Крис удивленно моргнула светлыми ресницами и осторожно уточнила, точно приняв меня за чокнутую:

– Ты о том, что у каждого человека в Абрисе существует точная копия?

Я кивнула:

– Может, в параллельном мире мы с тобой даже не знакомы, или вообще враждуем, или…

– Ох, Лерой, остановись на мгновение! – затрясла головой подружка. – Ты нарисовала такую картину, что жить расхотелось. Если где-нибудь существует еще одна Кристина Сереброва, то надеюсь, что ее отец не служит в храме, потому что быть единственной неверующей в семье молельщика – это невыносимо.

– Скажи? Не бывает таких совпадений, – пробормотала я.

– По-моему, ты слишком много думаешь о странных вещах, – завела подружка любимую песню, но ее прервал возглас, донесшийся с другого конца длинного стола, где сидела шумная веселая компания.

– Эй, Святоша Крис, как дела?

Несколько человек с любопытством обернулись в нашу сторону. Она с веселой улыбкой помахала рукой.

– Чего сидишь в отстойнике? Иди сюда! – немедленно позвали подружку.

Удивленно изогнув брови, я следила за неожиданным действом. С каких пор Крис стала пользоваться успехом в университете? Еще в прошлом семестре она считала за счастье тихонечко спрятаться в уголке едальни, лишь бы ее не заметила королевская стая, или же вообще пропускала обед.

Вдруг среди обладателей разноцветных мантий я узнала несколько лиц. Не все парни встретились мне тем неудачным вечером на заброшенной мануфактуре, возможно, с кем-то мы сталкивались на общих лекциях, но совершенно точно они были скользящими.

– Пойдем к ним? – Крис тут же подхватила сумку и поспешно поднялась, будто боялась, что второго приглашения не последует.

– У меня через десять минут начинается смена в читальном зале. – Я решительно запихнула учебник в сумку.

– Ну я тогда… – Крис смущенно потрогала волосы. – Ничего, если я пойду к ним?

– Они ведь скользящие? – глядя ей в глаза, прямо спросила я.

Подруга изменилась в лице.

– Как и мы.

– Я не отношу себя к этому… клану самоубийц и тебе не советую, – кивнула я на компанию. – Заканчивай с этим, Крис. Крысиные бега не приводят ни к чему хорошему.

– Крысиные бега? Лерой, – усмехнулась подруга, – с каких пор ты стала снобом? Никто не виноват, что тебе не повезло и ты оказалась в черном списке.

– Проклятие, Крис! – в сердцах воскликнула я и невольно заметила, что соседи с любопытством прислушиваются к нашей перепалке, пришлось умерить пыл: – Я выскребла совком пятьсот миль загаженной мостовой, и меня это бесит. Меня бесит отрабатывать штраф в библиотеке и лазить в ледяное хранилище. Все так! Но я уже по уши в неприятностях и просто не хочу, чтобы в них вляпалась ты!

Она стояла, я сидела. Приходилось задирать голову, и это словно делало мои слова незначительными, но подняться означало бы признать, что впервые с момента знакомства мы действительно ссорились.

– Я понимаю, что ты за меня волнуешься, но я уже взрослая девочка, Лерой, и вовсе не тихоня, – отозвалась Крис, вешая сумку на плечо. – Увидимся завтра. Надеюсь, у тебя будет не такое мрачное настроение.

Развернувшись и улыбаясь во весь рот, она помахала рукой компании. Сквозь беспрерывный гомон обеденной залы до меня донеслись одобрительные возгласы.

Я вышла не оглядываясь, а когда, расстроенная и подавленная, спускалась в холл по широкой каменной лестнице, встретилась с процессией, возглавляемой дорого одетой женщиной в жемчугах. Перед ней, беспрестанно заглядывая в глаза, вместо того чтобы смотреть под ноги, вытанцовывал (без преувеличений) декан факультета изящных искусств.

– Сюда, госпожа, пожалуйте! – приговаривал он, неловко указывая направление рукой, будто с единственной во всем здании лестницы можно было куда-нибудь свернуть. Гостья выглядела сердито: губы поджаты, брови сведены, в руках крошечная золотая сумочка, на волосах – маленькая кокетливая шляпка. На потуги декана она явно не обращала внимания и беспрестанно о чем-то перешептывалась с господином в форменном мундире королевского розыскного бюро.

Вместе с остальными адептами я освободила дорогу, отодвинувшись к стене.

– Это мать Аглаи Коваленко, – зашептались между собой две подружки в ярко-синих, как у Крис, мантиях. – Слышала? Говорят, что ведьма-то пропала.

У меня похолодело внутри.

Дама с каменным выражением лица прошла мимо, оставив после себя шлейф резковатых, но явно сделанных на заказ благовоний, а девчонки, продолжая перешептываться, начали спускаться. Нагнав их, я спросила:

– Вы говорили, что Аглая пропала. Давно?

Адептки с недоумением оглянулись в мою сторону.

– Я в читальном зале работаю. Дала без записи ей книжку из хранилища, – моментально соврала я, – если не вернет, то меня четвертуют.

Сплетницы смотрели недоверчиво.

– Знаете же, что ей отказывает только самоубийца, – добавила я.

– А ты разве не кузина Валентина Озерова? – уточнили те.

– Подруга детства, поэтому меня она ненавидела сильнее, чем остальных.


Образ жертвы, вероятно, оказался однокурсницам близок. Проверив, далеко ли ушла госпожа Коваленко-старшая, одна из девчонок быстро проговорила:

– Говорят, что четыре дня назад ведьма уехала из дома и не вернулась. Вроде бы даже записку оставила, что умотала в столицу за покупками, но в городском доме так и не появилась. Вот и начался переполох. Так что… – она похлопала меня по плечу, – сочувствую по поводу книги.

Не дождавшись благодарностей, они снова схватились под ручку и захлебнулись очередными предположениями:

– Мне кажется, что она просто сбежала с Валентином Озеровым.

– Ты совсем глупая? – возмутилась вторая. – Он же обручился летом с какой-то столичной богачкой.

– И что? Невеста – не фонарный столб, может и подвинуться. Все знают, что ведьма по нему сохла…

Перед мысленным взором вновь появилось удивленное и даже недоверчивое лицо университетской красотки в ту минуту, когда мы столкнулись в доме Исаи Гленна. Было непохоже, чтобы ее держали в Абрисе силой. Более того, она выглядела откровенно расстроенной моим появлением, словно обнаружила нежданную конкурентку.

Что же происходило в том доме?

Невольно я оглянулась и успела заметить, как хвост из черно-белой свиты матери Аглаи втягивается в коридор, ведущий к ректорской приемной. Похоже, привычку окружать себя толпой приспешников и прихлебателей дочь переняла от родительницы.





* * *


Домой я возвращалась в глубоких сумерках. В безлюдном переулке горел единственный фонарь, как правило, ночью мало спасавший от густой темноты. Толкнув калитку, я уж было собралась войти в сад, но помедлила. Впервые с момента, как мы с отцом поселились в доме, петли не скрипели истошным скрипом, заставлявшим соседей осенять себя божественным знаком. С удивлением я подергала калитку вперед-назад. Кто-то действительно смазал развалину! И это было не последнее удивительное открытие. В окнах на втором этаже горел свет. К нам приехали соседи!

Только споткнувшись о перевернутый на садовой дорожке цветочный горшок, я поняла, что иду с задранной головой и неотрывно таращусь на мансарду, пытаясь в окнах за белыми занавесками разглядеть силуэты.

Не сказать, чтобы они, эти неожиданные соседи, оказались шумными, но в старом доме были слишком тонкие стены и перекрытия, о чем мы с отцом за прошедшие годы просто не имели возможности узнать. Ведь прежде на втором этаже, больше похожем на голубятню, никто не селился.

То и дело наверху слышались шаги, изредка что-то звякало. Открывалась и закрывалась дверь – сами того не зная, новые соседи заставляли меня думать не о домашнем задании, а о выжженной руне «ключ от всех дверей», оставленной после возвращения из Абриса. Видимо, новые жильцы (или все-таки жилец, а может, жиличка?) пытались избавиться от метки, чтобы ее случайно не пробудил залетный вор.

– Извините… – задрав голову, пробормотала я, осознавая, что уничтожить нарисованную мной руну простым неофитам просто не под силу, а предложить помощь в ее уничтожении означало бы расписаться в авторстве. Более неловкого знакомства не придумаешь.

Вдруг сверху громыхнуло с такой силой, точно в мансарде рухнул шифоньер. С перепугу я вжала голову в плечи, съежилась и прикрыла макушку учебником артефакторики, будто кожаный переплет сумел бы меня защитить, если бы сверху ухнул потолок.

– Эй, вы там живы? – тихонечко позвала я.

Прозвучало невнятное ругательство. Голос был один, и мне почудилось, что он принадлежал мужчине. Вдруг снова с такой яростью громыхнуло, что сверху прямо на учебники, раскрытые на кухонном столе, посыпался песок и шлепнулись куски побелки. В изумлении я задрала голову и обнаружила возникшую поперек потолка кривую трещину.

И тут в дверь постучали.

На одно сумасшедшее мгновение подумалось, что парень действительно проломил пол, провалился на веранду и теперь постучался ко мне в надежде получить первую лекарскую помощь… или же попросить помочь затащить обратно на второй этаж шкаф. К слову, оба варианта даже мысленно прозвучали паршиво, но последний мне нравился еще меньше первого.

Вскочив со стула, я бросилась открывать. На пороге, спрятав руки в карманы, стоял Валентин. На лице ходили желваки, а губы были крепко сжаты. Он явно злился.

Некоторое время в гробовом молчании мы разглядывали друг друга. Наконец Тин вытащил руку из кармана брюк и продемонстрировал зажатый между пальцами сложенный конвертиком голубой квиток. Я перевела холодный взгляд с чека, отправленного в счет долга, на позднего визитера.

– Сегодня утром мой помощник получил в монетном дворе вот это, – в его голосе звучало плохо сдерживаемое отвращение. – Не предложишь войти?

– Ладно. – Я открыла дверь пошире, немедленно вспомнила о выжженном посреди кухни ореоле от магических ворот и категорично заявила: – Давай поговорим у тебя в карете.

Однако ругаться в экипаже Тин не собирался, видимо посчитав мою кухню местом более подходящим. Бесцеремонно отодвинув меня в сторону, вошел в дом и первым делом, не успела еще захлопнуться дверь, уставился на черный круг.

Последовала долгая и пронзительная пауза. Судя по тому, как гость изменился в лице, он догадался, что именно испоганило деревянный пол в моем доме.

– Теперь я уже не знаю, о чем мне хочется поговорить больше. Об этом… – Он снова продемонстрировал квиток, а потом кивнул на дубовые доски: – Или об этом.

– Откровенно говоря, Тин, у меня нет никакого желания обсуждать с тобой ни одну из этих двух вещей, – сердито отозвалась я, складывая руки на груди, словно он мог заметить почти невидимые линии от темной руны на ладони. – У меня был очень длинный день…

– Ты тогда молчи, говорить буду я, – перебил он и, твердыми шагами пройдя к столу, бросил квиток на разворот открытого учебника. – Давая тебе деньги, Лерой, я не предполагал, что ты оскорбишь меня настолько, что станешь их возвращать.

– Я оскорбила тебя тем, что не хочу оставаться должницей?

– Лерой, мы были друзьями большую часть нашей жизни…

– Именно! – воскликнула я. – Для тебя пятьдесят золотых – мелочь, для меня прорва денег. Даже эти десять монет не достались мне просто. Почему ты отказываешься их принять? Я их заработала. Отказаться от них означает наплевать на все усилия, которые я приложила. Может, мне тоже оскорбиться?

– Лерой, да что с тобой происходит?! – рявкнул Тин. – Тебя как будто подменили! Ты всегда была такой… покладистой.

– Какой? – опешила я, вдруг действительно почувствовав себя обиженной.

Тут-то меня и осенило. Очевидно, что обалдевшая и ослепшая от безответной любви, я не замечала простых вещей. Никогда, ни при каких обстоятельствах Валентин Озеров не обратил бы внимания на заботливую подружку, через день таскавшую ему в контору корзинки с едой. Подружку, которую он брал с собой на официальные приемы, чтобы она отпугивала не в меру прытких девиц, и ставшую ненужной, когда нашлась подходящая партия.