Как завороженный, пристав поднялся, коснулся ее руки и повел из кабинета, будто приглашая на тур вальса. Ванзаров предпочел остаться в кабинете. Он закрыл глаза и стал ждать. Не было покоя и под сомкнутыми веками, отправился бродить по тропинкам мысленных дебрей. Тропинки петляли, но не слишком далеко. Все больше вились вокруг главного.

Кто-то коснулся его плеча. Ванзаров открыл глаза.

Вернулась Рада. Пристава с ней не было.

– У Пети дела нашлись срочные, не смог прийти, – сказала она без улыбки.

– Что мадам Тихомирова? – спросил Ванзаров, стараясь, но еще не умея понять ее мысли.

– Прости, Родион, ничего я не смогла. Большая сила ею овладела, мне не совладать… Мучается она, бедная, страдает, и сама не знает, за что.

Результат был предсказуем. Предательство логики не пошло на пользу. В сложившемся положении надо использовать любой шанс, он и был использован. Только напрасно. Хорошо хоть не навредили.

– Она совсем ничего не помнит?

– Говорит, что приходил к ней поутру белый человек, который приказал зарезать горничную, в жертву принести, – ответила Рада. – Не спрашивай, кто это. Можешь не верить мне, это не человек вовсе. Нельзя говорить об этом… Очень плохое. У меня аж мурашки по коже. Худо мне что-то.

И правда, Рада согнулась, будто от боли в животе. На столе пристава остывал особый чай. Ванзаров взял чашку и заставил сделать пару глотков. Она закашлялась, но стало лучше…

– Держись от этого как можно дальше, – сказала она хриплым голосом. – Бедняжке уже не помочь, а ты себя напрасно сгубишь.

Не стоило убеждать цыганку, что мистика и прочие неведомые силы не властны над разумом и логикой. Поблагодарив ее, Ванзаров предложил найти извозчика. Рада отказалась, сама доберется.

– Послушай, Родион, – сказала она на Офицерской, когда Ванзаров вышел проводить. – Можешь не верить, можешь посмеяться, но сердцем своим цыганским чую: беду тебе готовят… Большую беду… Берегись.

– Опасаться белого человека? – с невольным вызовом спросил он.

Рада была печальна.

– Не веришь… И я помочь не смогу… Страха не знаешь… Добрый… На мужа моего похож. Береги себя.

Она легонько коснулась его щеки, будто накидывая оберег, и быстро пошла в сторону Вознесенского проспекта.

Из полицейского дома выбежал чиновник Лукащук и доложил, что господина Ванзарова в приемном отделении сыска дожидаются гости.





60



Офицерская, 28


Не было худшей пытки, чем неизвестность. Аполлон Григорьевич готов был терпеть все что угодно, забыть рецепт «Слезы жандарма», пусть никогда не приласкают актриски, пусть вызывают на глупейшие убийства, но только не подобное издевательство. И от кого? От ближайшего друга! Он закипал и вот-вот готов был взорваться.

Происходило возмутительное: Токарский шептался с Ванзаровым, рассказывает, что сообщил профессор Вагнер, а ему не позволили даже подслушать! Виданное ли дело! И после того, что он сделал… Черная неблагодарность и жульничество. В мыслях он наказывал Ванзарова страшными карами, какие может изобрести изощренный ум криминалиста. Даже знать не хочется…

Нашептавшись, Ванзаров изволил приблизиться вместе с доктором.

– Благодарю, ваша помощь бесценна.

Такой пряник Лебедева не устраивал.

– И это все? – грозно спросил он.

– Прочее относится к врачебной тайне, – ответил Ванзаров. И чуть заметно подмигнул.

На сердце Аполлона Григорьевича отлегло: Токарскому дано обещание не проболтаться, но как только доктор уберется, тут все и раскроется. Можно потерпеть.

– Александр Александрович, а в чем был смысл вашей уловки? – вдруг обратился Ванзаров.

Токарский явно не понимал, когда и где совершил уловку.

– 29 октября, когда вы прибыли сюда, в сыск, торопились на встречу… Я попросил передать привет господину Квицинскому, но вы сказали, что не знаете такого господина.

– И сейчас подтверждаю: не имею чести его знать, – ответил доктор. – А визит мой был частный. Прошу извинить, но подробности сугубо врачебные, не имею права раскрывать.

Подробности были очевидны: московскую знаменитость пригласили в дом богатого пьяницы, который не мог открыто прийти на прием. Подобные визиты оплачивались очень хорошо. В случае секретности – чрезвычайно.

– У меня есть сведения, что Квицинский должен был встретиться с гипнотистом.


Ванзарова прервали резким жестом.

– И, вероятно, этот господин встретился, – сказал Токарский с победной улыбкой. – Только с доктором Погорельским. Когда мы вышли из сыска, Мессель Викентьевич как раз спешил на встречу с этим Квин… Квци… ну, в общем, с этим господином. О чем не проговорился вам, но сообщил мне. В своих вечных обидах не хотел вас поправлять…

– Ну, вот все и выяснилось, – сказал Ванзаров, хлопнув в ладоши, чем немного удивил Лебедева: подобных вульгарных привычек за другом не замечал.

– В таком случае, у меня к вам просьба, Александр Александрович, – продолжил Ванзаров. – Не могу просить помочь всем несчастным, но хочу замолвить слово за учителя гимназии. Попробуйте вернуть ему знание латыни в состоянии сомнамбулизма. Образованному человеку без латыни невозможно. Да и бездельников-гимназистов надо хорошенько проучить.

Токарский в сомнениях пожал плечами.

– Попробовать можно, но гарантий не дам…

– Не надо гарантий, верните ему разум, – попросил Ванзаров. – Заодно спросите, не является ли он родственником известного вам лица.

– Постараюсь…

– Вот и чудесно. – Ванзаров подошел к вешалке и влез в пальто. – В 3-ю гимназию лучше отправиться немедленно. Аполлон Григорьевич, рассчитываю, что поможете доктору. Прошу простить, господа, очень спешу.

И он исчез из сыска.

А Лебедев понял, что его опять, в который раз, нагло и цинично провели. Подмигнули и оставили в глухом неведении. Жулик, а не чиновник сыска, одним словом… Разозлиться на своего друга криминалист отчего-то не мог. Как ни старался.





61



Екатерининская, 2


Господин Прибытков решал сложнейшую задачу: как поздравить выдающегося ученого так, чтобы научная общественность не подумала, что он ярый сторонник спиритизма, что не было правдой. Для размышлений редактор призвал вторую голову, а именно доктора Погорельского.

Они сидели за редакционным столом и битый час пытались составить речь. Дальше первой фразы: «Глубокоуважаемый профессор Тихомиров! Ваши заслуги общеизвестны и общепризнаны…» – дело не шло. Договориться между собой они не могли. На предложения Погорельского возражал редактор, идеи Прибыткова разбивал доктор. Сложность была в том, чтобы похвалить Тихомирова, при этом не упоминая его заслуг перед спиритизмом вообще и журналом «Ребус» в частности. Профессор всего лишь не отрицал возможности непознанного, а в журнал обещал сделать статью уже два года как, но все еще не собрался. Наконец шаткое равновесие между спорщиками было найдено на мостике гипноза.

Погорельский предложил витиевато и путано описать заслуги Тихомирова в области изучения гипноза, но так, чтобы никто ничего не понял. Сам он, как ученик профессора, был уверен, что заслуги есть, только о них не совсем осведомлен. Дело сдвинулось с мертвой точки. Было написано три предложения речи, когда в редакции объявился гость. Прибытков совсем не обрадовался ему и почти грубо заявил, что они чрезвычайно заняты и не могут уделить время.

– У меня для вас сюрприз, Виктор Иванович, – сказал Ванзаров, при этом кивнув Погорельскому.

Что такое сюрпризы от чиновника сыска, Прибытков знал не понаслышке. Предпочел бы обходиться без них. Всегда. Однако любопытство, известный бич не только классических ученых, дернуло его за язык.

– Что за сюрприз? – спросил он.

И тут же на столе перед ним появился восковой человечек. Вещица была чудо как хороша.

– Откуда у вас это? – спросил Прибытков, с благоговением беря в руки куколку.

– Простите мою безграмотность, но что это такое? – ответил Ванзаров в своей манере.

– О, это предмет практической магии. Во времена Теофаста фон Гогенхайма, известного как Парацельс, называлась «мумией». Использовался, чтобы исцелять болезни или причинять вред на расстоянии. Одной этой мумии было достаточно, чтобы отправить женщину на костер, как ведьму. Чрезвычайно редкая вещица. Прелестная, не правда ли, доктор?

Погорельский выразился в том смысле, что примитивные народные суеверия не его тематика. То ли дело животный гипнотизм…

– Это подарок? – спросил редактор, пряча куколку в ладонях и прижимая к груди.

– Редкую и старинную мумию меняю на фотографию Янека Гузика, – ответил Ванзаров.

У Прибыткова имелся снимок молодого медиума с дарственной надписью. Расстаться с ним было тяжело. Но если выбирать между обладанием мумией и фотографией… В конце концов, приедет Гузик еще в Петербург, не пожалеет автографа для журнала…

– Зачем вам снимок пана Гузика? – на всякий случай спросил Прибытков.

– Знакомая родственница, увлеченная спиритизмом, попросила. Популярность – страшная сила, косит барышень, – ответил Ванзаров не моргнув глазом.

Торговаться было бессмысленно. Сделка совершилась. Редактор получил старинную вещь магического ритуала, а в карман Ванзарова отправилась фотография.

– Слышали, что в Петербург с Урала привезли черное зеркало для занятий спиритизмом? – спросил он.

Прибытков откровенно поморщился, будто ненароком проглотил нечто неведомое.

– Вы о фабриканте с выставки в Соляном городке?

Блестящую догадку Ванзаров подтвердил.