихом на месте, и предавать их смерти лютой незамедлительно.
Тех же, у кого смягчение какое будет, передаётся для суда властью Посадника Новгородского со всем своим имуществом их, и землями, да избами с семьями всех лихоимцев.
Всякое ремесло, промысел и другое какое дело, что в усадьбе будет, на десять лет, никаким мытом (налогом) по 1235 год от Рождества Христова облагаться не будут.
К поместью же, с передачей в наследование, присоединить земли по западной стороне до Лычковой, по югу и востоку ограничить рекой Полометь, с северной же стороны граница поместья по озеро Ямное будет. Сотне и воинской школе разрешено иметь своё личное знамя и хоругвь, что будут освещены и вручены в положенном на то порядке. Сотнику разрешается иметь свою личную печать, на которой на стреле сверху стоять буквы начальные будут А.С., а по верху их православный крест осенять будет. Само же поместье, усадьбу при нём и поселение коли какое родится, надлежит называть Андреевским»
В том заверяется сия грамота и на ней стоят личные печати Владыки, Тысяцкого и Посадника Великого Новгорода.
-Даа! По всему выходит, что с поместьем этим немалым Андрей Иванович в бояре, у нас выходит! Ну и командир! – засмеялся Климент.
–А я и не против в боярской дружине быть! Это тебе не на полатях гузку давить, да тараканов из плошек гонять! – вторил ему Филат.
Серьёзная бумага будет!-сказал оставаясь внешне невозмутимым Варун. С такой можно и дела делать. Вот только средства на них немалые требуются. Смогут твои купцы Селянович раскошелиться то на такой замах?
–Нуу…казна купеческая, конечно уж не такая и бездонная Варун Фотич, а для начала дела, сто гривен положено уже.
Однаако!– зашевелились все присутствующие на совещании.
Солидно!
Да уж, в этом всём ещё спасибо Артёму нужно сказать! Это он Владыку смог убедить помочь в сим благом деле. А уж тот своим же авторитетом смог и на Посадника повлиять, да перед Князем слово веское молвил. Князь на нашей земле хоть и не решает внутренние дела, однако перечить ему тоже не след. Как – никак, а воинская сила то у него! Да и князь головной Владимиро–Суздальский, в обиде не должен быть. Не обошлись без уважению к княжьей власти вольные новгородцы. Всё честь по чести соблюли приличия!
Глядишь и поможет когда в чём…
Артём спокойно кивнул.
–Убедить Владыку труда не составило. Он сразу же понял, что дело доброе затеял его тесть. Коего тот и сам оказывается знает да уважает. И повелел он Сотнику передать, что к осени в усадьбу пришлёт дьяка разумного с Юрьева монастыря.
Чтобы школу и воинство окромлять бы смог, да к Вере и Благочестию призывать сумел бы!
–А ещё смотрел бы, чтобы десятина церковная мимо не прошла-тихо пробормотал вечно ворчливый Варун.
Артём нахмурился и Путята Селянович поспешил сменить тему.
–По всем хозяйственным делам мы всё уже успели обговорить. Ремесленных и мастеров, а так же семьи выкупленных из кабалы холопов и смердов будут доставляться в усадьбу с началом тепла в мае.
–Анна уже смогла отобрать и приютить несколько сирот, так что всё идёт своим чередом.
–На этом дорогие мои, наше совещание полагаю можно и закрыть, а в путь напомню нам отправляться через три дня 28 числа с рассветом.
После чего взрослые начали вставать и собираться. Митяй же продолжал сидеть за столом и осмысливать всё сказанное. Вот как всё повернулось то. Не с пустыми руками возвращается он домой к тяте, отосланный с поручением в Новгород.
И в бою дорогой побывал, одолев многочисленного врага, и даже вот в городе все вопросы были решены как надо по отцовской задумке.
Скорее бы теперь в усадьбу!
Соскучился!
И как рассказать охота, что он тоже доблесть проявил и даже стрелою ранен был, но не струсил ничуть и защитил попутчиков. Да ещё и применить лекарское мастерство смог на месте.
Как же они сейчас, интересно, наши раненные там, лодейный старшина Ивор, гончар Осип да плотник Вторак, все те, что остались на излечении у травницы Агафьи в Крестцах?
Крестцы. У травницы Агафьи.
В низкой избе – землянке у знахарки всё так же пахло травами и прелой соломой. В маленькое затянутое бычьим пузырём окошко, с улицы утопающей в снегу еле – еле просачивался тусклый свет.
На низких полатях застеленных сеном лежал один Ивор, лодейный старшина, получивший глубокую рану бедра в том памятном бою с ватагой Ворона.
Раны плотника Вторака да гончара Осипа уже почти зажили и не мешали им возиться на свежем воздухе во дворе, расчищая его от завалившего снегом бурана.
–Даа, нонче в этом годе совсем зима рано встала. Декабрь только начался, а мы уже и морозов да вьюги хватили-бубнил себе под нос, когда то крепкий боровичок Вторак, сталкивая с покрытой гнилой соломой крыши очередную лопату снега.
Худой и конопатый Осип, уже второй час, возившийся с очисткой занесённого сарайчика, с тоской на него поглядел и выдохнул.
– Откуда у тебя только силы берутся Вторак. Вроде, так же как и мы голодаешь, а всё вон медведем лопату ворочаешь.
– Может тебя совсем не кормить. Ты нам с Ивором тогда на ужин свои рыбьи бошки отдавай. С тебя всё равно не убудет, а нам всё каким-никаким подспорьем будет.
–Но но, ты на чужой то каравай – свой роток не разевай!– вскинулся Вторак, спустившись вниз и тяжело дыша. Нет у меня сил уже. Это я просто киснуть себе не даю как ты вон!
– Да и был бы этот каравай вообще. Больше месяца уже жрать нечего. Эдак, скоро можно будет и ноги протянуть. Уж лучше бы, как нибудь потихонечку со своими артельными домой ушёл.
–Да кто ж знал то, что так будет, безнадёжно махнул рукой гончар. Если бы этот гад ползучий Жердей не запугал погостных еду Агафье не продавать, мы бы сейчас как у Христа за пазухой тут жили. В достатке ведь артельный старшина, её деньгами ссудил да припасами.
–То даа…протянул Вторак, эх знал бы ты, как мы вдосталь у Сотника дичины, рыбы и каш разварных на козьем масле ели! Вот ведь где жизнь то была! Ничего для работных мужиков Андрей Иванович не жалел.
Но ничего! Отольются наши страдания Жердею! Лишь бы до прихода своих, как ни будь дотянуть бы и не сдохнуть!
Положение оставленных на лечении у травницы раненых было действительно тяжёлым. Еды достать было очень сложно. Хозяин постоялого двора запугал со своими звероподобными вышибалами всё погостье во главе с самим старостой, запрещая продавать еду бабке Агафье. И держались они теперь только за счёт тайной помощи нескольких добрых людей, что подкармливали их тайком, рискуя. Да небольшим подспорьем было молоко козы Травки и изредко несли яйца в сарайке три хохлатых несушки.