– Зачем?
Она посмотрела так, будто мужчина сморозил глупость, совсем не понимая, что от него ждут.
– Чтобы устроить спиритический сеанс. Для чего же еще. Он говорил, что ожидает от этого сеанса столь значительных результатов, что трудно даже представить. Леонид был так забавно серьезен, когда говорил об этом. Но я предпочитаю не лезть в дела мужа. У вас, мужчин, такие скучные привычки. Вечно на что-то надеетесь или кого-то ловите. Надо радоваться жизни… Вы не находите?
Ванзаров находил, что мадам Квицинская умела радоваться жизни. Но это его не касалось.
– Где должен быть сеанс?
– В нашем кружке, наверное… А вы тоже верите в спиритизм?
– Отчасти, – сказал Ванзаров, не уточнив, какой именно частью и насколько велика эта часть. – Господин Гузик уже был в Петербурге с частным визитом.
– Вы правы. – Плавным движением она показала, как хороша ее ручка. – В этом году… Или нет?… Кажется, в прошлом. Какая разница… Леонид был на том сеансе и познакомился с Гузиком. Договорился, что молодой талант, восходящая звезда, приедет специально по его приглашению. Знаете, что Гузик предсказал Леониду?
– Не могу представить, – ответил Ванзаров.
– Предсказал, что Леонид погибнет от воды. С того сеанса мой муж обходит стороной даже таз с водой и отказывается кататься на лодке. Такой милый… А Гузик – просто чудо. Настоящий гений спиритизма. И вот такая неудача.
– А вы познакомились с медиумом?
– Я не была на том сеансе, – ответила Ольга Сергеевна и зевнула, потеряв интерес к симпатичному, но такому черствому мужчине. – Прошу простить, я ожидаю визит.
Она выразительно посмотрела на часы. Гостю откровенно указывали на дверь.
– Вчера днем Леонид Антонович заехал, чтобы переодеться, – словно не понимая, начал он.
– Да, именно так. – Она скинула ножки с дивана и встала. Даже в этом движении не забыла показать, чего лишаются не слишком сообразительные и робкие мужчины.
– Он был расстроен?
– Такой взволнованный. Даже накричал на меня.
– Не узнали причину его волнений?
– Господин Ванзаров. – Мадам повысила голос и тут же смягчила невольную грубость улыбкой: – Мы не мешаем друг другу жить и получать от жизни удовольствия, жизнь ведь так скоротечна. Как молодость.
– Вас удивило, что Леонид Антонович не пришел ночевать?
– Ничего удивительного. Он часто бывал занят по ночам службой. Или еще чем-нибудь интересным. – Она подмигнула. – Я сразу поняла, что его отправили в командировку. Написала записку Пирамидову, он ответил, и все разъяснилось.
– Когда должен вернуться ваш муж?
– Кажется, дня через два или три, – с легкостью ответила она. – Сегодня его не будет. Прошу меня извинить.
Не из милосердия, а по необходимости Ванзаров не стал сообщать то, что должен был. Новость была не ко времени. Он оделся и в прихожей отдал поклон вежливости. Ручку ему не протянули, но одарили взглядом, каким голодная пантера провожает сбежавшего зверька.
Спустившись по лестнице, Ванзаров столкнулся с господином, который входил в парадное. Он держал бумажный сверток в форме букета и конфетную коробку «Жорж Борман»[22]. Господа раскланялись и разошлись.
Ванзаров задержался, оставшись в парадном. С третьего этажа долетел отзвук радостной встречи. Пожаловал гость, которого Ольга Сергеевна ждала и не хотела, чтобы о нем знал посторонний чиновник сыска. Хватило одного взгляда, чтобы Ванзаров запомнил его. Мадам Квицинская жаловала не только крепких и молодых ротмистров, она была рада господину далеко за сорок, благообразному и степенному. Крепкой мужской выдержки, так сказать.
Впрочем, кто возьмется осуждать молодую вдову, которая хочет от жизни радости и веселья и еще не знает, что стала вдовой. Осуждать Ванзаров не умел. Он умел думать.
37
Петропавловская крепость
В тюремном коридоре Петропавловского равелина каждый звук отдавался гулким эхом, будто отвечали не стены, а голоса арестантов, сгинувших за решеткой. Посматривая на ординатора, Пирамидов был доволен: господин психиатр ссутулился, нервно оглядывался и, кажется, испытывал нешуточный страх. Будет потом рассказывать об ужасах, укрепляя авторитет охранного отделения.
Страх – самый надежный способ держать в узде. Россию ничем, кроме страха и кнута, удержать невозможно. В этом полковник был искренне уверен. Вся эта интеллигентская болтовня о свободах ни к чему хорошему не приведет. Народ, который вышел из крепостного права меньше сорока лет назад, еще лет сто будет нуждаться в безжалостном кулаке. А то и двести. Кулака боятся, но втайне обожают: и бывший крепостной, и бывший крепостник. Не понимает народ российский иного порядка, не надо иллюзий. Чем сильнее страх перед властным кулаком, беспощадным и свирепым, тем тише в стране и больше порядка. А прочее – от лукавого. Вот и докторишка присмирел, словно примеряет оковы. Ничего, ему полезно мозги прочистить.
У камеры встретил жандармский караул. Пирамидову доложили, что происшествий не было, заключенная ведет себя тихо, песен не распевает. Полковник приказал открыть камеру. Звякнув связкой ключей, надзиратель открыл замок и отвел тяжелую дверь, взвизгнувшую петлями.
Нависал сводчатый потолок. Зарешеченное окно находилось так высоко, что не допрыгнуть и света белого не увидеть. Арестантка сидела на деревянной лавке, на которую был брошен матрац, набитый соломой. Пирамидова она встретила презрительной улыбкой.
– Зря стараетесь, жандарм, я вам ничего не скажу.
В уголке губ запеклась кровь, на виске расплылся синяк, разбитая бровь красовалась засохшим следом.
– Себе хуже делаете, Крашевская, – ответил полковник. – Доктор, заходите, не бойтесь. Хватит прятаться в коридоре.
Собравшись с духом, ординатор перешагнул порог камеры, сделал два шага к лавке, откашлялся, снял шляпу и прижал к груди.
– Добрый день, мадам, – проговорил он натянутым, высоким голосом. – Позвольте представиться, меня зовут Охчинский Константин Владимирович, имею честь служить ординатором в больнице Святителя Николая Чудотворца. Рад знакомству…
Пирамидов отметил: докторишка хоть и трусит, но держится молодцом, чтобы не уронить честь мундира, то есть белого халата, так сказать. А задиристая полька не ожидала, какой сюрприз ей приготовили, притихла. Осталось узнать, какой толк из задумки Квицинского выйдет.
– Здравствуйте, доктор, – проговорила Крашевская покорно. Во всяком случае, без вызова. – Вы пришли меня лечить?
– В некотором роде, – ответил он и попросил стул с табуретом. Надзиратель занес требуемое.
Охчинский поставил потертый венский стул посреди камеры, а перед ним табурет.
– Извольте сюда, – указал он Крашевской.
Кто бы мог подумать, что при докторе бешеная полька станет такой смирной. Вот что делает имя врача. Она села, сложив руки на коленях. Ординатор подвинул табурет, присел перед ней. Пирамидов видел его спину и затылок. Крашевская смотрела доктору в лицо.
– Ничего не бойтесь, вас никто не тронет, сидите спокойно, слушайте мой голос, – мягко и чуть напевно проговорил Охчинский.
Как фокусник, он вынул цепочку с часами и стал покачивать перед ней.
– Смотрите вот сюда… Слушайте мой голос… Только мой голос… Вам хорошо… Тепло… Веки тяжелеют… Вам хочется спать… Вам хорошо… Только мой голос…
Крашевская опустила веки, голова ее поникла, как будто заснула. Охчинский спрятал часы и протянул к ней руку. Она резко откинула голову так, что изогнулась шея, и осталась лежать затылком на спинке стула, свесив руки. Грудь ее часто поднималась от тяжелого дыхания. Губы шевелились, она что-то бормотала.
Чутьем Пирамидов догадался, что творится что-то неладное. И вправду, докторишка подошел к нему совершенно растерянный.
– Это что, гипноз? – спросил полковник.
– Видите, в чем дело… Такая неожиданность, – мямлил Охчинский. – Я совершенно не ожидал, что такое случится… В моей практике подобное впервые…
– Да что случилось? Умерла она?
– Нет, конечно… Простите, могу я задать вопрос?
Полковник поторопил нетерпеливым жестом. Все эти интеллигентские сопли он на дух не выносил. Квицинского тут не хватает.
– Мадемуазель случайно не практикует спиритизм?
– Да, что-то такое… То ли медиум, то ли магнетизер… Мой сотрудник называл ее «электрическая женщина»…
– Электрическая женщина, – повторил Охчинский. – Я так и подумал… Видите ли… Дело в том, что она не находится в гипнотическом сне…
– А что, обморок?
– Куда более странное состояние… Я видел такое на сеансе спиритизма, поэтому могу предположить… Она в трансе.
– В трансе? – повторил Пирамидов, не зная, как обращаться с таким странным предметом. – Что еще за транс?
– Медиумический транс. Она в мире спиритических видений.
Ах, как не хватает Квицинского! Заварил кашу и нырнул в канал. Вот что теперь делать? Это полковник и спросил у Охчинского.
– Задавайте ей любые вопросы, – ответил тот.
Спиритизм или гипнотизм, да какая разница! У начальника охранки не осталось выбора. Придется рискнуть. Он потребовал от ординатора покинуть камеру, что тот исполнил с большим облегчением. Полковник присел на табурет. Крашевская явно была не в себе, так сказать. Из-под прикрытых век виднелись белки глаз. Голова ее дергалась и моталась, как от невидимых толчков.
– Вы меня слышите? – попробовал Пирамидов.
– Слышу, – не своим голосом ответила электрическая женщина.
– Могу спросить?
– Спрашивайте…
– Где аппарат Иртемьева?
– В Петербурге…
– Где точно?
– Спрятан…
Она посмотрела так, будто мужчина сморозил глупость, совсем не понимая, что от него ждут.
– Чтобы устроить спиритический сеанс. Для чего же еще. Он говорил, что ожидает от этого сеанса столь значительных результатов, что трудно даже представить. Леонид был так забавно серьезен, когда говорил об этом. Но я предпочитаю не лезть в дела мужа. У вас, мужчин, такие скучные привычки. Вечно на что-то надеетесь или кого-то ловите. Надо радоваться жизни… Вы не находите?
Ванзаров находил, что мадам Квицинская умела радоваться жизни. Но это его не касалось.
– Где должен быть сеанс?
– В нашем кружке, наверное… А вы тоже верите в спиритизм?
– Отчасти, – сказал Ванзаров, не уточнив, какой именно частью и насколько велика эта часть. – Господин Гузик уже был в Петербурге с частным визитом.
– Вы правы. – Плавным движением она показала, как хороша ее ручка. – В этом году… Или нет?… Кажется, в прошлом. Какая разница… Леонид был на том сеансе и познакомился с Гузиком. Договорился, что молодой талант, восходящая звезда, приедет специально по его приглашению. Знаете, что Гузик предсказал Леониду?
– Не могу представить, – ответил Ванзаров.
– Предсказал, что Леонид погибнет от воды. С того сеанса мой муж обходит стороной даже таз с водой и отказывается кататься на лодке. Такой милый… А Гузик – просто чудо. Настоящий гений спиритизма. И вот такая неудача.
– А вы познакомились с медиумом?
– Я не была на том сеансе, – ответила Ольга Сергеевна и зевнула, потеряв интерес к симпатичному, но такому черствому мужчине. – Прошу простить, я ожидаю визит.
Она выразительно посмотрела на часы. Гостю откровенно указывали на дверь.
– Вчера днем Леонид Антонович заехал, чтобы переодеться, – словно не понимая, начал он.
– Да, именно так. – Она скинула ножки с дивана и встала. Даже в этом движении не забыла показать, чего лишаются не слишком сообразительные и робкие мужчины.
– Он был расстроен?
– Такой взволнованный. Даже накричал на меня.
– Не узнали причину его волнений?
– Господин Ванзаров. – Мадам повысила голос и тут же смягчила невольную грубость улыбкой: – Мы не мешаем друг другу жить и получать от жизни удовольствия, жизнь ведь так скоротечна. Как молодость.
– Вас удивило, что Леонид Антонович не пришел ночевать?
– Ничего удивительного. Он часто бывал занят по ночам службой. Или еще чем-нибудь интересным. – Она подмигнула. – Я сразу поняла, что его отправили в командировку. Написала записку Пирамидову, он ответил, и все разъяснилось.
– Когда должен вернуться ваш муж?
– Кажется, дня через два или три, – с легкостью ответила она. – Сегодня его не будет. Прошу меня извинить.
Не из милосердия, а по необходимости Ванзаров не стал сообщать то, что должен был. Новость была не ко времени. Он оделся и в прихожей отдал поклон вежливости. Ручку ему не протянули, но одарили взглядом, каким голодная пантера провожает сбежавшего зверька.
Спустившись по лестнице, Ванзаров столкнулся с господином, который входил в парадное. Он держал бумажный сверток в форме букета и конфетную коробку «Жорж Борман»[22]. Господа раскланялись и разошлись.
Ванзаров задержался, оставшись в парадном. С третьего этажа долетел отзвук радостной встречи. Пожаловал гость, которого Ольга Сергеевна ждала и не хотела, чтобы о нем знал посторонний чиновник сыска. Хватило одного взгляда, чтобы Ванзаров запомнил его. Мадам Квицинская жаловала не только крепких и молодых ротмистров, она была рада господину далеко за сорок, благообразному и степенному. Крепкой мужской выдержки, так сказать.
Впрочем, кто возьмется осуждать молодую вдову, которая хочет от жизни радости и веселья и еще не знает, что стала вдовой. Осуждать Ванзаров не умел. Он умел думать.
37
Петропавловская крепость
В тюремном коридоре Петропавловского равелина каждый звук отдавался гулким эхом, будто отвечали не стены, а голоса арестантов, сгинувших за решеткой. Посматривая на ординатора, Пирамидов был доволен: господин психиатр ссутулился, нервно оглядывался и, кажется, испытывал нешуточный страх. Будет потом рассказывать об ужасах, укрепляя авторитет охранного отделения.
Страх – самый надежный способ держать в узде. Россию ничем, кроме страха и кнута, удержать невозможно. В этом полковник был искренне уверен. Вся эта интеллигентская болтовня о свободах ни к чему хорошему не приведет. Народ, который вышел из крепостного права меньше сорока лет назад, еще лет сто будет нуждаться в безжалостном кулаке. А то и двести. Кулака боятся, но втайне обожают: и бывший крепостной, и бывший крепостник. Не понимает народ российский иного порядка, не надо иллюзий. Чем сильнее страх перед властным кулаком, беспощадным и свирепым, тем тише в стране и больше порядка. А прочее – от лукавого. Вот и докторишка присмирел, словно примеряет оковы. Ничего, ему полезно мозги прочистить.
У камеры встретил жандармский караул. Пирамидову доложили, что происшествий не было, заключенная ведет себя тихо, песен не распевает. Полковник приказал открыть камеру. Звякнув связкой ключей, надзиратель открыл замок и отвел тяжелую дверь, взвизгнувшую петлями.
Нависал сводчатый потолок. Зарешеченное окно находилось так высоко, что не допрыгнуть и света белого не увидеть. Арестантка сидела на деревянной лавке, на которую был брошен матрац, набитый соломой. Пирамидова она встретила презрительной улыбкой.
– Зря стараетесь, жандарм, я вам ничего не скажу.
В уголке губ запеклась кровь, на виске расплылся синяк, разбитая бровь красовалась засохшим следом.
– Себе хуже делаете, Крашевская, – ответил полковник. – Доктор, заходите, не бойтесь. Хватит прятаться в коридоре.
Собравшись с духом, ординатор перешагнул порог камеры, сделал два шага к лавке, откашлялся, снял шляпу и прижал к груди.
– Добрый день, мадам, – проговорил он натянутым, высоким голосом. – Позвольте представиться, меня зовут Охчинский Константин Владимирович, имею честь служить ординатором в больнице Святителя Николая Чудотворца. Рад знакомству…
Пирамидов отметил: докторишка хоть и трусит, но держится молодцом, чтобы не уронить честь мундира, то есть белого халата, так сказать. А задиристая полька не ожидала, какой сюрприз ей приготовили, притихла. Осталось узнать, какой толк из задумки Квицинского выйдет.
– Здравствуйте, доктор, – проговорила Крашевская покорно. Во всяком случае, без вызова. – Вы пришли меня лечить?
– В некотором роде, – ответил он и попросил стул с табуретом. Надзиратель занес требуемое.
Охчинский поставил потертый венский стул посреди камеры, а перед ним табурет.
– Извольте сюда, – указал он Крашевской.
Кто бы мог подумать, что при докторе бешеная полька станет такой смирной. Вот что делает имя врача. Она села, сложив руки на коленях. Ординатор подвинул табурет, присел перед ней. Пирамидов видел его спину и затылок. Крашевская смотрела доктору в лицо.
– Ничего не бойтесь, вас никто не тронет, сидите спокойно, слушайте мой голос, – мягко и чуть напевно проговорил Охчинский.
Как фокусник, он вынул цепочку с часами и стал покачивать перед ней.
– Смотрите вот сюда… Слушайте мой голос… Только мой голос… Вам хорошо… Тепло… Веки тяжелеют… Вам хочется спать… Вам хорошо… Только мой голос…
Крашевская опустила веки, голова ее поникла, как будто заснула. Охчинский спрятал часы и протянул к ней руку. Она резко откинула голову так, что изогнулась шея, и осталась лежать затылком на спинке стула, свесив руки. Грудь ее часто поднималась от тяжелого дыхания. Губы шевелились, она что-то бормотала.
Чутьем Пирамидов догадался, что творится что-то неладное. И вправду, докторишка подошел к нему совершенно растерянный.
– Это что, гипноз? – спросил полковник.
– Видите, в чем дело… Такая неожиданность, – мямлил Охчинский. – Я совершенно не ожидал, что такое случится… В моей практике подобное впервые…
– Да что случилось? Умерла она?
– Нет, конечно… Простите, могу я задать вопрос?
Полковник поторопил нетерпеливым жестом. Все эти интеллигентские сопли он на дух не выносил. Квицинского тут не хватает.
– Мадемуазель случайно не практикует спиритизм?
– Да, что-то такое… То ли медиум, то ли магнетизер… Мой сотрудник называл ее «электрическая женщина»…
– Электрическая женщина, – повторил Охчинский. – Я так и подумал… Видите ли… Дело в том, что она не находится в гипнотическом сне…
– А что, обморок?
– Куда более странное состояние… Я видел такое на сеансе спиритизма, поэтому могу предположить… Она в трансе.
– В трансе? – повторил Пирамидов, не зная, как обращаться с таким странным предметом. – Что еще за транс?
– Медиумический транс. Она в мире спиритических видений.
Ах, как не хватает Квицинского! Заварил кашу и нырнул в канал. Вот что теперь делать? Это полковник и спросил у Охчинского.
– Задавайте ей любые вопросы, – ответил тот.
Спиритизм или гипнотизм, да какая разница! У начальника охранки не осталось выбора. Придется рискнуть. Он потребовал от ординатора покинуть камеру, что тот исполнил с большим облегчением. Полковник присел на табурет. Крашевская явно была не в себе, так сказать. Из-под прикрытых век виднелись белки глаз. Голова ее дергалась и моталась, как от невидимых толчков.
– Вы меня слышите? – попробовал Пирамидов.
– Слышу, – не своим голосом ответила электрическая женщина.
– Могу спросить?
– Спрашивайте…
– Где аппарат Иртемьева?
– В Петербурге…
– Где точно?
– Спрятан…