Чтобы прочесть сообщение Страйка подальше от посторонних глаз, она прошла по деревянным указателям «Крипта» и сбежала по узкой каменной лестнице на самый нижний этаж, где нашла безлюдную часовню. Крипта напоминала средневековую шкатулку для драгоценностей: золотую стену сплошь покрывали геральдические и религиозные сцены и символы. Над алтарем блестели изображения святых, а небесно-голубые органные трубы были украшены золотыми бантами и алыми лилиями. Робин присела на обитую красным бархатом скамью и открыла сообщение.

Просьба. Барклай 10 дней пас Джимми Найта, но сейчас узнал, что в эти выходные должен сидеть с ребенком, т. к. жена выходит на работу. Энди с семьей сегодня улетает на неделю в Аликанте.

Я его подменить не смогу, т. к. Джимми меня знает. Завтра ОТПОР участвует в противоракетном марше. Начало в 14, от Боу. Сможешь?



После недолгого раздумья у Робин вырвался стон, эхом отозвавшийся от стен крипты.

Впервые за год с лишним Страйк просил ее, причем буквально в последнюю минуту, поработать сверхурочно, но в эти выходные они с Мэтью планировали отметить первую годовщину свадьбы. Уже был заказан номер в дорогом отеле, а упакованные дорожные сумки стояли в багажнике машины. До встречи с Мэтью оставалось всего ничего. Им предстояло ехать прямиком в «Le Manoir aux Quat’Saisons»[26]. Нетрудно было представить, в какую ярость привел бы мужа ее отказ. В золоченой тишине крипты у Робин в памяти всплыли слова, которые сказал ей Страйк, когда согласился преподать ей начала следственной работы:

«Мне нужен такой напарник, который не считается со временем. Который не возражает работать в выходные… У тебя действительно есть способности к сыску, но ты выходишь замуж за человека, которому это занятие ненавистно…»

А у нее тогда вырвалось: «Мэтью не касается, какую профессию я выбрала».

И в пользу чего она делает выбор теперь? Когда-то она сказала, что не намерена разрушать брак, и согласилась на попытку примирения. Страйк выжал из нее не один час сверхурочной работы. Не ему говорить, что она отлынивает.

Медленно, то стирая, то заменяя слова, продумывая каждый слог, она напечатала ответ:

Очень жаль, но в эти выходные у меня годовщина свадьбы.

Забронировали гостиницу, выезжаем сегодня вечером.



Ей хотелось добавить что-нибудь еще, но как тут скажешь? «Мой брак складывается не лучшим образом, нужно хотя бы устроить семейное торжество»? «Я бы охотнее замаскировалась под демонстрантку и пошла следить за Джимми Найтом»? Робин нажала на «отправить».

Сидя в ожидании ответа, как пациентка – в ожидании медицинского заключения, Робин следила взглядом за изгибами виноградных лоз, украшающих потолок. Лепное убранство смотрело на нее сверху вниз множеством причудливых лиц, подобных образу мифического Зеленого человека[27]. Геральдические и языческие символы переплетались с ангелами и крестами. Эта часовня была чем-то большим, нежели Господень дом. Она возвращала человека к эпохе магии, суеверий и феодальной власти.

Минута тянулась за минутой, а Страйк все не отвечал. Встав со скамьи, Робин прошлась по часовне. В самом дальнем конце обнаружился какой-то чулан. Открыв дверцу, она увидела бронзовую табличку в память суфражистки Эмили Дэвисон[28]. Та, как оказалось, в свое время здесь переночевала, чтобы на момент переписи населения 1911 года с полным правом указать местом жительства палату общин, – за семь лет до предоставления женщинам избирательного права. Эмили Дэвисон, невольно подумала Робин, осудила бы ее решение поставить шаткий брак выше свободы трудиться.

У нее опять зажужжал мобильный. Робин опустила взгляд, боясь увидеть присланное сообщение. Страйк ответил двумя буквами:

OK



Свинцовая гора свалилась у нее с плеч и скользнула под ложечку. Страйк – она прекрасно понимала – до сих пор жил в воспетой репортерами клетушке над офисом и работал без выходных. Единственный человек в агентстве, не связанный узами брака, он не проводил жесткой границы между профессиональной и личной жизнью; граница эта, конечно, существовала, но только гибкая, проницаемая, не то что у нее, Барклая и Хатчинса. И самое неприятное – Робин, не найдя нужных слов, так и не сказала Страйку, что ей совестно, и все понятно, и ничего нельзя отменить, а ведь сказать еще нужно было так, чтобы не сделать и намека на краткое объятие на ступенях лестницы в день ее свадьбы, – еще неизвестно, помнил ли о нем Страйк после столь долгого умолчания.

Совершенно подавленная, она вышла из крипты, все еще держа в руках документы, которые якобы требовалось передать по назначению.

В кабинете она застала только Рафаэля: тот, сидя за компьютером Иззи, печатал двумя пальцами.

– Иззи отправилась с папенькой по какому-то делу – до того занудному, что у меня тут же из головы вылетело, – сообщил он. – Скоро придут.

С вымученной улыбкой Робин вернулась за свой стол, так и не избавившись от мыслей о Страйке.

– Дебильный какой-то стих, верно? – спросил Рафаэль.

– Какой? Ах да, тот… латинский? Пожалуй, – сказала Робин. – Есть немного.

– Сдается мне, отец его специально вызубрил, чтобы уколоть Маллика. Такую муть никто в голове не держит.

Вспомнив, что даже Страйк, как ни удивительно, знает наизусть кое-что из латыни, Робин возразила:

– Да нет, вряд ли специально.

– Он что, на Маллика зуб точит?

– Понятия не имею, – солгала Робин.

Она исчерпала все способы изображения деловитости и теперь просто перекладывала бумажки.

– Ты здесь надолго, Венеция?

– Пока не знаю. Наверное, до парламентских каникул.

– Тебе серьезно охота тут работать? На постоянной основе?

– Да, – ответила она. – Мне это интересно.

– А раньше чем занималась?


– Пиаром, – сказала Робин. – Тоже неплохая работа, но мне хочется перемен.

– Надеешься подцепить себе парламентария? – спросил он с едва заметной ухмылкой.

– Не сказала бы, что здесь мне встретился хоть кто-нибудь стоящий, – ответила Робин.

– Обижаешь. – Рафаэль комично вздохнул.

Чтобы он не заметил, как ее бросило в краску, Робин склонилась над ящиком стола и наобум вытащила какие-то канцелярские мелочи.

– Итак: встречается ли с кем-нибудь Венеция Холл? – продолжил Рафаэль, когда она выпрямилась.

– Да, – ответила Робин. – Его зовут Тим. Мы вместе уже год.

– Вот как? И чем же занимается Тим?

– Работает в аукционном доме «Кристис».

Нужный типаж подсказали ей те молодые люди, которые вместе с Сарой Шедлок зашли в «Красный лев»: лощеные, в дорогих костюмах, явно выпускники частных школ, – с такими, в ее представлении, не зазорно было водить знакомство крестнице Чизуэлла.

– А у тебя как на личном фронте? – спросила Робин. – Иззи упоминала некую…

– Из галереи? – подхватил Рафаэль, не дав ей договорить. – Ничего серьезного. Она для меня слишком молода. К тому же предки отослали ее во Флоренцию.

Резко развернувшись к ней на офисном стуле, он мрачно и пытливо вгляделся в ее лицо, словно хотел вызнать нечто большее, чем позволяла обычная болтовня. Робин отвела глаза – всем довольной подруге воображаемого Тима не под силу было выдержать столь напряженный взгляд.

– Ты веришь в искупление грехов?

Вопрос застал ее врасплох. В нем сквозили торжественность и изящество, как в сияющей шкатулке-часовне у подножья винтовой лестницы.

– Я… да… верю, – пробормотала Робин.

Взяв со стола Иззи карандаш, Рафаэль безостановочно вертел его в своих длинных пальцах и внимательно наблюдал за Робин, как будто просчитывал ситуацию.

– Тебе известно, что я наделал? Когда был за рулем?

– Да, – ответила Робин.

Между ними повисло молчание, в котором Робин видела проблески огней и зыбкие фигуры. Она без труда представила себе окровавленного Рафаэля за рулем и лежащую на асфальте искалеченную молодую мать, полицейские автомобили, ограждающую ленту и зевак, едва не выпадавших из попутных и встречных машин. Сейчас его пристальный взгляд, решила для себя Робин, выдавал надежду на некое благословение, – можно подумать, ее прощение что-нибудь значило. Но иногда бывает, и она это знала, доброта случайного знакомого или даже совершенно постороннего человека способна многое изменить и дать поддержку, тогда как самые близкие, пытаясь помочь, сталкивают тебя под откос. Ей вспомнился престарелый распорядитель в холле для членов палаты общин: тот мало что понимал, но мог утешить, как никто другой: его хрипловатый голос и добрые слова были спасительным тросом, вытянувшим ее из безумия.

Дверь вновь распахнулась. Робин и Рафаэль одновременно вздрогнули: в кабинет вошла рыжеволосая пышечка с разовым пропуском на ленте-ланьярде. По фотографиям из Сети, которые присылал Страйк, Робин сразу узнала Кинвару, жену Джаспера Чизуэлла.

– Здравствуйте, – выговорила Робин, пока Кинвара молча сверлила глазами Рафаэля, который торопливо откинулся на спинку офисного стула и опять принялся печатать.

– Ты, должно быть, Венеция.

Кинвара перевела на Робин ясный, золотистый взгляд своих кошачьих глаз. У нее был по-детски тонкий голосок. Лицо выглядело слегка одутловатым.

– И ведь собой хороша, как я погляжу. Мне не говорили, что ты такая красотка.

Робин не нашлась с ответом. Кинвара опустилась в низкое мягкое кресло, где обычно коротал время Рафф, сняла с темени дизайнерские солнцезащитные очки, которые придерживали копну рыжих волос, и тряхнула головой. Обнаженные руки и ноги покрывала густая россыпь веснушек. Застежка ее просторного зеленого сарафана лопалась на пышном бюсте.

– Так чья же ты дочь? – капризно спросила Кинвара. – От Джаспера я этого не услышала. Он вообще рассказывает только самое необходимое. Мне не привыкать. Просто сказал, что ты его крестница.

Никто не предупреждал Робин, что Кинвара не посвящена в суть дела. Очевидно, Иззи и Чизуэлл не предусмотрели возможности подобной встречи.

– Я дочь Джонатана Холла, – нервно ответила Робин.

У нее были наготове основные сведения о «крестнице-Венеции», но она и подумать не могла, что ее припрет к стенке жена Чизуэлла, наперечет знающая друзей и знакомых мужа.

– А кто он такой? – спросила Кинвара. – Наверно, я что-то упустила… Джаспер будет недоволен моей рассеянностью…

– Он работает в сфере землепользования в…

– А, в Нортумберленде? – перебила Кинвара, которая, по-видимому, не собиралась более дознаваться. – Значит, это было еще до меня.

Слава богу, подумала Робин.

Кинвара закинула ногу на ногу и сложила руки на пышной груди. Носок туфельки ходил вверх-вниз. Теперь вниманием жены министра опять завладел Рафаэль, которого пронзил жесткий, если не злобный, взгляд мачехи.

– А ты не собираешься со мной поздороваться, Рафаэль?

– Здравствуй, – сказал он.

– Джаспер велел мне ждать здесь, но, если ты предпочитаешь, чтобы я постояла в коридоре, могу и выйти, мне не трудно, – защебетала Кинвара тонким, пронзительным голосом.