— Именно это и сказал.
— «Какой получится coup de théâtre»?
— Да.
— Вы уверены, что он имел в виду свое преображение в первом действии?
— Так ведь о нем он и говорил перед этим.
Барнаби внимательно посмотрел на Китти.
— Ваш муж кое-что сказал перед смертью.
Никакого проблеска страха. Никакой искры тревоги. Лишь обыкновенное удивление.
«Приехали, — подумал старший инспектор. — И это называется главная подозреваемая».
— И что он сказал?
— Мой сержант расслышал слово: «Спятил». Что это значит, по-вашему?
Китти покачала головой.
— Не считая… — под ободряющим взглядом Барнаби она запнулась. — Ну… значит, кто-то рехнулся. Иными словами, спятил. И пострадал из-за этого Эсслин.
— Возможно, это связано с его пресловутым coup de théâtre?
— Нет, то было в начале пьесы. А это — в самом конце.
«Соображает», — подумал Трой и нахмурился, когда она взяла еще одну сигарету и закурила. Перехватив его жадный взгляд, она протянула пачку.
— При исполнении не курю, миссис Кармайкл, спасибо.
— Ничего себе. Я думала, нельзя только крепкий алкоголь и… э-э… что еще?
— У меня при себе ордер на обыск. — Барнаби резко поднялся. — Прежде чем уйти, я бы хотел осмотреть вещи Эсслина. Особенно меня интересуют переписка и личные бумаги.
— Валяйте. А я пока накину на себя что-нибудь поприличнее.
Они проследовали за ней в прихожую, и она кивнула на дверь слева.
— Там его кабинет. Увидимся через пару минут.
Трой пронаблюдал, как ее длинные загорелые ноги скрылись наверху лестницы, устланной толстым ковром. Он подумал, что она похожа на соблазнительную молодую рабыню из какой-нибудь телевизионной комедии о Древнем Риме. Где девицы скачут повсюду в коротеньких сорочках, а мужчины носят шлемы с похожими на щетки гребнями. Он не отказался бы побегать за ней по Форуму.
— Даже не думайте, Гевин.
— После семи я свободен, сэр. Мог бы что-нибудь разузнать.
— Единственное, что вы можете разузнать, — это как лишиться повышения. Идемте, займемся делом.
Они вошли в небольшую комнату, интерьер которой состоял из письменного стола на двух тумбах, книжных полок и пары кресел.
— Что мы ищем? — спросил Трой.
— Что-нибудь. Что угодно. Особенно личное.
Ни один из ящиков письменного стола не был заперт, но их содержимое оказалось скудным и малоинтересным. Страховые бумаги. Документы на «БМВ». Закладные и различные счета. Банковские выписки, свидетельствующие о долговременных поручениях и умеренных ежемесячных переводах с депозитного счета. Барнаби отложил все это в сторону. Также обнаружилось несколько туристических брошюр. Потом они осмотрели и перетрясли книги (все больше по бухгалтерскому учету, за исключением собрания сочинений Диккенса, которое выглядело, как будто его никогда не открывали, не говоря о том, чтобы читать), но оттуда не выпало ни подозрительного письма, ни разоблачительной billet doux[83].
В гардеробной Эсслина и остальных комнатах также ничего не обнаружилось. Когда они готовились уезжать, Китти в черном спортивном костюме крутила педали велотренажера. Она вышла в прихожую проводить их. Девушка распустила волосы, и они, будто светлая парча, ниспадали ей на плечи.
— Прекрасный дом, — сказал Трой с дружелюбной улыбкой, как будто бы делая вклад в банк с расчетом на будущее.
— Чересчур большой для маленькой меня, — ответила Китти, открывая входную дверь. — Завтра я выставляю его на продажу.
— Для начала следует убедиться, что он действительно принадлежит вам, — сказал Барнаби.
— Что вы имеете в виду? Все переходит ко мне как к ближайшему родственнику.
— Широко распространенное заблуждение, Китти. — Взглянув на ее внезапно застывшее лицо, Барнаби сочувственно похлопал ее по руке. — Уверен, Эсслин оформил все должным образом, но я бы на вашем месте заглянул к поверенному.
Он вышел, и сержант хотел было двинуться за ним, когда Китти ухватила его за рукав.
— Забавно, что ваша фамилия Трой, да?
— Почему, миссис Кармайкл? — Даже сквозь толстую ткань он почувствовал тепло ее пальцев.
— Потому что «Трой» похоже на «Трою». А мое второе имя — Елена, — ответила она с лукавой улыбкой.
— Постойте! Постойте!
Барнаби остановил Колина на первых же словах, попросил чаю и говорил об отвлеченных предметах, пока не принесли чашки. Потом молча смотрел, как Колин энергичными движениями размешивает три кусочка сахара, и только затем придвинул к себе блокнот и карандаш.
— Чай нормальный?
— Да, спасибо.
Дожидаясь старшего инспектора, Колин сосредоточенно и напряженно думал, как будет сознаваться в своей виновности. Такой спокойный прием его несколько смутил.
— Чего вы ожидали, Колин? — спросил Барнаби. — Что я закую вас в кандалы?
Колин Смай потупился. И в глубине души почувствовал внезапную тревогу, поняв, что его мысли так легко прочесть. Он изо всех сил попытался успокоиться. Напустить на себя непроницаемый вид.
— Конечно, нет, — он нервно сглотнул. — Я знал, что мне предложат чаю. Я часто видел это по телевизору.
— Ну да. До выхода «Автомобилей Z»[84] всех держали на хлебе и воде.
Колин почувствовал, что должен засмеяться или, по крайней мере, улыбнуться. Наступила долгая пауза. Чего они ждут? Колин нервно прочистил горло и отхлебнул чаю. Вот как они ломают людей. Испытание тишиной. Но зачем его ломать? Разве он не явился с повинной? Почему бы ему не сказать все начистоту? Колин больше не мог молчать:
— Эти мысли не давали мне покоя, Том.
— По поводу бритвы?
— Я чувствовал, что не смогу… эм-м… жить в ладу с самим собой, поэтому… я пришел сознаться…
— Понятно. — Барнаби серьезно кивнул, но, как заметил Колин, ничего не записал у себя в блокноте. — И почему вы это сделали?
— Почему?
— Полагаю, такой вопрос вполне логичен?
— Да, конечно. — В голове у Колина заметались мысли: «Почему? Боже! Какой же я дурак! Надо было придумать мотив заранее». — Потому что… он плохо относился к Дэвиду… глумился и насмехался над ним на репетициях. Унижал его. Я… решил, что следует преподать ему урок.
— Довольно жестокий урок.
— Да…
— Можно сказать, несоизмеримо жестокий.
Барнаби взял ручку.
— Я не ожидал, — голос Колина зазвучал тверже. — Он обращался с Дэвидом, как настоящий подонок.
— Он со всеми обращался, как настоящий подонок.
Колин ничего не ответил, и Барнаби продолжил:
— Ладно, чего вы не ожидали?
— Что он… умрет.
— Бросьте, Колин. Для чего, по-вашему, на лезвие наклеили два слоя ленты? Что, по-вашему, могло случиться, если бы их отклеили, а Эсслин потом провел бритвой себе по горлу? Если вы имели мужество прийти и сознаться, то, по крайней мере, имейте мужество признать, что понимали, какими будут последствия. — Хотя Барнаби почти не повысил голоса, Колину он показался настоящим громовым раскатом, который, отразившись от стен, ударил ему прямо в барабанные перепонки. — Ну и когда вы отклеили ленту?
— После того как Дирдре проверила бритву.
— Разумеется. Но когда именно?
— Вы имеете в виду время?
— Конечно, я имею в виду время!
— Эм-м… думаю, после того как она объявила, что до начала остается полчаса… да. Точно. Стало быть, между половиной и без двадцати восемь.
— Довольно ловко, не правда ли? Ведь вокруг наверняка было немало народу.
— Нет. Дирдре ушла наверх за своими помощниками. А актеры еще сидели в гримерных.
— «Какой получится coup de théâtre»?
— Да.
— Вы уверены, что он имел в виду свое преображение в первом действии?
— Так ведь о нем он и говорил перед этим.
Барнаби внимательно посмотрел на Китти.
— Ваш муж кое-что сказал перед смертью.
Никакого проблеска страха. Никакой искры тревоги. Лишь обыкновенное удивление.
«Приехали, — подумал старший инспектор. — И это называется главная подозреваемая».
— И что он сказал?
— Мой сержант расслышал слово: «Спятил». Что это значит, по-вашему?
Китти покачала головой.
— Не считая… — под ободряющим взглядом Барнаби она запнулась. — Ну… значит, кто-то рехнулся. Иными словами, спятил. И пострадал из-за этого Эсслин.
— Возможно, это связано с его пресловутым coup de théâtre?
— Нет, то было в начале пьесы. А это — в самом конце.
«Соображает», — подумал Трой и нахмурился, когда она взяла еще одну сигарету и закурила. Перехватив его жадный взгляд, она протянула пачку.
— При исполнении не курю, миссис Кармайкл, спасибо.
— Ничего себе. Я думала, нельзя только крепкий алкоголь и… э-э… что еще?
— У меня при себе ордер на обыск. — Барнаби резко поднялся. — Прежде чем уйти, я бы хотел осмотреть вещи Эсслина. Особенно меня интересуют переписка и личные бумаги.
— Валяйте. А я пока накину на себя что-нибудь поприличнее.
Они проследовали за ней в прихожую, и она кивнула на дверь слева.
— Там его кабинет. Увидимся через пару минут.
Трой пронаблюдал, как ее длинные загорелые ноги скрылись наверху лестницы, устланной толстым ковром. Он подумал, что она похожа на соблазнительную молодую рабыню из какой-нибудь телевизионной комедии о Древнем Риме. Где девицы скачут повсюду в коротеньких сорочках, а мужчины носят шлемы с похожими на щетки гребнями. Он не отказался бы побегать за ней по Форуму.
— Даже не думайте, Гевин.
— После семи я свободен, сэр. Мог бы что-нибудь разузнать.
— Единственное, что вы можете разузнать, — это как лишиться повышения. Идемте, займемся делом.
Они вошли в небольшую комнату, интерьер которой состоял из письменного стола на двух тумбах, книжных полок и пары кресел.
— Что мы ищем? — спросил Трой.
— Что-нибудь. Что угодно. Особенно личное.
Ни один из ящиков письменного стола не был заперт, но их содержимое оказалось скудным и малоинтересным. Страховые бумаги. Документы на «БМВ». Закладные и различные счета. Банковские выписки, свидетельствующие о долговременных поручениях и умеренных ежемесячных переводах с депозитного счета. Барнаби отложил все это в сторону. Также обнаружилось несколько туристических брошюр. Потом они осмотрели и перетрясли книги (все больше по бухгалтерскому учету, за исключением собрания сочинений Диккенса, которое выглядело, как будто его никогда не открывали, не говоря о том, чтобы читать), но оттуда не выпало ни подозрительного письма, ни разоблачительной billet doux[83].
В гардеробной Эсслина и остальных комнатах также ничего не обнаружилось. Когда они готовились уезжать, Китти в черном спортивном костюме крутила педали велотренажера. Она вышла в прихожую проводить их. Девушка распустила волосы, и они, будто светлая парча, ниспадали ей на плечи.
— Прекрасный дом, — сказал Трой с дружелюбной улыбкой, как будто бы делая вклад в банк с расчетом на будущее.
— Чересчур большой для маленькой меня, — ответила Китти, открывая входную дверь. — Завтра я выставляю его на продажу.
— Для начала следует убедиться, что он действительно принадлежит вам, — сказал Барнаби.
— Что вы имеете в виду? Все переходит ко мне как к ближайшему родственнику.
— Широко распространенное заблуждение, Китти. — Взглянув на ее внезапно застывшее лицо, Барнаби сочувственно похлопал ее по руке. — Уверен, Эсслин оформил все должным образом, но я бы на вашем месте заглянул к поверенному.
Он вышел, и сержант хотел было двинуться за ним, когда Китти ухватила его за рукав.
— Забавно, что ваша фамилия Трой, да?
— Почему, миссис Кармайкл? — Даже сквозь толстую ткань он почувствовал тепло ее пальцев.
— Потому что «Трой» похоже на «Трою». А мое второе имя — Елена, — ответила она с лукавой улыбкой.
— Постойте! Постойте!
Барнаби остановил Колина на первых же словах, попросил чаю и говорил об отвлеченных предметах, пока не принесли чашки. Потом молча смотрел, как Колин энергичными движениями размешивает три кусочка сахара, и только затем придвинул к себе блокнот и карандаш.
— Чай нормальный?
— Да, спасибо.
Дожидаясь старшего инспектора, Колин сосредоточенно и напряженно думал, как будет сознаваться в своей виновности. Такой спокойный прием его несколько смутил.
— Чего вы ожидали, Колин? — спросил Барнаби. — Что я закую вас в кандалы?
Колин Смай потупился. И в глубине души почувствовал внезапную тревогу, поняв, что его мысли так легко прочесть. Он изо всех сил попытался успокоиться. Напустить на себя непроницаемый вид.
— Конечно, нет, — он нервно сглотнул. — Я знал, что мне предложат чаю. Я часто видел это по телевизору.
— Ну да. До выхода «Автомобилей Z»[84] всех держали на хлебе и воде.
Колин почувствовал, что должен засмеяться или, по крайней мере, улыбнуться. Наступила долгая пауза. Чего они ждут? Колин нервно прочистил горло и отхлебнул чаю. Вот как они ломают людей. Испытание тишиной. Но зачем его ломать? Разве он не явился с повинной? Почему бы ему не сказать все начистоту? Колин больше не мог молчать:
— Эти мысли не давали мне покоя, Том.
— По поводу бритвы?
— Я чувствовал, что не смогу… эм-м… жить в ладу с самим собой, поэтому… я пришел сознаться…
— Понятно. — Барнаби серьезно кивнул, но, как заметил Колин, ничего не записал у себя в блокноте. — И почему вы это сделали?
— Почему?
— Полагаю, такой вопрос вполне логичен?
— Да, конечно. — В голове у Колина заметались мысли: «Почему? Боже! Какой же я дурак! Надо было придумать мотив заранее». — Потому что… он плохо относился к Дэвиду… глумился и насмехался над ним на репетициях. Унижал его. Я… решил, что следует преподать ему урок.
— Довольно жестокий урок.
— Да…
— Можно сказать, несоизмеримо жестокий.
Барнаби взял ручку.
— Я не ожидал, — голос Колина зазвучал тверже. — Он обращался с Дэвидом, как настоящий подонок.
— Он со всеми обращался, как настоящий подонок.
Колин ничего не ответил, и Барнаби продолжил:
— Ладно, чего вы не ожидали?
— Что он… умрет.
— Бросьте, Колин. Для чего, по-вашему, на лезвие наклеили два слоя ленты? Что, по-вашему, могло случиться, если бы их отклеили, а Эсслин потом провел бритвой себе по горлу? Если вы имели мужество прийти и сознаться, то, по крайней мере, имейте мужество признать, что понимали, какими будут последствия. — Хотя Барнаби почти не повысил голоса, Колину он показался настоящим громовым раскатом, который, отразившись от стен, ударил ему прямо в барабанные перепонки. — Ну и когда вы отклеили ленту?
— После того как Дирдре проверила бритву.
— Разумеется. Но когда именно?
— Вы имеете в виду время?
— Конечно, я имею в виду время!
— Эм-м… думаю, после того как она объявила, что до начала остается полчаса… да. Точно. Стало быть, между половиной и без двадцати восемь.
— Довольно ловко, не правда ли? Ведь вокруг наверняка было немало народу.
— Нет. Дирдре ушла наверх за своими помощниками. А актеры еще сидели в гримерных.