— Извини, что я ее разбил.
— Ничего, ничего. Я всегда об этом мечтал, — ласково промолвил Тим. — Чтобы все в доме было склеено из кусочков.
— Помнишь Корнуолл?
— Не забуду до самой смерти. Я думал, никогда не вытащу тебя из той рыбной лавки в Рэдрете.
Эйвери виновато взглянул на своего возлюбленного.
— Я совсем про это позабыл.
— А я нет. Но… как видишь… я еще здесь.
— Да. Как ты думаешь, — Эйвери взял его за руку, — мы будем счастливы снова?
— Прекрати жить мечтами о будущем. Счастье невозможно создать нарочно. Оно лишь побочный продукт совместной жизни. Если повезет.
— Нам ведь везло, Тим?
— Нам и сейчас везет, старый пропойца. Но лучше об этом не говорить. Я устал.
Тим поднялся наверх, оставив друга допивать кофе.
Эйвери чувствовал себя боксерской грушей, которую только что хорошенько исколотили. Он содрогался при одном воспоминании о пережитом. А теперь, когда самое страшное миновало и стало понятно, что Тим никуда не уйдет, вновь возникло неприятное воспоминание, и отчаяние опять захлестнуло Эйвери.
Замечание Тима, от которого тот сначала отказался, а потом просто отмахнулся, внезапно приобрело зловещий оттенок. Эйвери подумал, что за словами «Теперь нам непременно придется уйти» кроется какая-то тайна. Наверное, они означали, что если бы Эсслин не погиб, то Тим и Эйвери могли бы остаться, несмотря на их выходку с освещением? Да в придачу ко всему Тим оказался любовником Китти. И именно Тиму принадлежала бритва. Действительно ли он спускался в туалет во время антракта? И зачем было спускаться, если рядом с буфетом целых две уборных?
— Что ты там застрял? Иди давай! — позвал Тим.
Но впервые за всю их совместную жизнь Эйвери, даже испытывая привычное плотское желание, не вскочил и не устремился к источнику своего наслаждения. Он сидел на неприбранной кухне, и ему становилось все холоднее и холоднее. А его подозрения все усиливались и усиливались.
На следующий день Гарольд явился домой к ланчу, что случалось крайне редко. Обычно он заходил куда-нибудь поесть, и миссис Уинстенли, приготовившая сандвичи, совершенно растерялась из-за этой перемены в обычном распорядке. Их семейный бюджет был весьма скромным, и внезапные траты в одном месте означали немедленное урезание расходов в другом. В глубинах буфета она обнаружила консервированный пудинг с говядиной и почками, а на часть денег, отложенных на цветочные семена, быстренько купила морковки. Но Гарольд ел с рассеянным видом, и она почувствовала, что вполне могла бы без лишних мудрствований накормить его своим собственным ланчем (состоявшим из вареной картошки и двух ломтиков мясного рулета).
Когда он соскреб с тарелки последние остатки подливки, она сказала:
— Заглянуть домой в полдень — это совсем на тебя не похоже, Гарольд.
— Сегодня я на работу больше не пойду. Нам с Николасом предстоит серьезный разговор по поводу его будущего.
— Он знает, что ты придешь? — Гарольд непонимающе взглянул на нее. — То есть… ты назначил ему встречу?
— Не говори глупостей, Дорис. Я никогда не назначаю встреч с молодыми членами труппы.
— Тогда его может не оказаться дома.
— Не могу представить, где еще он может оказаться в такой ужасный день.
Дорис взглянула на темные струи дождя, колотившие в кухонное окно.
— На сладкое есть кусочек кекса, Гарольд. Если хочешь, — сказала она.
Гарольд не ответил. Он смотрел на жену, но не видел ни ее желтоватых с проседью волос, ни поношенной юбки и кофты. Все его мысли занимал новый ведущий актер. Он представлял себе, как Николас выходит на сцену в образе дяди Вани, а впоследствии — Тартюфа, Отелло или даже короля Лира. Почему нет? Под умелым руководством Гарольда из юноши может получиться прекрасный актер. Ничуть не хуже Эсслина. Пожалуй, даже лучше.
Гарольду нелегко далось это решение. Поначалу он подумывал о Борисе и даже об Эверардах, которые, при всей своей манерности, создавали довольно интересные образы. Но он сознавал, что своим потенциалом все трое значительно уступают Николасу. Единственная причина, по которой Гарольд обдумывал другие кандидатуры, состояла в слегка своевольном и неуживчивом характере, который юноша выказал во время репетиции «Амадея». Несколько раз Гарольд чувствовал, что Николас пытается держаться независимо от него, и замечал проблески затаенной решительности, которые, мягко говоря, выглядели пугающе. И конечно, Николас был очень дерзок. Но Гарольд не сомневался, что сумеет справиться. В конце концов, ему всегда удавалось справляться с Эсслином.
— О чем ты собираешься с ним говорить? — спросила Дорис.
— Полагаю, это очевидно. Мне нужно найти замену Эсслину.
Миссис Уинстенли проводила мужа почтительным взглядом и помахала рукой, когда он, скрючившись за рулем своего «моргана», выехал из гаража. «Найти замену Эсслину, — подумала она, складывая в раковину тарелки и столовые приборы. — Как будто речь о дверной ручке. Или разбитом чайнике».
Ее глубоко потрясла реакция Гарольда и остальных членов ЛТОК на гибель ведущего актера. Она знала, что его не очень жаловали (ей и самой он не особо нравился), но полагалось ведь хотя бы немного поплакать. Она решила пойти на похороны и оставила посуду отмокать, а сама поднялась наверх поискать что-нибудь темное и приличествующее такому случаю.
Тем временем Гарольд стрелой промчался по Хай-стрит и припарковался возле «Дрозда». Он намеревался поймать разом двух зайцев и очень обрадовался, увидев в магазине Эйвери, почтительно ответившего на приветствие, вместе со своим партнером. Режиссер величественным жестом отозвал Тима в сторонку и сказал:
— Вечером в пятницу я устраиваю прослушивание для «Дяди Вани». Нужно всех оповестить. Нико у себя?
— Да, но…
— Хорошо. А теперь я бы хотел ознакомиться с твоими идеями по поводу освещения для пьесы. — Игнорируя удивленный и насмешливый взгляд Тима, он продолжал: — У тебя прекрасные технические способности, и я думаю, что самое время проявить их в полной мере.
— Спасибо, Гарольд.
— Но не слишком фантазируй. Это Россия, не забывай.
После этого загадочного изречения Гарольд отдернул в сторону занавеску с синельной бахромой и поднялся вверх по деревянной лестнице.
Николас сидел на полу и декламировал. Работал газовый обогреватель, и в комнате было тепло и уютно. Калли Барнаби свернулась калачиком на кровати и пила кофе. Пол устилали страницы с драматическими текстами, и Николас произносил монолог из «Орестеи»[89].
Когда Гарольд появился в дверях, юноша прервал чтение, и они с Калли довольно холодно взглянули на вошедшего.
— Ага, — сказал Гарольд, не заметив холодности, но обратив внимание на «Орестею». — А я думал, что застану тебя за чтением «Дяди Вани».
— Почему. Гарольд?
— В пятницу прослушивание. — Режиссер предпочел бы, чтобы этот разговор происходил не в присутствии дочери Тома Барнаби. По его мнению, она была неплохой актрисой, но при этом гадкой самодовольной девчонкой и не уважала старших. Гарольд откашлялся. — Я уверен, ты будешь очень горд… очень рад услышать, что из всей труппы я выбрал тебя в ведущие актеры на место Эсслина.
По выражению лица Николаса Гарольд понял, что ему следовало сообщить это известие более деликатно. Юноша выглядел глубоко встревоженным. Гарольд обнадеживающе добавил:
— Конечно, для дяди Вани ты слишком молод, но если ты постараешься, то я уверен, что с моей помощью достигнешь большого успеха.
— Понятно.
Николас так сильно разволновался, что с трудом выдавил из себя это слово. Потом он добавил что-то еще, но именно в это мгновение девушка закашлялась, и Гарольду пришлось попросить Николаса повторить сказанное. После этого Гарольд, изумленно разинув рот, нетвердой походкой добрался до ближайшего стула и рухнул на него.
— Уезжаешь?
— Я собираюсь в Центральную школу.
— В какую такую школу?
— В Центральную школу сценической речи и актерского мастерства. Я хочу работать в театре.
— Но… ты и так в театре.
— Я говорю о настоящем театре.
Гарольд сорвался со стула, издав вопль, в котором в равной мере перемешались ярость, неверие и ужас. Николас побледнел и торопливо поднялся. Калли перестала кашлять.
— Как ты смеешь?! — Гарольд подскочил к Николасу, который с трудом удержался, чтобы не отшатнуться. — Как ты смеешь! Мой театр настоящий… ничуть не хуже, чем любой другой в этой стране. В этом мире. Ты вообще соображаешь, с кем говоришь? Ты понимаешь, какой у меня богатый опыт? Я срывал такие аплодисменты, за которые актеры из, как ты изволил выразиться, настоящего театра готовы душу продать. Со мной хотели работать звезды высочайшего уровня. Да, звезды! Если бы не обстоятельства, которые от меня не зависели, думаешь, стал бы я работать здесь? С людишками вроде тебя?
Последнюю фразу Гарольд истошно выкрикнул, потом умолк, тяжело дыша. Он выглядел сбитым с толку и смешным, но в нем едва заметно проступало что-то возвышенное и героическое. Он сейчас напоминал великого человека, который в одночасье состарился. Или прославленного воина, на голову которому дети нахлобучили бумажную корону.
— Я… я прошу прощения… — сбивчиво заговорил Николас. — Если вы хотите, я могу остаться на «Дядю Ваню»… Мне не нужно отправляться в Лондон незамедлительно…
— Нет, Николас. — Гарольд прервал речь юноши одним мановением руки. — Я не желаю работать с человеком, который не признает и не уважает моих режиссерских талантов.
— Да. Хорошо. Но я ведь все равно могу прийти и прослушаться… правда?
— Прослушаться может любой, — ответил Гарольд и с величественным видом удалился.
Когда он ушел, юноша и девушка восторженно улыбнулись друг другу.
— Ты пойдешь в пятницу? — спросила Калли.
— Наверное. К тому времени он успокоится.
— Тогда и я пойду.
— Не может быть!
— Почему не может? До конца января мне уезжать не надо. А я бы все отдала, чтобы сыграть Елену. Мы всегда сможем поступать по-своему.
— Черт возьми, это просто невероятно!
Прелестные губы Калли вновь раскрылись в улыбке.
— Что же тут невероятного? — сказала она.
__________
Барнаби и Трой явились в контору Хартсхона, Уизеруокса и Тетцлоффа. Мистер Оунс, занимавшийся делами Эсслина Кармайкла, встретил их любезно, хотя и слегка покровительственно. По всему его обхождению было видно, что он не привык общаться с полицией, но раз уж так случилось, он сумеет достойно показать себя, ничуть не хуже, чем любой другой.
— Ничего, ничего. Я всегда об этом мечтал, — ласково промолвил Тим. — Чтобы все в доме было склеено из кусочков.
— Помнишь Корнуолл?
— Не забуду до самой смерти. Я думал, никогда не вытащу тебя из той рыбной лавки в Рэдрете.
Эйвери виновато взглянул на своего возлюбленного.
— Я совсем про это позабыл.
— А я нет. Но… как видишь… я еще здесь.
— Да. Как ты думаешь, — Эйвери взял его за руку, — мы будем счастливы снова?
— Прекрати жить мечтами о будущем. Счастье невозможно создать нарочно. Оно лишь побочный продукт совместной жизни. Если повезет.
— Нам ведь везло, Тим?
— Нам и сейчас везет, старый пропойца. Но лучше об этом не говорить. Я устал.
Тим поднялся наверх, оставив друга допивать кофе.
Эйвери чувствовал себя боксерской грушей, которую только что хорошенько исколотили. Он содрогался при одном воспоминании о пережитом. А теперь, когда самое страшное миновало и стало понятно, что Тим никуда не уйдет, вновь возникло неприятное воспоминание, и отчаяние опять захлестнуло Эйвери.
Замечание Тима, от которого тот сначала отказался, а потом просто отмахнулся, внезапно приобрело зловещий оттенок. Эйвери подумал, что за словами «Теперь нам непременно придется уйти» кроется какая-то тайна. Наверное, они означали, что если бы Эсслин не погиб, то Тим и Эйвери могли бы остаться, несмотря на их выходку с освещением? Да в придачу ко всему Тим оказался любовником Китти. И именно Тиму принадлежала бритва. Действительно ли он спускался в туалет во время антракта? И зачем было спускаться, если рядом с буфетом целых две уборных?
— Что ты там застрял? Иди давай! — позвал Тим.
Но впервые за всю их совместную жизнь Эйвери, даже испытывая привычное плотское желание, не вскочил и не устремился к источнику своего наслаждения. Он сидел на неприбранной кухне, и ему становилось все холоднее и холоднее. А его подозрения все усиливались и усиливались.
На следующий день Гарольд явился домой к ланчу, что случалось крайне редко. Обычно он заходил куда-нибудь поесть, и миссис Уинстенли, приготовившая сандвичи, совершенно растерялась из-за этой перемены в обычном распорядке. Их семейный бюджет был весьма скромным, и внезапные траты в одном месте означали немедленное урезание расходов в другом. В глубинах буфета она обнаружила консервированный пудинг с говядиной и почками, а на часть денег, отложенных на цветочные семена, быстренько купила морковки. Но Гарольд ел с рассеянным видом, и она почувствовала, что вполне могла бы без лишних мудрствований накормить его своим собственным ланчем (состоявшим из вареной картошки и двух ломтиков мясного рулета).
Когда он соскреб с тарелки последние остатки подливки, она сказала:
— Заглянуть домой в полдень — это совсем на тебя не похоже, Гарольд.
— Сегодня я на работу больше не пойду. Нам с Николасом предстоит серьезный разговор по поводу его будущего.
— Он знает, что ты придешь? — Гарольд непонимающе взглянул на нее. — То есть… ты назначил ему встречу?
— Не говори глупостей, Дорис. Я никогда не назначаю встреч с молодыми членами труппы.
— Тогда его может не оказаться дома.
— Не могу представить, где еще он может оказаться в такой ужасный день.
Дорис взглянула на темные струи дождя, колотившие в кухонное окно.
— На сладкое есть кусочек кекса, Гарольд. Если хочешь, — сказала она.
Гарольд не ответил. Он смотрел на жену, но не видел ни ее желтоватых с проседью волос, ни поношенной юбки и кофты. Все его мысли занимал новый ведущий актер. Он представлял себе, как Николас выходит на сцену в образе дяди Вани, а впоследствии — Тартюфа, Отелло или даже короля Лира. Почему нет? Под умелым руководством Гарольда из юноши может получиться прекрасный актер. Ничуть не хуже Эсслина. Пожалуй, даже лучше.
Гарольду нелегко далось это решение. Поначалу он подумывал о Борисе и даже об Эверардах, которые, при всей своей манерности, создавали довольно интересные образы. Но он сознавал, что своим потенциалом все трое значительно уступают Николасу. Единственная причина, по которой Гарольд обдумывал другие кандидатуры, состояла в слегка своевольном и неуживчивом характере, который юноша выказал во время репетиции «Амадея». Несколько раз Гарольд чувствовал, что Николас пытается держаться независимо от него, и замечал проблески затаенной решительности, которые, мягко говоря, выглядели пугающе. И конечно, Николас был очень дерзок. Но Гарольд не сомневался, что сумеет справиться. В конце концов, ему всегда удавалось справляться с Эсслином.
— О чем ты собираешься с ним говорить? — спросила Дорис.
— Полагаю, это очевидно. Мне нужно найти замену Эсслину.
Миссис Уинстенли проводила мужа почтительным взглядом и помахала рукой, когда он, скрючившись за рулем своего «моргана», выехал из гаража. «Найти замену Эсслину, — подумала она, складывая в раковину тарелки и столовые приборы. — Как будто речь о дверной ручке. Или разбитом чайнике».
Ее глубоко потрясла реакция Гарольда и остальных членов ЛТОК на гибель ведущего актера. Она знала, что его не очень жаловали (ей и самой он не особо нравился), но полагалось ведь хотя бы немного поплакать. Она решила пойти на похороны и оставила посуду отмокать, а сама поднялась наверх поискать что-нибудь темное и приличествующее такому случаю.
Тем временем Гарольд стрелой промчался по Хай-стрит и припарковался возле «Дрозда». Он намеревался поймать разом двух зайцев и очень обрадовался, увидев в магазине Эйвери, почтительно ответившего на приветствие, вместе со своим партнером. Режиссер величественным жестом отозвал Тима в сторонку и сказал:
— Вечером в пятницу я устраиваю прослушивание для «Дяди Вани». Нужно всех оповестить. Нико у себя?
— Да, но…
— Хорошо. А теперь я бы хотел ознакомиться с твоими идеями по поводу освещения для пьесы. — Игнорируя удивленный и насмешливый взгляд Тима, он продолжал: — У тебя прекрасные технические способности, и я думаю, что самое время проявить их в полной мере.
— Спасибо, Гарольд.
— Но не слишком фантазируй. Это Россия, не забывай.
После этого загадочного изречения Гарольд отдернул в сторону занавеску с синельной бахромой и поднялся вверх по деревянной лестнице.
Николас сидел на полу и декламировал. Работал газовый обогреватель, и в комнате было тепло и уютно. Калли Барнаби свернулась калачиком на кровати и пила кофе. Пол устилали страницы с драматическими текстами, и Николас произносил монолог из «Орестеи»[89].
Когда Гарольд появился в дверях, юноша прервал чтение, и они с Калли довольно холодно взглянули на вошедшего.
— Ага, — сказал Гарольд, не заметив холодности, но обратив внимание на «Орестею». — А я думал, что застану тебя за чтением «Дяди Вани».
— Почему. Гарольд?
— В пятницу прослушивание. — Режиссер предпочел бы, чтобы этот разговор происходил не в присутствии дочери Тома Барнаби. По его мнению, она была неплохой актрисой, но при этом гадкой самодовольной девчонкой и не уважала старших. Гарольд откашлялся. — Я уверен, ты будешь очень горд… очень рад услышать, что из всей труппы я выбрал тебя в ведущие актеры на место Эсслина.
По выражению лица Николаса Гарольд понял, что ему следовало сообщить это известие более деликатно. Юноша выглядел глубоко встревоженным. Гарольд обнадеживающе добавил:
— Конечно, для дяди Вани ты слишком молод, но если ты постараешься, то я уверен, что с моей помощью достигнешь большого успеха.
— Понятно.
Николас так сильно разволновался, что с трудом выдавил из себя это слово. Потом он добавил что-то еще, но именно в это мгновение девушка закашлялась, и Гарольду пришлось попросить Николаса повторить сказанное. После этого Гарольд, изумленно разинув рот, нетвердой походкой добрался до ближайшего стула и рухнул на него.
— Уезжаешь?
— Я собираюсь в Центральную школу.
— В какую такую школу?
— В Центральную школу сценической речи и актерского мастерства. Я хочу работать в театре.
— Но… ты и так в театре.
— Я говорю о настоящем театре.
Гарольд сорвался со стула, издав вопль, в котором в равной мере перемешались ярость, неверие и ужас. Николас побледнел и торопливо поднялся. Калли перестала кашлять.
— Как ты смеешь?! — Гарольд подскочил к Николасу, который с трудом удержался, чтобы не отшатнуться. — Как ты смеешь! Мой театр настоящий… ничуть не хуже, чем любой другой в этой стране. В этом мире. Ты вообще соображаешь, с кем говоришь? Ты понимаешь, какой у меня богатый опыт? Я срывал такие аплодисменты, за которые актеры из, как ты изволил выразиться, настоящего театра готовы душу продать. Со мной хотели работать звезды высочайшего уровня. Да, звезды! Если бы не обстоятельства, которые от меня не зависели, думаешь, стал бы я работать здесь? С людишками вроде тебя?
Последнюю фразу Гарольд истошно выкрикнул, потом умолк, тяжело дыша. Он выглядел сбитым с толку и смешным, но в нем едва заметно проступало что-то возвышенное и героическое. Он сейчас напоминал великого человека, который в одночасье состарился. Или прославленного воина, на голову которому дети нахлобучили бумажную корону.
— Я… я прошу прощения… — сбивчиво заговорил Николас. — Если вы хотите, я могу остаться на «Дядю Ваню»… Мне не нужно отправляться в Лондон незамедлительно…
— Нет, Николас. — Гарольд прервал речь юноши одним мановением руки. — Я не желаю работать с человеком, который не признает и не уважает моих режиссерских талантов.
— Да. Хорошо. Но я ведь все равно могу прийти и прослушаться… правда?
— Прослушаться может любой, — ответил Гарольд и с величественным видом удалился.
Когда он ушел, юноша и девушка восторженно улыбнулись друг другу.
— Ты пойдешь в пятницу? — спросила Калли.
— Наверное. К тому времени он успокоится.
— Тогда и я пойду.
— Не может быть!
— Почему не может? До конца января мне уезжать не надо. А я бы все отдала, чтобы сыграть Елену. Мы всегда сможем поступать по-своему.
— Черт возьми, это просто невероятно!
Прелестные губы Калли вновь раскрылись в улыбке.
— Что же тут невероятного? — сказала она.
__________
Барнаби и Трой явились в контору Хартсхона, Уизеруокса и Тетцлоффа. Мистер Оунс, занимавшийся делами Эсслина Кармайкла, встретил их любезно, хотя и слегка покровительственно. По всему его обхождению было видно, что он не привык общаться с полицией, но раз уж так случилось, он сумеет достойно показать себя, ничуть не хуже, чем любой другой.