– Как думаешь, почему тебя всё-таки обожгло это лезвие? Стжежимир говорит…

– Я не ведьма, да, – с каким-то деланым любопытством глядя по сторонам, сказала Веся. – И я тоже не знаю.

Они прошли немного по дороге в сторону улицы Тихой Стражи. Из-за угла, за которым скрывался Огненный переулок, дохнуло жаром работающих печей. Веся сморщила носик и добавила:

– Но у нас в Заречье всегда странности творились.

– Не то слово, – невесело усмехнулся Ежи.

– Да я не о том, не о Даре, – чуть раздражённо перебила Веся. – Ворожей, конечно, среди нас мало. Ну, бабка Муха раньше жила, Дара, Злата опять же из наших мест. Но всё же у нас каждая девка так наворожит на суженого, что обязательно сбудется.

– И как, ты кого себе наворожила? – чуть высокомерно спросил Ежи. Как и любой рдзенец он не только боялся чародейства, но и презирал его. А девичьи гадания и вовсе не воспринимал всерьёз.

– Наворожила, – надула губки Веся, но больше ничего не сказала, и Ежи пришлось допытываться.

– И кого?

– Не знаю, ещё не встречала.

– Как? Это был не Милош? – он не сдержал смеха.

– Всё бы тебе только пошутить надо мной, – обиделась Веся. – И нет, не Милош. Курносый какой-то, и щель между зубами. Мне он не понравился. Лихой, на разбойника похож.

Ежи всё же расхохотался в голос, но на душе стало неприятно. У него щели между зубами не было, и он впервые в жизни об этом пожалел.

Веся притворилась обиженной, надула сердито губы, но в голубых глазах сверкали искры. И она не выдержала, рассмеялась звонко вместе с ним.

– Щель между зубов, представляешь? Хоть не хромой! Ой, это что ж у нас за дети получатся?

В груди стало легко, ноги сами понесли вперёд по улице. Ежи не мог перестать улыбаться, не мог наглядеться на Весняну. И дышалось легко, сладко, точно ранней весной, хотя камень раскалился от летнего жара и пахло на улице помоями, а в ушах гудело от человеческих голосов.

– Я покажу тебе самую красивую улицу в городе, – гордо пообещал Ежи.

На улице Тихой Стражи давно, ещё во времена, когда Совин был полностью построен из дерева, жил глава тайной княжеской службы, прозванной Тихой Стражей. С тех пор многое изменилось: столицу заново отстроили из камня, князя стали величать королём, а тайная служба стала размещаться в замке, но название прижилось и сохранилось. А улица стала самой красивой во всём городе, селились на ней не только важные рдзенские вельможи, но и заморские послы, каждый из которых старался перещеголять другого в изысканности и красоте своего особняка.

Ежи любил бывать там вечерами, когда из окон домов лился тусклый свет, а он в компании приятелей Милоша вызывающе громко хохотал и горланил песни. Знатные девицы украдкой выглядывали из окон, желая посмотреть, кто так заразительно смеялся, а Милош кричал им всякие бесстыдства, заставляя смущённо хихикать и краснеть.

Но теперь стоял ясный день. Ежи шёл по улице Тихой Стражи вместе с Весей и ловил на себе любопытные взгляды прохожих. Одни удивлялись девушке с уродливым шрамом, другие ратиславке под руку с рдзенцем. Их двоих, наверное, принимали за жениха и невесту, отчего Ежи гордо задирал нос.

Наконец они добрались до дома Идульфа Снежного, ландмейстера Охотников Холодной Горы в Рдзении. Это было большое здание с яркими пурпурными дверьми и ставнями в цвет лойтурского стяга.

Они замедлили шаг, Ежи даже шею вытянул, желая лучше рассмотреть дом. Веся беспокойно накрутила на палец кончик косы. Она смотрела во все глаза, будто видела самую диковинную вещицу во всей Рдзении, будто дом был страшнее ящера в клетке эпьёса.

– Значит, тут живёт этот мастер…

– Ландмейстер, – поправил Ежи.

– Что это значит?

– На лойтурском вроде как владыка.

– Наверное, Охотники хорошо сторожат дом своего владыки. И как ты тогда?..

– Понятия не имею, – признался Ежи. – Стжежимир предлагает что-нибудь поджечь. На пожар-то все сбегутся.

– А вдруг тебя поймают? – испугалась Веся.

Ежи лишь громко сглотнул.

Венцеслава Белозерская выходила замуж за ландмейстера Идульфа, но даже она, его невеста, вряд ли могла легко выкрасть фарадальское чудо из его дома, и потому Ежи должен был помочь. Но что он мог придумать? Он был всего лишь сыном кухарки.

– Сегодня ландмейстер празднует именины, и, как всегда, соберётся толпа всяких торговцев и музыкантов, желающих подзаработать.

– И ты переоденешься скоморохом?! – обрадовалась своей догадке Веся.

– Да нет, меня точно кто-нибудь узнает, – махнул рукой Ежи. – Я возьму зелье у Стжежимира, опою им какого-нибудь певца и подговорю его сочинить стишки про Охотников, ругательные лучше всего. Уж это точно выманит всех гостей Идульфа из дома.

– А хочешь я буду изображать скомороха? – мечтательно улыбнулась Веся. – Я хорошо петь умею и мне будет легче уговорить настоящих певцов сочинить что-нибудь эдакое…

– Нет, – перебил её Ежи. – Ты останешься дома.

– Но я же…


– Нет. Среди гостей будут и Охотники, а что, если кто-нибудь из тех, кто нас поймал, выжил после встречи с фарадалами? Они могут тебя узнать!

– Тебя тоже, – Веся сжала его руку. – Если с тобой что-нибудь случится…

Она запнулась на полуслове, разжала пальцы и одёрнула рукава рубахи, хотя шрамы на запястьях и без того нельзя было разглядеть.

– Останься лучше дома, – попросил ласковее Ежи.

– Я хочу тебе помочь.

– Вот и останься дома. Мне так будет спокойнее.

Веся вдруг обняла его, так же быстро отпрянула и прошептала, глядя в глаза:

– Будь осторожнее, хорошо?

Покраснев от смущения, она пошла дальше по улице. Ежи не сразу смог пошевелиться. Сердце билось в груди оглушительно громко, точно норовило выпрыгнуть. Он хотел пойти следом за Весей, но взгляд его будто сам собой вернулся к дому Идульфа Снежного. На празднование именин ландмейстера соберутся не только богачи, но и другие Охотники. Возможно, фарадальское чудо доставил Идульфу кто-то, кто мог помнить Ежи в лицо.





* * *


После того как сгорела Совиная башня на севере столицы жизнь в городе будто замерла. После наступления сумерек люди торопились разойтись по домам. Позабыты были шумные празднества и гулянья. Боязно было даже выглянуть в окно поздно ночью. Казалось, что ещё долго после Хмельной ночи смерть плутала по узким улочкам Совина и всё искала, кого забрать с собой.

Прошло немало зим, прежде чем столица вернулась к прежнему своему укладу. Но всё вернулось на круги своя. Даже в самое тёмное время улицы оставались многолюдны.

Рдзенцы любили веселиться, а той ночью повод выпал особенный. Пришёл день открытия большой Совинской ярмарки, в город приехали купцы со всей страны и из-за границы, и все спешили окунуться в праздник, что звенел монетами и пах заморскими угощениями. Но если обычно все стремились на торговую площадь, то в эту ночь немало певцов, танцоров и лоточников гуляли по улице Тихой Стражи, поближе к дому Идульфа Снежного, где собралась вся столичная знать.

На улице Королевских Мастеров в тот вечер тоже было шумно. Князь Рогволод Белозерский даровал портнихам из «Шёлкового шлейфа» кроме платы за работу ещё и два бочонка вина в благодарность за платье, которое мастерицы сшили на свадьбу его дочери. Портнихи устроили шумный праздник, и скоро вся улица загудела от песен и криков.

Ежи вышел из дома поздно вечером, когда толпа рядом с «Шёлковым шлейфом» была уже сильно пьяна. Он загляделся на кружащихся в танце людей, залюбовался горящими от вина и смеха лицами, блестящими глазами и переплетёнными руками и поспешил уйти прочь. Ему самому было не до веселья.

В руке он крепко держал глиняную бутыль, в которой плескалось вино, смешанное с дурманящими травами. Он нёс её бережно, боясь выронить из рук.

Все мысли сковал страх. Как может он – обычный сын кухарки – обхитрить самого Идульфа Снежного? Он в жизни своей не делал ничего без чужих указаний, а теперь должен был выкрасть фарадальское чудо из дома самого ландмейстера Охотников. Живот скрутило от страха. Несколько раз он порывался вернуться домой и сказать, что не справился. Стжежимир разозлился бы, может, даже выпорол, но что для Ежи несколько ударов плетью? В детстве ему попадало не раз, он привык. Но Веся верила в него, господица Венцеслава надеялась на его помощь. Судьба Милоша теперь зависела от Ежи.

Лучше бы им с Милошем поменяться местами. Лучше бы Ежи прокляли.

На улице Тихой Стражи тоже позабыли о тишине. Под окнами Идульфа Снежного собрались уличные лицедеи, торговцы и любопытствующие зеваки, что надеялись или получить монетку от знатных гостей ландмейстера, или посмотреть на его красавицу невесту.

Ежи задержал взгляд на светящихся окнах дома. Он попытался представить Идульфа среди гостей, представить, как тот пил и танцевал с остальными, как смеялся над чужими шутками, но вспоминая суровое лицо лойтурца, никак не мог вообразить на нём улыбку. Лишь холод в жестоких глазах, лишь ярость в грубых чертах. Как можно было отдать в жёны такому человеку Белую Лебёдушку?

Недалеко от крыльца Ежи остановился и внимательно огляделся по сторонам. Стжежимир дал ему вино с травами, что должны были одурманить любого и лишить рассудка, сделать яростным и диким. Нужно было только угостить вином нескольких людей, чтобы поднялся беспорядок и гости Идульфа вместе с хозяином вышли из дома. Ежи прижал бутыль к себе, гадая, кого стоило угостить первым и как можно было вообще начать разговор. Он никогда не нравился людям. Если его куда-то и звали с собой, то только из-за дружбы с Милошем. Сам по себе Ежи казался скучным и невзрачным. Он знал это наверняка и понимал, что девушки бывали милы и дружны с ним исключительно потому, что желали разузнать больше о Милоше.

Музыка доносилась из распахнутых окон и быстро терялась на улице, поглощённая гомоном толпы. Ежи заметил знакомого ему эпьёса. Он гордо вёл на цепи чудовищного ящера. На морде уфартиля красовался большой металлический намордник, но народ всё равно в страхе расступался перед ними, а эпьёс, высокомерно ухмыляясь, наслаждался произведённым впечатлением. Ящер мотал хвостом по земле, щурился на яркие огни факелов и шипел на прохожих. Но шёл он покорно, лишь изредка упрямясь и пытаясь потянуть в сторону. Ежи ящер показался таким неповоротливым, что он засомневался, правда ли такое чудовище могло убить воина. Казалось, что уфартиля легко пронзить копьём, – так медлителен был заморский зверь.

Но любопытство оказалось сильнее страха. Многие поспешили поглазеть на ящера, толпа вокруг Ежи поредела, и рядом остался только смуглый южанин с золотыми бусинами в волосах. Он нахмурился, сложив руки на груди.

– Тоже мне, – фыркнули прямо над их головами.

Ежи и южанин задрали головы. На выступе под самыми окнами вельможи Славомира Кабжи сидел худощавый рыжеватый юноша и прижимал к груди лютню. Жена Славомира распахнула ближайшее окно и любовалась юным музыкантом.

– Эка невидаль, – продолжил он.

Ежи зачем-то сказал:

– Этот эпьёс мне сегодня сказал, что у него есть ещё один ящер, он умеет летать.

– Летать? – вдруг спросил южанин с золотыми бусинами.

– Ага, – смутился Ежи. – Но я сам не видел.

Южанин стал ещё мрачнее.

– Как только Охотники всю эту нечисть в город пустили? – возмутился лютнист.

– Это не нечисть, а зверь, – возразил южанин.

– Всё равно какая-то дрянь. Эй, любезнейший! – крикнул музыкант эпьёсу. – Не знаю, каковы обычаи в родных тебе раскалённых песках, но у нас не принято выгуливать нечисть по городу. И уж тем более рядом с домом ландмейстера Охотников.

Эпьёс презрительно посмотрел на музыканта, прищурив глаза совсем как ящер.