— А тем более — признаться в преступлении.
Они переглянулись. Разговор заходил в тупик. Арева, однако, не торопилась уходить.
— Может, очную ставку с Ветровой сделать?
Антонина Яковлевна немного подумала:
— Давайте повременим. Ветрова хитрит, нащупывает, чем мы располагаем. — И, помолчав, добавила — При необходимости зачитаем Микрюкову ее показания, дадим понять, что Ветрова «рассыпалась».
— Как бы не спугнуть остальных участников!
— Пока нет основания для такой тревоги. Похоже, взяли вы Ветрову и Микрюкова чисто, без шума.
— А как вы, Антонина Яковлевна, рассматриваете Телегина и Нагретова с ювелирного завода?
— Пока нет никаких данных, что именно они участвуют в совершении преступления. А зашифрованные записи Ветровой дают нам лишь повод их подозревать, и не более. Не будем их сегодня трогать, а завтра обязательно все проясним.
Перед опознанием Антонина Яковлевна решила все-таки еще раз поговорить с Микрюковым. Он по-прежнему держался с подчеркнутой холодностью, впрочем вполне корректной. Нередко так бывает: поначалу человек Предстает в ореоле вполне порядочного, ревниво оберегающего свое достоинство, а впоследствии под внешней привлекательностью и благоприятностью обнаруживаются черты корыстолюбца, мошенника, морально разложившегося типа.
— Мне нечего дополнить, — без прежней твердости в голосе произнес Микрюков. — Все, что я знал, сказал. — И опустил голову. Нетрудно было заметить, как он напряжен. Наступило время решительных действий.
— Нечего, говорите? — сухо переспросила Арева и дала команду пригласить понятых.
В кабинет вошли мужчины и стали с оглядкой рассаживаться.
— А вы, Микрюков, садитесь на любой из трех стульев у стенки.
Как только все было готово, следователь объявила, что сейчас будет проведено опознание. И когда вошла свидетельница, обратилась к ней:
— Яблокова, вы предупреждаетесь за дачу заведомо ложных показаний. Вам предъявляются для опознания трое мужчин. Есть ли среди них те, кого вы знаете? Посмотрите внимательно. С ответом не торопитесь. Товарищи, встаньте.
— А чего не торопиться-то, я хоть из тысячи сразу бы узнала. Этот гражданин находится в середине. Он неоднократно бывал у нас в столовой с Ветровой, когда та продавала нашим сотрудникам ювелирные изделия.
— Назовите свою фамилию, гражданин!
Мысль работала лихорадочно в поисках хоть какого-нибудь просвета в тупике, но выходило, что загнали его так, что и не шевельнуться. Плотно сжав зубы, он еле слышно процедил:
— Микрюков.
Арева уточнила:
— Значит, вы опознаете Микрюкова?
Яблокова убежденно подтвердила:
— Да, именно его. Других не знаю, и вижу их впервые.
— Спасибо. Подпишите протокол и подождите несколько минут в коридоре, вы еще потребуетесь для очной ставки.
— Василий Иванович, приглашайте другую свидетельницу, — распорядилась Арева, обращаясь к Носи-кову.
— Микрюков, выбирайте место.
— Я сяду с краю.
— Хорошо.
Официантка Малахова тоже его опознала.
Ошарашенный Микрюков сидел с отсутствующим взглядом. В нем все кипело от злости и обиды. Молчал, надеясь неизвестно на что. А следователь выкладывала все новые и новые доказательства:
— Зачитаю вам показания Ветровой: «Ювелирные изделия я получала от Микрюкова». Вот еще одно место: «С ним я ездила по точкам и продавала там золотые изделия». Взгляните на протокол, на подпись Ветровой. Что еще надо, чтобы вы поняли всю нелепость своего поведения, бесперспективность запирательства?..
Потом Антонина Яковлевна извлекла из папки еще один документ. Глядя в упор на Микрюкова, показала карандашом:
— Здесь говорится, что на бумаге, в которой находились изъятые у Ветровой ювелирные изделия, имеются отпечатки пальцев. В том числе и ваши. Читайте, читайте.
Арева помолчала.
— У вас, Микрюков, единственный шанс — говорить правду.
— Я хочу встретиться с Ветровой, — шмыгнул он носом.
— Всему свое время. Сейчас разговор с вами.
— Запутался я, товарищ следователь.
— Это видно.
— Сколько мне отвесят?
Арева выдержала довольно длинную паузу и сказала:
— Это уж как суд решит. Многое, естественно, будет зависеть от вашего поведения. От вашего благоразумия.
— Да, нехорошо получилось, — криво улыбнулся Микрюков. — Всю жизнь у меня все идет не так, как у людей.
— Всю жизнь, говорите? — улыбнулась Антонина Яковлевна. — Да ведь она у вас только начинается.
— Да и то, что прожито, — сплошные неприятности, куда ни кинь.
Люди по-разному относятся к своим ошибкам: одни ищут их причины внутри себя, а другие — вокруг. Микрюков был единственным сыном у довольно обеспеченных родителей. Его вкусно кормили, хорошо одевали, всячески оберегали от огорчений и забот взрослого мира. Постепенно сердце его обросло жирком сытости и снисходительного самодовольства.
— С горем пополам дотянул до восьмилетки, — рассказывал Микрюков. — Маманя протолкнула в техникум. Ушел. Разочаровался в профессии электрика…
Никаких обязанностей, никаких забот. А пустота, как известно, должна чем-то заполняться. Пил да ел. И чем больше накапливалось пустых бутылок после попоек, тем мрачнее и тяжелее становилась атмосфера его прокуренной комнаты.
И тут повстречался Петька Нагретое, одноклассник по прозвищу Утюг. Вспрыснули, как водится, встречу. Микрюков поплакался на скучную жизнь.
— Когда человек не знает, как жить, ему всегда трудно, — сказал Петька-Утюг. — Три, Вова, к носу, и все пройдет.
Микрюков побывал у Нагретова дома. Занял денег, потом еще и еще. А отдавать было нечем. И тогда однажды Нагретое предложил ему выгодное дело. Микрюков не отказался. И потекли в карман трешки, а там и красненькие. Тут подвернулась Ветрова. Микрюков ушел из дома, сорвался с работы. И пошла наперекосяк его и без того нескладная жизнь.
…Микрюков умолк. Выговорился хотя и сумбурно, но ничего не скрыл, рассказал про себя все, как на исповеди. И сразу весь как-то поблек, осунулся. Лицо его перестало расплываться в усмешке и стало жестким, отчужденно-сосредоточенным.
— Скажите, когда вы в последний раз виделись с Нагретовым? — спросила Антонина Яковлевна.
— Позавчера, — ответил Микрюков.
— Где?
— Я заходил к нему домой: он приболел. А сегодня должен принести ему выручку.
— И сколько же вам перепадает?
— Десять процентов от реализации.
Арева прикинула в уме и продолжала:
— Значит, вы имели дело только с Нагретовым?
— Да, только с ним.
— Как связывались?
— По телефону.
— «НВЕ». По этому шифру.
— Да.
— А другой — «ТСВ»?
— Телегина. Но я на него не выходил. Этот вариант — на крайний случай.
— Ветрова тоже с ними знакома?
— Нет.
— Как же оказались шифры в ее записной книжке?
— Я сам зашифровал. Указал начальные буквы фамилии, имени, отчества. А из номера телефона записал последние четыре цифры, первые же вынес на верх странички.
— О чем вы обычно говорили по телефону с Нагретовым, перед тем как встретиться?
— Я говорил, что буду через такое-то время, у меня все в порядке.
— Зашифровывая отдельные действия, вы, видимо, понимали, что вас ждет?
Они переглянулись. Разговор заходил в тупик. Арева, однако, не торопилась уходить.
— Может, очную ставку с Ветровой сделать?
Антонина Яковлевна немного подумала:
— Давайте повременим. Ветрова хитрит, нащупывает, чем мы располагаем. — И, помолчав, добавила — При необходимости зачитаем Микрюкову ее показания, дадим понять, что Ветрова «рассыпалась».
— Как бы не спугнуть остальных участников!
— Пока нет основания для такой тревоги. Похоже, взяли вы Ветрову и Микрюкова чисто, без шума.
— А как вы, Антонина Яковлевна, рассматриваете Телегина и Нагретова с ювелирного завода?
— Пока нет никаких данных, что именно они участвуют в совершении преступления. А зашифрованные записи Ветровой дают нам лишь повод их подозревать, и не более. Не будем их сегодня трогать, а завтра обязательно все проясним.
Перед опознанием Антонина Яковлевна решила все-таки еще раз поговорить с Микрюковым. Он по-прежнему держался с подчеркнутой холодностью, впрочем вполне корректной. Нередко так бывает: поначалу человек Предстает в ореоле вполне порядочного, ревниво оберегающего свое достоинство, а впоследствии под внешней привлекательностью и благоприятностью обнаруживаются черты корыстолюбца, мошенника, морально разложившегося типа.
— Мне нечего дополнить, — без прежней твердости в голосе произнес Микрюков. — Все, что я знал, сказал. — И опустил голову. Нетрудно было заметить, как он напряжен. Наступило время решительных действий.
— Нечего, говорите? — сухо переспросила Арева и дала команду пригласить понятых.
В кабинет вошли мужчины и стали с оглядкой рассаживаться.
— А вы, Микрюков, садитесь на любой из трех стульев у стенки.
Как только все было готово, следователь объявила, что сейчас будет проведено опознание. И когда вошла свидетельница, обратилась к ней:
— Яблокова, вы предупреждаетесь за дачу заведомо ложных показаний. Вам предъявляются для опознания трое мужчин. Есть ли среди них те, кого вы знаете? Посмотрите внимательно. С ответом не торопитесь. Товарищи, встаньте.
— А чего не торопиться-то, я хоть из тысячи сразу бы узнала. Этот гражданин находится в середине. Он неоднократно бывал у нас в столовой с Ветровой, когда та продавала нашим сотрудникам ювелирные изделия.
— Назовите свою фамилию, гражданин!
Мысль работала лихорадочно в поисках хоть какого-нибудь просвета в тупике, но выходило, что загнали его так, что и не шевельнуться. Плотно сжав зубы, он еле слышно процедил:
— Микрюков.
Арева уточнила:
— Значит, вы опознаете Микрюкова?
Яблокова убежденно подтвердила:
— Да, именно его. Других не знаю, и вижу их впервые.
— Спасибо. Подпишите протокол и подождите несколько минут в коридоре, вы еще потребуетесь для очной ставки.
— Василий Иванович, приглашайте другую свидетельницу, — распорядилась Арева, обращаясь к Носи-кову.
— Микрюков, выбирайте место.
— Я сяду с краю.
— Хорошо.
Официантка Малахова тоже его опознала.
Ошарашенный Микрюков сидел с отсутствующим взглядом. В нем все кипело от злости и обиды. Молчал, надеясь неизвестно на что. А следователь выкладывала все новые и новые доказательства:
— Зачитаю вам показания Ветровой: «Ювелирные изделия я получала от Микрюкова». Вот еще одно место: «С ним я ездила по точкам и продавала там золотые изделия». Взгляните на протокол, на подпись Ветровой. Что еще надо, чтобы вы поняли всю нелепость своего поведения, бесперспективность запирательства?..
Потом Антонина Яковлевна извлекла из папки еще один документ. Глядя в упор на Микрюкова, показала карандашом:
— Здесь говорится, что на бумаге, в которой находились изъятые у Ветровой ювелирные изделия, имеются отпечатки пальцев. В том числе и ваши. Читайте, читайте.
Арева помолчала.
— У вас, Микрюков, единственный шанс — говорить правду.
— Я хочу встретиться с Ветровой, — шмыгнул он носом.
— Всему свое время. Сейчас разговор с вами.
— Запутался я, товарищ следователь.
— Это видно.
— Сколько мне отвесят?
Арева выдержала довольно длинную паузу и сказала:
— Это уж как суд решит. Многое, естественно, будет зависеть от вашего поведения. От вашего благоразумия.
— Да, нехорошо получилось, — криво улыбнулся Микрюков. — Всю жизнь у меня все идет не так, как у людей.
— Всю жизнь, говорите? — улыбнулась Антонина Яковлевна. — Да ведь она у вас только начинается.
— Да и то, что прожито, — сплошные неприятности, куда ни кинь.
Люди по-разному относятся к своим ошибкам: одни ищут их причины внутри себя, а другие — вокруг. Микрюков был единственным сыном у довольно обеспеченных родителей. Его вкусно кормили, хорошо одевали, всячески оберегали от огорчений и забот взрослого мира. Постепенно сердце его обросло жирком сытости и снисходительного самодовольства.
— С горем пополам дотянул до восьмилетки, — рассказывал Микрюков. — Маманя протолкнула в техникум. Ушел. Разочаровался в профессии электрика…
Никаких обязанностей, никаких забот. А пустота, как известно, должна чем-то заполняться. Пил да ел. И чем больше накапливалось пустых бутылок после попоек, тем мрачнее и тяжелее становилась атмосфера его прокуренной комнаты.
И тут повстречался Петька Нагретое, одноклассник по прозвищу Утюг. Вспрыснули, как водится, встречу. Микрюков поплакался на скучную жизнь.
— Когда человек не знает, как жить, ему всегда трудно, — сказал Петька-Утюг. — Три, Вова, к носу, и все пройдет.
Микрюков побывал у Нагретова дома. Занял денег, потом еще и еще. А отдавать было нечем. И тогда однажды Нагретое предложил ему выгодное дело. Микрюков не отказался. И потекли в карман трешки, а там и красненькие. Тут подвернулась Ветрова. Микрюков ушел из дома, сорвался с работы. И пошла наперекосяк его и без того нескладная жизнь.
…Микрюков умолк. Выговорился хотя и сумбурно, но ничего не скрыл, рассказал про себя все, как на исповеди. И сразу весь как-то поблек, осунулся. Лицо его перестало расплываться в усмешке и стало жестким, отчужденно-сосредоточенным.
— Скажите, когда вы в последний раз виделись с Нагретовым? — спросила Антонина Яковлевна.
— Позавчера, — ответил Микрюков.
— Где?
— Я заходил к нему домой: он приболел. А сегодня должен принести ему выручку.
— И сколько же вам перепадает?
— Десять процентов от реализации.
Арева прикинула в уме и продолжала:
— Значит, вы имели дело только с Нагретовым?
— Да, только с ним.
— Как связывались?
— По телефону.
— «НВЕ». По этому шифру.
— Да.
— А другой — «ТСВ»?
— Телегина. Но я на него не выходил. Этот вариант — на крайний случай.
— Ветрова тоже с ними знакома?
— Нет.
— Как же оказались шифры в ее записной книжке?
— Я сам зашифровал. Указал начальные буквы фамилии, имени, отчества. А из номера телефона записал последние четыре цифры, первые же вынес на верх странички.
— О чем вы обычно говорили по телефону с Нагретовым, перед тем как встретиться?
— Я говорил, что буду через такое-то время, у меня все в порядке.
— Зашифровывая отдельные действия, вы, видимо, понимали, что вас ждет?