Миронов не торопил. Стал перекладывать бумаги на столе, заглянул в настольный календарь, сделал на листочке какую-то пометку. Посмотрел в окно, за которым лениво переговаривались верхушки тополей.
— У нас, Коркин, есть доказательства, которые изобличают вас, — нарушил затянувшееся молчание Алексей Павлович. — И вызвал я вас для того, чтобы вы честно обо всем рассказали. Чистосердечно во всем признались. В своих же личных интересах.
— Признался в угоне собственной машины? — вспыхнул Макс. — Что за чушь! Водите вокруг да около, ловите на слове. Авось клюнет. Не о моих интересах вы печетесь. Используете, товарищ майор, запрещенный прием.
Миронов взял в руки счет, вслух прочитал:
— Коньяк — триста. Плюс еще сто пятьдесят. «Солнечная долина»— триста. Потом еще. Осетрина, икра, эскалоп. Итого в сумме — сорок восемь рублей семьдесят пять копеек.
Макс капризно дернул плечом:
— Так это же было днем… — И осекся.
Главное было произнесено. Коркин подтвердил факт употребления спиртного. В какое-то мгновение он осознал свою оплошность, пожалел о сказанном, но слова, как и время, необратимы. Его мозг работал с явным опозданием.
— Выясняю, как видите, обстоятельства, — сказал Миронов. — И только. А что касается ваших выражений: «водите», «ловите», то оставьте их при себе.
«Дело гораздо хуже, чем я предполагал, — думал Коркин, с ужасом представляя себя на месте воображаемого преступника, которого вводят в зал суда, а потом отправляют за колючку. Он внутренне похолодел, ему стало страшно. И приказал себе — Больше ни слова. Ничего не знаю, ни с кем не общался. И точка. Что он сделает? Не арестует же. Нет, конечно. А там, глядишь, отец, получив телеграмму, подоспеет. Главное — не поддаваться, не паниковать. Держать себя в руках, прикусив язык».
— Ничего я вам больше не скажу, — отрубил Коркин. — Обвиняете бог знает в чем. Шьете дело…
— А вы? — в упор спросил Миронов. — Чем вы занимаетесь? Пытаетесь пустить следствие по ложному пути. И кое-что уже сделали, но, создавая алиби, сами того не желая, готовили улики против себя. То, что вы со Скворцовой уехали на «Волге», факт, как говорится, бесспорный. И то, что вы возвратились домой без машины, тоже факт. Даже башмаки не удосужились очистить от купчинской грязи. Ночью я совершенно случайно обратил на них внимание.
Опустив голову, Коркин молчал, не отрывая взгляда от паркетины.
— А потом вы звонили из автомата на Витебском вокзале, — продолжал майор. — Как вы там оказались? Живете-то в другой стороне. Что вы на все это скажете?
— Ничего я вам не скажу.
— Почему?
Макс нахохлился, как воробей на морозе.
— Не скажу — и все.
— Странно. Сделали заявление об угоне — и в кусты. Отдохните, а потом продолжим. Разговор еще состоится. И не один. Идите.
Людмила Скворцова приехала в Ленинград из деревни Гобза, что в Смоленской области. В институт не поступила.
— Зачем уезжать? — сверля девушку взглядом, вкрадчиво говорил Владислав Купылех, с которым Людмила познакомилась возле ресторана. — Напиши предкам, что, мол, все в порядке, то, мол, да се. А тем временем все уладится.
— А как жить без прописки, без денег? — спрашивала Людмила, терзаемая неопределенностью.
Купылех остановил такси, распахнул дверцу и отступил в сторону, чтобы пропустить девушку в машину. Он был на голову выше ее, в синем джинсовом костюме, с фатоватой улыбкой человека, привыкшего к легким победам. Изысканные манеры, щедрость, упорный взгляд блестящих глаз — все это не могло не подействовать на Скворцову.
Влад привез ее на квартиру своих родителей, накануне выехавших на дачу. Опущенные шторы, мягкий свет, нежная мелодия, дорогие вина и угощения. Молодой хозяин был ласковым — дальше некуда. Без умолку твердил, что Людмила прекраснейшая из девушек, самый большой подарок судьбы. По простоте душевной она полагала, что и вправду удача шла ей в руки. Подстерегая момент, Влад скользнул за спиной и намертво сомкнул руки под горячей грудью. И она покорно дала увести себя в спальню.
— Здесь все наше с тобой, — нашептывал Купылех, суля Людмиле заманчивую будущность.
За свою любовь Скворцова довольствовалась ужином в ресторане. Но кроме ужина надо было еще и обедать, платить за комнату, модно одеваться. Для этого требовалось многое, и не в последнюю очередь — деньги.
— Их можно зарабатывать, не занимаясь переписыванием конторских бумаг, — поучал Купылех.
И Скворцова спешила к своим клиентам, щедро платившим за «разовую» любовь. Казалось бы, невинная забава. Сегодня удовольствие и комфорт. А завтра? Об этом Людмила не задумывалась. Карта шла. Вот она и играла.
— Вы, наверное, только тем и занимаетесь, что ищете преступников, — исподволь разглядывая Осокина, сказала Скворцова. Ее загорелое, тонко очерченное лицо выражало безмятежность.
— Пока, к сожалению, они ходят по земле, — в тон ей ответил Осокин. — Сейчас, к примеру, меня интересует окружение Макса Коркина. Знаком?
Скворцова почувствовала легкий укол в сердце. «Неужели все-таки влип, слюнтяй, раскололся?»— промелькнула мысль, но она ее тут же отбросила. И с вялым безразличием сказала:
— Знаком. Милый мальчик. Неужели и он — разбойник?
— Тогда, пожалуйста, скажите, каким образом у него оказалась эта книга. — Капитан извлек из портфеля «Живописную Россию». — Вы знакомы, общаетесь, должны знать.
— Боже, о чем речь? — Скворцова поморщилась, стараясь не выдать досаду. — Во всяком случае он не украл это сокровище.
— Допустим. Но я жду конкретного ответа.
— Он купил.
— У кого?
— Не знаю, — отрезала девушка.
Офицер заметил, что зрачки ее сузились, лицо слегка побледнело.
— У нас с вами, Людмила Карловна, доверительный разговор, — предупредил Осокин. — Вы должны говорить правду. Не играть со мной в кошки-мышки, не тянуть время.
Скворцова задумалась: «Как же это я, дуреха, сболтнула? Теперь он будет на этом играть, не отступит…» И тут ее озарило:
— Извините, я сперва не придала серьезного значения нашему разговору. На самом деле мы подарили Максу эту книгу.
— Кто именно?
— Друзья. — В ее голосе послышалась жесткость. Осокин, усмехнувшись, упрекнул себя: «Зря теряю время. Не скажет. Ее надо к этому подвести. Исподволь, незаметно».
— Ну хорошо, — сказал он. — Книгу, допустим, Коркину подарили. Обмыли, как водится, а потом…
Скворцова вызывающе усмехнулась:
— А потом — суп с котом. Неужели и такие очевидные вещи надо объяснять товарищам из уважаемой милиции?
Стройная, благоухающая, она вела себя независимо, с достоинством. Все ей шло: и ярко-сиреневое открытое платье, и босоножки под «цвет», и улыбка, и та естественность, с которой вела разговор.
— Что ж, не будем вторгаться в запретную зону, — миролюбиво заметил Осокин и предложил пойти в сквер. После полудня дождь освежил воздух, было тихо и тепло. — Куда вечером-то ездили? Где-то около восьми часов. На «Волге», разумеется. Куда?
Скворцова помолчала.
— Друг пожаловал. Надо было встретить, — солгала она.
— Встретили?
— Да, конечно.
— И куда повезли? К себе? К Максу?
Скворцова искоса взглянула на офицера и с некоторой запинкой ответила:
— Не туда и не сюда.
— Куда же все-таки?
Скворцова почувствовала, что заходит в лабиринт. Она не знала, как себя вести, не могла все наперед просчитать. Поэтому решила выкручиваться, говорить все, кроме правды.
— К друзьям, — выдохнула она.
— Да-да, у вас, я вижу, повсюду друзья-товарищи.
— А как же! Не имей, говорят, сто рублей…
— Что верно, то верно. Без друзей тяжко. Так куда же все-таки повезли друга?
Скворцова медлила с ответом. Наконец сказала:
— Ребята называли какую-то улицу. Где-то в новом районе. Запамятовала, ей-богу. Я же в городе пока плохо ориентируюсь.
— Может, на улицу Зайцева? — подсказал Осокин. Скворцова раскрыла свой разукрашенный ротик, но, втянув воздух, так ничего и не сказала в ответ.
— А потом поехали в Купчино, — продолжал капитан, внимательно следя за выражением больших голубых глаз.
— Какое еще Купчино? — переспросила она с застывшим изумлением.
— То самое, где «Волгой» сбили женщину.
Скворцова разразилась нервной скороговоркой. Слова посыпались как горох из мешка:
— О какой женщине вы говорите? Никто в Купчино не ездил. Я и не знаю, где оно. И никто из нас никого не сбивал, что за шутки? Да что это вы такое говорите? Разве можно — сбить женщину…
Переждав, Осокин бесстрастно заметил:
— Какие могут быть шутки? Жду от вас, Скворцова, правдивых показаний. Спрашиваю, где ездили с Коркиным? Где расстались? Конкретно, на какой улице? В котором часу? Отвечайте.
— Не помню. Было уже темно. Город я…
— Тогда, может, покажете?
Скворцова схватилась за голову: