– Спрашивайте, доктор, – попросил Ванзаров.
– Не ручаюсь за результат, Родион Георгиевич…
– Нужен любой результат, – последовал быстрый ответ.
Угроза побега отодвинулась. Но бдительности пристав не терял. Он слушал, что спрашивает доктор и односложные ответы горничной. Как вдруг на простом вопросе: «Кто приходил ночью?» – Муртазина резко откинулась на спинку стула и издала глухой звук, похожий на рык.
– Кто ты? – вдруг спросила она.
Токарский развел руками: он ничего не делал. Ванзаров знаком показал продолжать. Доктор ответил. И повторил вопрос.
– Ты хочешь знать? – все тем же странным, не своим голосом сказала Муртазина.
– Я жду ответ.
– Ты получишь ответ…
Горничная резко выгнулась, как будто что-то ударило ее в спину, и опала на стул.
– Уйди с моего пути, смертный, иначе участь твоя будет ужасной… Я сила, не подвластная никому… Уйди с дороги, глупец…
Муртазина выдохнула и повалилась на пол.
Пристав был наготове. Первым подбежал, чтобы скрутить руки. Его оттолкнули.
Девушка не подавала признаков жизни. Токарский рвал на ее груди рубашку и кричал, чтобы послали в аптеку, у него ничего нет. На помощь бросился Лебедев, в походном саквояже которого хранилось всякое. С помощью доктора он разжимал Муртазиной рот и вливал лекарство, потом делал укол и хлестал по щекам. Все было напрасно. Горничная не реагировала. Глаза ее остекленели, изо рта стекала слюна. Дышала чуть слышно, сердце давало редкие удары. Муртазина впала в полное бесчувствие.
Стоя над ней, Токарский качал головой.
– Господа, я знал, что кончится чем-то подобным…
Пристав хотел крикнуть: коли знал, зачем руками размахивал? Да только сдержался. Ему было все предельно ясно: доумничались. Доигрались. И вот окончательно приехали, здрасте, вам. Господам-то что – ушли и нет их. А у него труп на участке и убийца, которую нельзя отдать под суд. Неизвестно, когда очухается. Из дома умалишенных еще никто не возвращался.
Спасибо Родиону. Помог чиновник сыска, нечего сказать…
33
Гороховая, 2
Полковник боролся с желанием телефонировать. Не хватало, чтобы он испрашивал чиновника сыска. Пирамидов ждал Ванзарова с утра и чрезвычайно раздражался, что ожидаемого доклада не случилось. Заглянул помощник Сокол, сообщил, что прибыл некий господин Охчинский Константин Владимирович, ординатор больницы Св. Николая Чудотворца. Полковник разрешил впустить.
Вошел господин обычного вида, в котором не разглядеть доктора душевных болезней. Сняв шляпу и поклонившись, он отрекомендовался учеником профессора Тихомирова. Не далее как вчера учитель попросил оказать помощь доброму другу, который служит в охранном отделении. Вопрос деликатный, разглашению не подлежит. Охчинский не отказал в просьбе и теперь к услугам охранного отделения.
Видя столь похвальное рвение, нечасто встречающееся у интеллигентных людей и врачей, Пирамидов спросил, как поживает мадам Иртемьева, много ли у нее было посетителей. На что получил прямой ответ: посещения этой больной строго запрещены охранным отделением, распоряжение выполняется неукоснительно. Тогда полковник стал расспрашивать подробности о больнице. Охчинский отвечал бойко, не вызывая подозрений. А вот господина Квицинского он не имел чести знать лично, слышал о нем от Тихомирова.
– Профессор сообщил, в чем возникла нужда? – наконец спросил полковник.
– Как я понял, имеется некая дама, которую надо погрузить в состояние гипноза, – ответил Охчинский.
– Не только погрузить, но заставить раскрыть некоторые факты, которые она упорно скрывает. Или не помнит.
– Не составит труда… Какие именно факты?
– Об этом узнаете непосредственно перед сеансом. – Полковник подтолкнул к нему чистый лист бумаги и указал на чернильный прибор. – Извольте собственноручно составить обязательство…
Взяв ручку, ординатор макнул в чернильницу.
– В чем обязательство?
– Сохранить в полной конфиденциальности все, что услышите и узнаете на сеансе гипноза. Никакие сведения не подлежат разглашению под угрозой судебного преследования.
Немного удивившись, Охчинский быстро начеркал обязательство. Получив такой документ, Пирамидов был относительно спокоен.
– Где ваша дама? – спросил ординатор. – В соседнем кабинете?
– Содержится в Петропавловской крепости.
Видя, как изменилось выражение лица докторишки, полковник остался доволен: все-таки могут еще наводить страх. А то распустились образованные господа, волю почуяли, пора в чувство приводить.
– Как в крепости? – пролепетал Охчинский.
– Обычным образом. Арестована и заключена под стражу…
– Но… Но… – Ординатор никак не мог продолжить. – Профессор говорил о больной, он не упоминал о заключенной…
– Ему знать не следует. А что так испугались?
– Нет… Ничуть… Прошу простить, мне не приходилось проводить гипноз в тюремной камере.
Пирамидов поднялся из-за стола.
– Насколько знаю, у вас в больнице имеется отделение для буйных?
– Совершенно верно, имеется, – ответил Охчинский, тоже вставая.
– Решетки на окнах?
– Конечно, это необходимость…
– Тюремная камера ничем не отличается от палаты для буйных. Поверьте, разница невелика.
Охчинский замялся, жалея о том, что поспешно дал согласие и обязательство, но отказываться было поздно.
Ему приказали быть у ворот крепости через два часа.
34
Около Сенной площади
Не стесняясь прохожих, Лебедев налил мензурку «Слезы жандарма» и выпил. Токарский спросил, что за средство. Аполлон Григорьевич налил и ему. Доктор проглотил и не поморщился, чем вызвал глубокое уважение криминалиста: второй случай, когда человек не упал в обморок.
Мимо сновали кухарки и бабы, которые возвращались с рынка, другие шли навстречу с пустыми корзинами. На трех господ бросали придирчивые взгляды и бежали мимо. Городовой Ермыкин отдал честь и проследовал с обходом по каналу.
– Вам не в чем себя винить, Александр Александрович, – сказал Ванзаров.
Токарский протестующе мотнул головой.
– Винить? Меня? Смешно слышать, господин сыщик. У меня двадцать лет врачебной практики, опубликованные книги, доклады на Пироговском съезде и конференциях врачей…
– Да уж, история, – сказал Лебедев. Он испытывал странную смесь печали и радости. Печаль, что красивая девушка лишилась рассудка, а радость, что коллега оказался не столь уж всесильным. – У каждого доктора свое кладбище.
Доктор только плечами пожал.
– При чем тут кладбище, коллега. Разве не поняли, что произошло?
Ванзаров не дал Лебедеву рта раскрыть.
– Ваше мнение бесценно.
– Это не мнение, а медицинский факт, – ответил Токарский. – Наглядно убедились, Аполлон Григорьевич, как опасен невежественный гипноз?
Лебедев никак не ожидал, что окажется виноватым.
– При чем тут я? – сердито ответил он.
– Ваше счастье, что не ввели в гипнотический сон того несчастного чиновника, – продолжал доктор, игнорируя грозовое выражение лица криминалиста. – Если бы случайно погрузили его, то не смогли бы вывести… Без сомнений! Это надо уметь делать. Вы рисковали человеческой жизнью. Вот вам наглядное подтверждение.
Ванзарову пришлось дернуть Лебедева за локоть, чтобы тот не ввязался в спор.
– Александр Александрович, Муртазиной не приказывали впасть в каталепсию?
– Конечно нет! – возмутился Токарский. – Что за глупейшее предположение.
– Сегодня ночью она заколола свою хозяйку и легла спать. Ее могли заставить под гипнозом убить пожилую даму?
– Не ручаюсь за результат, Родион Георгиевич…
– Нужен любой результат, – последовал быстрый ответ.
Угроза побега отодвинулась. Но бдительности пристав не терял. Он слушал, что спрашивает доктор и односложные ответы горничной. Как вдруг на простом вопросе: «Кто приходил ночью?» – Муртазина резко откинулась на спинку стула и издала глухой звук, похожий на рык.
– Кто ты? – вдруг спросила она.
Токарский развел руками: он ничего не делал. Ванзаров знаком показал продолжать. Доктор ответил. И повторил вопрос.
– Ты хочешь знать? – все тем же странным, не своим голосом сказала Муртазина.
– Я жду ответ.
– Ты получишь ответ…
Горничная резко выгнулась, как будто что-то ударило ее в спину, и опала на стул.
– Уйди с моего пути, смертный, иначе участь твоя будет ужасной… Я сила, не подвластная никому… Уйди с дороги, глупец…
Муртазина выдохнула и повалилась на пол.
Пристав был наготове. Первым подбежал, чтобы скрутить руки. Его оттолкнули.
Девушка не подавала признаков жизни. Токарский рвал на ее груди рубашку и кричал, чтобы послали в аптеку, у него ничего нет. На помощь бросился Лебедев, в походном саквояже которого хранилось всякое. С помощью доктора он разжимал Муртазиной рот и вливал лекарство, потом делал укол и хлестал по щекам. Все было напрасно. Горничная не реагировала. Глаза ее остекленели, изо рта стекала слюна. Дышала чуть слышно, сердце давало редкие удары. Муртазина впала в полное бесчувствие.
Стоя над ней, Токарский качал головой.
– Господа, я знал, что кончится чем-то подобным…
Пристав хотел крикнуть: коли знал, зачем руками размахивал? Да только сдержался. Ему было все предельно ясно: доумничались. Доигрались. И вот окончательно приехали, здрасте, вам. Господам-то что – ушли и нет их. А у него труп на участке и убийца, которую нельзя отдать под суд. Неизвестно, когда очухается. Из дома умалишенных еще никто не возвращался.
Спасибо Родиону. Помог чиновник сыска, нечего сказать…
33
Гороховая, 2
Полковник боролся с желанием телефонировать. Не хватало, чтобы он испрашивал чиновника сыска. Пирамидов ждал Ванзарова с утра и чрезвычайно раздражался, что ожидаемого доклада не случилось. Заглянул помощник Сокол, сообщил, что прибыл некий господин Охчинский Константин Владимирович, ординатор больницы Св. Николая Чудотворца. Полковник разрешил впустить.
Вошел господин обычного вида, в котором не разглядеть доктора душевных болезней. Сняв шляпу и поклонившись, он отрекомендовался учеником профессора Тихомирова. Не далее как вчера учитель попросил оказать помощь доброму другу, который служит в охранном отделении. Вопрос деликатный, разглашению не подлежит. Охчинский не отказал в просьбе и теперь к услугам охранного отделения.
Видя столь похвальное рвение, нечасто встречающееся у интеллигентных людей и врачей, Пирамидов спросил, как поживает мадам Иртемьева, много ли у нее было посетителей. На что получил прямой ответ: посещения этой больной строго запрещены охранным отделением, распоряжение выполняется неукоснительно. Тогда полковник стал расспрашивать подробности о больнице. Охчинский отвечал бойко, не вызывая подозрений. А вот господина Квицинского он не имел чести знать лично, слышал о нем от Тихомирова.
– Профессор сообщил, в чем возникла нужда? – наконец спросил полковник.
– Как я понял, имеется некая дама, которую надо погрузить в состояние гипноза, – ответил Охчинский.
– Не только погрузить, но заставить раскрыть некоторые факты, которые она упорно скрывает. Или не помнит.
– Не составит труда… Какие именно факты?
– Об этом узнаете непосредственно перед сеансом. – Полковник подтолкнул к нему чистый лист бумаги и указал на чернильный прибор. – Извольте собственноручно составить обязательство…
Взяв ручку, ординатор макнул в чернильницу.
– В чем обязательство?
– Сохранить в полной конфиденциальности все, что услышите и узнаете на сеансе гипноза. Никакие сведения не подлежат разглашению под угрозой судебного преследования.
Немного удивившись, Охчинский быстро начеркал обязательство. Получив такой документ, Пирамидов был относительно спокоен.
– Где ваша дама? – спросил ординатор. – В соседнем кабинете?
– Содержится в Петропавловской крепости.
Видя, как изменилось выражение лица докторишки, полковник остался доволен: все-таки могут еще наводить страх. А то распустились образованные господа, волю почуяли, пора в чувство приводить.
– Как в крепости? – пролепетал Охчинский.
– Обычным образом. Арестована и заключена под стражу…
– Но… Но… – Ординатор никак не мог продолжить. – Профессор говорил о больной, он не упоминал о заключенной…
– Ему знать не следует. А что так испугались?
– Нет… Ничуть… Прошу простить, мне не приходилось проводить гипноз в тюремной камере.
Пирамидов поднялся из-за стола.
– Насколько знаю, у вас в больнице имеется отделение для буйных?
– Совершенно верно, имеется, – ответил Охчинский, тоже вставая.
– Решетки на окнах?
– Конечно, это необходимость…
– Тюремная камера ничем не отличается от палаты для буйных. Поверьте, разница невелика.
Охчинский замялся, жалея о том, что поспешно дал согласие и обязательство, но отказываться было поздно.
Ему приказали быть у ворот крепости через два часа.
34
Около Сенной площади
Не стесняясь прохожих, Лебедев налил мензурку «Слезы жандарма» и выпил. Токарский спросил, что за средство. Аполлон Григорьевич налил и ему. Доктор проглотил и не поморщился, чем вызвал глубокое уважение криминалиста: второй случай, когда человек не упал в обморок.
Мимо сновали кухарки и бабы, которые возвращались с рынка, другие шли навстречу с пустыми корзинами. На трех господ бросали придирчивые взгляды и бежали мимо. Городовой Ермыкин отдал честь и проследовал с обходом по каналу.
– Вам не в чем себя винить, Александр Александрович, – сказал Ванзаров.
Токарский протестующе мотнул головой.
– Винить? Меня? Смешно слышать, господин сыщик. У меня двадцать лет врачебной практики, опубликованные книги, доклады на Пироговском съезде и конференциях врачей…
– Да уж, история, – сказал Лебедев. Он испытывал странную смесь печали и радости. Печаль, что красивая девушка лишилась рассудка, а радость, что коллега оказался не столь уж всесильным. – У каждого доктора свое кладбище.
Доктор только плечами пожал.
– При чем тут кладбище, коллега. Разве не поняли, что произошло?
Ванзаров не дал Лебедеву рта раскрыть.
– Ваше мнение бесценно.
– Это не мнение, а медицинский факт, – ответил Токарский. – Наглядно убедились, Аполлон Григорьевич, как опасен невежественный гипноз?
Лебедев никак не ожидал, что окажется виноватым.
– При чем тут я? – сердито ответил он.
– Ваше счастье, что не ввели в гипнотический сон того несчастного чиновника, – продолжал доктор, игнорируя грозовое выражение лица криминалиста. – Если бы случайно погрузили его, то не смогли бы вывести… Без сомнений! Это надо уметь делать. Вы рисковали человеческой жизнью. Вот вам наглядное подтверждение.
Ванзарову пришлось дернуть Лебедева за локоть, чтобы тот не ввязался в спор.
– Александр Александрович, Муртазиной не приказывали впасть в каталепсию?
– Конечно нет! – возмутился Токарский. – Что за глупейшее предположение.
– Сегодня ночью она заколола свою хозяйку и легла спать. Ее могли заставить под гипнозом убить пожилую даму?