— Тоже не давать того, чего ты хочешь. Дразнить. Манипулировать чувствами.
— И кто тебе сказал, что я на это поддамся? — возмутилась она.
— Ну, сейчас, может, и нет, потому что я тебя предупредил, — усмехнулся Стеван. Пальцы его начали аккуратно, мягко массировать ей голову. — Заметь, я стараюсь быть честным, обсуждаю проблему и ищу варианты — все, как советуют мозгоправы.
— Шешель, ты… все-таки ты сволочь! — выдохнула Чара устало и на несколько мгновений прикрыла глаза, наслаждаясь лаской.
— Ну уж какой есть, другого не будет, — насмешливо фыркнул он в ответ. Помолчал пару секунд. Одной рукой провел по ее волосам, протягивая пряди между пальцами, опять набрал в горсть, прижал к губам и глубоко, шумно вдохнул запах. — Как же хорошо, что я не дал тебе их отрезать…
— Еще и псих с нездоровыми пристрастиями, — проворчала Чара. — Откуда у тебя эта болезненная привязанность к длинным волосам? Потому что свои не растут?
— Болезненной она была бы, если бы я их отрезал и коллекционировал, — легко рассмеялся Шешель. — А так… Просто нравится. Очень приятные ощущения. Ну так что, мы договорились?
— Договорились до чего? — все-таки спросила Чарген, хотя прекрасно понимала, о чем речь.
— До того, что я буду… заглаживать свою вину и стараться вести себя хорошо. Как… нормальный человек, — со смешком ответил Стеван. Ладони его легли на голые коленки Чарген и медленно-медленно двинулись вверх по ногам — осторожно, ненавязчиво, давая возможность оттолкнуть. Но Чара, к стыду своему, даже не попыталась ею воспользоваться. — Но, как психу, мне еще полагается лекарство, помогающее держать себя в руках и думать хоть о чем-то еще, кроме моей навязчивой идеи. Тебя.
— Боги! Как я вообще умудрилась вляпаться в эту историю? — тяжело вздохнула Чара. Ладони ее огладили твердые плечи, прошлись по рукам до локтей…
— Я уже который день задаюсь этим вопросом, — усмехнулся Стеван и наконец сделал то, чего давно хотелось: поцеловал.
И Чарген, мгновение поколебавшись, окончательно сдалась, ответила на поцелуй, прижалась к мужчине крепче.
Наверное, можно было продолжить упорствовать, разругаться. Потому что — да, сделал очень больно, и прошедшие дни дались ей тяжело. Вот только вряд ли от этого станет легче и вряд ли это возымеет какое-то действие, кроме описанного Стеваном.
Да и большой вопрос, кого она этим протестом будет мучить сильнее, потому что… Она ведь тоже тосковала и хотела его поцелуев, его прикосновений. И сейчас, вот именно в эту минуту, на протяжении этого разговора, хотела их как никогда остро. Хотела убедить себя, что все это — на самом деле. Что — да, случилось чудо, и та мечта, которую она боялась даже оформить в слова, совершенно неожиданно сбылась.
Правда, как это часто бывает с мечтами, счастье несло в себе подвох. Но за это стоило винить, наверное, только саму себя, потому что никто не заставлял ее влюбляться именно в этого человека со всеми его многочисленными недостатками. Да, он расчетливый циник, он хладнокровен и слишком логичен, с ним сложно, он порой жутко злит этой своей невозмутимостью. Только если бы всего этого не было или вдруг не стало сейчас, это был бы уже не он…
А еще, и это отчасти примиряло Чару с нынешней капитуляцией, ему прошедшие дни тоже, похоже, дались не так-то просто. И ей — именно ей, и это определенно тешило ее самолюбие, — удалось все же пробить броню его самоконтроля. И он явно нервничал, переживал, скучал и отчаянно боролся с собой, в итоге проиграв этим чувствам. Так что еще большой вопрос, кто первым сдался!
Поцелуй получился долгим, страстным, он легко вымел из головы все рассуждения и здравые мысли и заставил Чарген забыть, где она находится. Слегка очнулась только тогда, когда Стеван отвлекся от ее губ, чтобы проложить дорожку поцелуев по шее на оголившееся плечо. Запоздало сообразила, что крупные пуговицы платья-халата расстегнуты уже до самого низа, ладони Шешеля оглаживают обнаженную кожу и неспешно, словно смакуя момент, подбираются к застежке белья.
— Стей, ты уверен, что это подходящее место и время? — пробормотала Чара, но сама взялась за его рубашку.
— Скорее наоборот, — усмехнулся он, все-таки стащил с нее платье и стряхнул со своих плеч кобуру. Но бросать не стал, дотянулся и повесил на спинку стула. — Больше того, у меня куча работы, и за отключенный телефон мне наверняка влетит, потому что меня точно потеряют.
— Но?
— Но мне плевать. И это удивительно приятное ощущение.
Чарген нервно и радостно рассмеялась в ответ, с огромным удовольствием снимая его рубашку. Крепко обняла за талию и с наслаждением прильнула к сильному телу, чувствуя звенящую легкость в голове и сладкое томление в теле. Поцеловала в плечо, провела языком вдоль ключицы, добралась до шеи и, целуя ее, спустилась ладонями на бедра мужчины, прижала к себе крепче. Получила в ответ новый жадный поцелуй…
Ее разрывали противоречивые стремления. Одновременно хотелось растянуть это мгновение подольше, насладиться собственным предвкушением и наконец утолить мучительное, иссушающее желание близости.
Но Стеван такими сомнениями не терзался. Пара мгновений ушла на то, чтобы избавить Чару от белья и расстегнуть брюки, а дольше ждать он явно не собирался. Опрокинул ее на стол. На пол от неловкого движения ее локтя полетели какие-то папки, но обоим было не до них. Чарген подалась навстречу мужчине, с губ сорвался тихий блаженный стон.
Ощущение горячих ладоней на бедрах — твердых, уверенных, властных. Его движения — глубокие, сильные, и от каждого нового толчка по телу прокатывается волна сладкой дрожи. Взгляд — потемневший, ласкающий, жадный, обжигающий и… боги, неужели она могла считать его холодным?!
Она цеплялась пальцами за край стола, словно боялась не удержаться и взлететь. Кусала губы, чтобы не стонать в голос, и вперемежку с бессвязными мольбами выдыхала его имя. Раз за разом, пока наслаждение не прокатилось по телу пульсирующей волной, заставив полностью потерять контроль.
Через пару секунд достиг пика и он, и на несколько секунд оба замерли, часто, загнанно дыша. Потом Стеван взял ее обеими руками за талию, потянул к себе, вынуждая сесть. Чарген не возражала, охотно обняла его, уткнулась лбом в плечо.
— Все-таки ты громкая, — проговорил следователь, гладя ее по спине и то и дело вновь зарываясь пальцами в распущенные волосы.
— Думаешь, кто-то мог услышать? — немного смутилась она. Потому что… Они все-таки не одни, это кабинет в стенах следственного комитета, и там за дверью, ходят люди!
— Кто-то наверняка слышал, здесь тонкие стены и двери, — невозмутимо заверил Шешель. — Но, может быть, не поверил или не понял, что именно и откуда. Или понял, но благородно не стал мешать. Главное, что никто не решил, что я тебя тут убиваю, иначе уже ломились бы в дверь…
— Это совсем не смешно, — проворчала она, чувствуя, однако, что улыбается в ответ. Но, чтобы окончательно стряхнуть совсем неуместную истому, заговорила о деле: — Мне сейчас придется вернуться в изолятор?
— Зачем?
— Ну как… Пока ты подготовишь все документы, нет?
— У меня… — Стеван через ее плечо посмотрел на стол, растерянно кашлянул. — Кхм. В общем, где-то здесь было распоряжение владыки о помиловании тебя и освобождении под мою ответственность.
— И давно оно у тебя? — подозрительно спросила Чарген, морально готовясь опять высказывать Шешелю собственное негодование. Но все оказалось не так плохо.
— Сегодня утром прислали, — усмехнулся он в ответ. — Как принесли, я сразу за тобой и послал. Мы с ним вчера обсуждали вопрос твоего будущего, но разговор с тобой я решил немного отложить, заручившись сначала всеми нужными документами.
Господин Сыщик, видимо, тоже настроился на деловой лад, потому что отстранился и принялся одеваться, начав с возвращения на место спущенных штанов. Чарген осталась сидеть на столе, с улыбкой наблюдая за его действиями. Такой вот, полуодетый, Шешель выглядел совсем не грозно и очень мило.
— Чара, если ты продолжишь так сидеть и смотреть на меня, боюсь, мы пойдем на второй круг. — Усмехнувшись, он застегнул брюки и опять приблизился, чтобы поцеловать. — На моем столе, обнаженная, ты выглядишь слишком привлекательно, чтобы я мог долго это игнорировать.
— Извини. Просто очень хочется принять душ и совсем не хочется надевать опять это тюремное платье. Оно, конечно, не так ужасно, но…
— С душем помочь не могу, он в здании есть, но на первом этаже и в другом конце, так что в любом случае придется одеться. Ну или тот, что в изоляторе. А с платьем… Я что-то такое подозревал, поэтому зашел в твою квартиру. Вон там, посмотри.
Указанный шкаф оказался почти пустым, там висел только потертый мужской плащ, черный зонт и — да, ее платье. Изумрудно-зеленое, слишком смелое для мышки-Белич, поэтому Чара его не носила. Но не удержалась, купила — слишком оно ей понравилось.
— Стей, а чем ты руководствовался, когда взял именно его? — Чарген обернулась, сняв наряд с плечиков.
— Красивое, я его на тебе ни разу не видел. — Следователь, который уже успел надеть рубашку и сейчас ее застегивал, пожал плечами. — А что, с ним что-то не так?
— Наоборот, оно мне очень нравится. Оказывается, у тебя хороший вкус. — Она с улыбкой приблизилась к следователю. Тот не разочаровал, привлек к себе, поцеловал.
— Хороший, — спокойно согласился Шешель. — Именно поэтому твое настоящее лицо нравится мне гораздо больше, чем все маски. И… Чара, я тебя последний раз предупреждаю: если ты не оденешься, мы продолжим с того момента, на котором закончили.
— Какой ты ненасытный, — засмеялась она и потянулась за новым поцелуем.
— Просто не железный, — со смешком возразил Стеван, окинув ее новым, очень выразительным взглядом.
Чарген рассмеялась и, дразнясь, встряхнула волосами, крутанувшись на носочках. Все недавние страхи вдруг улетучились, она ощущала удивительную легкость — и на душе, и в теле. Хотелось улыбаться, хулиганить и провоцировать этого мужчину, и от понимания, что теперь она имеет на это право, кружилась голова, как от доброго стакана брадицы.
А то обстоятельство, что она стоит обнаженная, посреди его кабинета, перед полностью одетым следователем, очень заводило. И ей совершенно серьезно хотелось, чтобы он все-таки не сдержался. То есть это было ужасно неправильно и неуместно, но как же ей нравился его ласкающий взгляд!
И он не сдержался. Подошел со спины, поймал в охапку, прижал к себе.
— Дразнишься? — спросил со смешком, опять щекоча дыханием ухо. Только в этот раз Чара и не подумала вырываться, с удовольствием откинула голову ему на плечо, наслаждаясь прикосновением сильных ладоней к обнаженной коже. — А кто-то, помнится, совсем недавно хотел начать все сначала и требовал приличного поведения.
— А кто-то вообще хотел меня посадить! — рассмеялась Чарген. — Давай не будем об этом? Мне сейчас так хорошо…
— То есть одеваться ты отказываешься? — весело уточнил Шешель.
— Нет. Просто мне нравится, как ты на меня смотришь. Теперь нравится, не надо опять напоминать о том, что было сто лет назад. И мне не хочется надевать старое белье…
— Ну, у тебя есть целых два варианта: пойти так или надеть свое.
— Свое?.. — озадачилась она. — Погоди, ты что, и белье прихватил?!
— Ну да. — Что бы там господин Сыщик ни говорил про пределы собственной выдержки, а из объятий Чару все-таки выпустил, пусть и с неохотой, и шагнул к столу. — Сейчас, куда-то я его… Вот.
Кусочки черного кружева Стеван достал из ящика стола, и Чара рассмеялась при виде этой картины. С ума сойти, грозный следователь хранит в ящике женское белье! Ее белье. И это тоже, оказывается, очень возбуждает.
Боги, да что же он с ней делает?! Ведь невозможно же думать о чем-то постороннем…
— А его ты тоже выбирал, полагаясь на собственный вкус? — с иронией спросила Чарген, бросив платье на спинку стула, чтобы надеть сначала тонкое кружево. Белье следователь прихватил… откровенное.
— Отчасти. Мне просто хотелось взглянуть на тебя в этом. — Шешель наблюдал за ней, сидя на краешке стола.
— И как? — прекрасно зная ответ, Чара повернулась на месте, позволяя разглядеть себя со всех сторон.
— Жду момента, когда смогу его снять, — отозвался следователь. — Одевайся уже, надо еще в изолятор подняться, получить твои вещи и оформить освобождение.
— А ты, может, еще и туфли мне принес?
— В шкафу, внизу.
— Все-таки ты замечательный! — улыбнулась Чарген, на ходу застегивая платье. С глубоким треугольным вырезом, летящей юбкой чуть выше колен, с рукавами до локтя, оно идеально сидело по фигуре и ласкало кожу мягкой шелковистой тканью, еще и холодило, что при нынешней погоде оказалось большим плюсом.
— Как недалеко у тебя «замечательный» лежит от «сволочи», — рассмеялся Стеван. — Причем в обоих направлениях.
— Это просто ты очень противоречивый, — возразила Чара, нехотя обуваясь.
С туфлями Шешель не угадал, но тут уже стоило пенять на себя, а не на него. Потому что выглядели лаковые лодочки безупречно, и невысокий каблук казался удобным, но откуда было следователю знать, что конкретно эта пара жутко натирает ей мизинцы? Выбросила бы вовремя — сейчас не мучилась!
Когда интересное зрелище закончилось, Стеван отклеился от стола и принялся наводить порядок, собирая разбросанные папки и отдельные листы. Поднял плотный конверт с надломленной владыческой печатью, остальные бумаги небрежно бросил на стол.
— Это оно? — спросила Чара, складывая казенное платье и белье в знакомую, то есть свою собственную полотняную сумку — видимо, именно в ней Шешель принес одежду.
— Да. — Не дожидаясь просьбы, следователь достал из конверта лист гербовой бумаги и протянул Чарген.
Приказ о помиловании действительно распространялся не только на аферу с документами, но и на другие преступления, совершенные до сегодняшнего числа, за исключением тяжких — тех, которые касались умышленного причинения значительного вреда здоровью и жизни людей, государственной измены и всего в таком роде. Чарген длинно вздохнула с огромным облегчением — ничего столь серьезного за ней не водилось.
Размашистая подпись владыки Ольбада, государственная печать с гербом… Солидная бумага.
— Погоди, но тут же ничего нет про условия. Просто… помиловали? И все?
— И кто тебе сказал, что я на это поддамся? — возмутилась она.
— Ну, сейчас, может, и нет, потому что я тебя предупредил, — усмехнулся Стеван. Пальцы его начали аккуратно, мягко массировать ей голову. — Заметь, я стараюсь быть честным, обсуждаю проблему и ищу варианты — все, как советуют мозгоправы.
— Шешель, ты… все-таки ты сволочь! — выдохнула Чара устало и на несколько мгновений прикрыла глаза, наслаждаясь лаской.
— Ну уж какой есть, другого не будет, — насмешливо фыркнул он в ответ. Помолчал пару секунд. Одной рукой провел по ее волосам, протягивая пряди между пальцами, опять набрал в горсть, прижал к губам и глубоко, шумно вдохнул запах. — Как же хорошо, что я не дал тебе их отрезать…
— Еще и псих с нездоровыми пристрастиями, — проворчала Чара. — Откуда у тебя эта болезненная привязанность к длинным волосам? Потому что свои не растут?
— Болезненной она была бы, если бы я их отрезал и коллекционировал, — легко рассмеялся Шешель. — А так… Просто нравится. Очень приятные ощущения. Ну так что, мы договорились?
— Договорились до чего? — все-таки спросила Чарген, хотя прекрасно понимала, о чем речь.
— До того, что я буду… заглаживать свою вину и стараться вести себя хорошо. Как… нормальный человек, — со смешком ответил Стеван. Ладони его легли на голые коленки Чарген и медленно-медленно двинулись вверх по ногам — осторожно, ненавязчиво, давая возможность оттолкнуть. Но Чара, к стыду своему, даже не попыталась ею воспользоваться. — Но, как психу, мне еще полагается лекарство, помогающее держать себя в руках и думать хоть о чем-то еще, кроме моей навязчивой идеи. Тебя.
— Боги! Как я вообще умудрилась вляпаться в эту историю? — тяжело вздохнула Чара. Ладони ее огладили твердые плечи, прошлись по рукам до локтей…
— Я уже который день задаюсь этим вопросом, — усмехнулся Стеван и наконец сделал то, чего давно хотелось: поцеловал.
И Чарген, мгновение поколебавшись, окончательно сдалась, ответила на поцелуй, прижалась к мужчине крепче.
Наверное, можно было продолжить упорствовать, разругаться. Потому что — да, сделал очень больно, и прошедшие дни дались ей тяжело. Вот только вряд ли от этого станет легче и вряд ли это возымеет какое-то действие, кроме описанного Стеваном.
Да и большой вопрос, кого она этим протестом будет мучить сильнее, потому что… Она ведь тоже тосковала и хотела его поцелуев, его прикосновений. И сейчас, вот именно в эту минуту, на протяжении этого разговора, хотела их как никогда остро. Хотела убедить себя, что все это — на самом деле. Что — да, случилось чудо, и та мечта, которую она боялась даже оформить в слова, совершенно неожиданно сбылась.
Правда, как это часто бывает с мечтами, счастье несло в себе подвох. Но за это стоило винить, наверное, только саму себя, потому что никто не заставлял ее влюбляться именно в этого человека со всеми его многочисленными недостатками. Да, он расчетливый циник, он хладнокровен и слишком логичен, с ним сложно, он порой жутко злит этой своей невозмутимостью. Только если бы всего этого не было или вдруг не стало сейчас, это был бы уже не он…
А еще, и это отчасти примиряло Чару с нынешней капитуляцией, ему прошедшие дни тоже, похоже, дались не так-то просто. И ей — именно ей, и это определенно тешило ее самолюбие, — удалось все же пробить броню его самоконтроля. И он явно нервничал, переживал, скучал и отчаянно боролся с собой, в итоге проиграв этим чувствам. Так что еще большой вопрос, кто первым сдался!
Поцелуй получился долгим, страстным, он легко вымел из головы все рассуждения и здравые мысли и заставил Чарген забыть, где она находится. Слегка очнулась только тогда, когда Стеван отвлекся от ее губ, чтобы проложить дорожку поцелуев по шее на оголившееся плечо. Запоздало сообразила, что крупные пуговицы платья-халата расстегнуты уже до самого низа, ладони Шешеля оглаживают обнаженную кожу и неспешно, словно смакуя момент, подбираются к застежке белья.
— Стей, ты уверен, что это подходящее место и время? — пробормотала Чара, но сама взялась за его рубашку.
— Скорее наоборот, — усмехнулся он, все-таки стащил с нее платье и стряхнул со своих плеч кобуру. Но бросать не стал, дотянулся и повесил на спинку стула. — Больше того, у меня куча работы, и за отключенный телефон мне наверняка влетит, потому что меня точно потеряют.
— Но?
— Но мне плевать. И это удивительно приятное ощущение.
Чарген нервно и радостно рассмеялась в ответ, с огромным удовольствием снимая его рубашку. Крепко обняла за талию и с наслаждением прильнула к сильному телу, чувствуя звенящую легкость в голове и сладкое томление в теле. Поцеловала в плечо, провела языком вдоль ключицы, добралась до шеи и, целуя ее, спустилась ладонями на бедра мужчины, прижала к себе крепче. Получила в ответ новый жадный поцелуй…
Ее разрывали противоречивые стремления. Одновременно хотелось растянуть это мгновение подольше, насладиться собственным предвкушением и наконец утолить мучительное, иссушающее желание близости.
Но Стеван такими сомнениями не терзался. Пара мгновений ушла на то, чтобы избавить Чару от белья и расстегнуть брюки, а дольше ждать он явно не собирался. Опрокинул ее на стол. На пол от неловкого движения ее локтя полетели какие-то папки, но обоим было не до них. Чарген подалась навстречу мужчине, с губ сорвался тихий блаженный стон.
Ощущение горячих ладоней на бедрах — твердых, уверенных, властных. Его движения — глубокие, сильные, и от каждого нового толчка по телу прокатывается волна сладкой дрожи. Взгляд — потемневший, ласкающий, жадный, обжигающий и… боги, неужели она могла считать его холодным?!
Она цеплялась пальцами за край стола, словно боялась не удержаться и взлететь. Кусала губы, чтобы не стонать в голос, и вперемежку с бессвязными мольбами выдыхала его имя. Раз за разом, пока наслаждение не прокатилось по телу пульсирующей волной, заставив полностью потерять контроль.
Через пару секунд достиг пика и он, и на несколько секунд оба замерли, часто, загнанно дыша. Потом Стеван взял ее обеими руками за талию, потянул к себе, вынуждая сесть. Чарген не возражала, охотно обняла его, уткнулась лбом в плечо.
— Все-таки ты громкая, — проговорил следователь, гладя ее по спине и то и дело вновь зарываясь пальцами в распущенные волосы.
— Думаешь, кто-то мог услышать? — немного смутилась она. Потому что… Они все-таки не одни, это кабинет в стенах следственного комитета, и там за дверью, ходят люди!
— Кто-то наверняка слышал, здесь тонкие стены и двери, — невозмутимо заверил Шешель. — Но, может быть, не поверил или не понял, что именно и откуда. Или понял, но благородно не стал мешать. Главное, что никто не решил, что я тебя тут убиваю, иначе уже ломились бы в дверь…
— Это совсем не смешно, — проворчала она, чувствуя, однако, что улыбается в ответ. Но, чтобы окончательно стряхнуть совсем неуместную истому, заговорила о деле: — Мне сейчас придется вернуться в изолятор?
— Зачем?
— Ну как… Пока ты подготовишь все документы, нет?
— У меня… — Стеван через ее плечо посмотрел на стол, растерянно кашлянул. — Кхм. В общем, где-то здесь было распоряжение владыки о помиловании тебя и освобождении под мою ответственность.
— И давно оно у тебя? — подозрительно спросила Чарген, морально готовясь опять высказывать Шешелю собственное негодование. Но все оказалось не так плохо.
— Сегодня утром прислали, — усмехнулся он в ответ. — Как принесли, я сразу за тобой и послал. Мы с ним вчера обсуждали вопрос твоего будущего, но разговор с тобой я решил немного отложить, заручившись сначала всеми нужными документами.
Господин Сыщик, видимо, тоже настроился на деловой лад, потому что отстранился и принялся одеваться, начав с возвращения на место спущенных штанов. Чарген осталась сидеть на столе, с улыбкой наблюдая за его действиями. Такой вот, полуодетый, Шешель выглядел совсем не грозно и очень мило.
— Чара, если ты продолжишь так сидеть и смотреть на меня, боюсь, мы пойдем на второй круг. — Усмехнувшись, он застегнул брюки и опять приблизился, чтобы поцеловать. — На моем столе, обнаженная, ты выглядишь слишком привлекательно, чтобы я мог долго это игнорировать.
— Извини. Просто очень хочется принять душ и совсем не хочется надевать опять это тюремное платье. Оно, конечно, не так ужасно, но…
— С душем помочь не могу, он в здании есть, но на первом этаже и в другом конце, так что в любом случае придется одеться. Ну или тот, что в изоляторе. А с платьем… Я что-то такое подозревал, поэтому зашел в твою квартиру. Вон там, посмотри.
Указанный шкаф оказался почти пустым, там висел только потертый мужской плащ, черный зонт и — да, ее платье. Изумрудно-зеленое, слишком смелое для мышки-Белич, поэтому Чара его не носила. Но не удержалась, купила — слишком оно ей понравилось.
— Стей, а чем ты руководствовался, когда взял именно его? — Чарген обернулась, сняв наряд с плечиков.
— Красивое, я его на тебе ни разу не видел. — Следователь, который уже успел надеть рубашку и сейчас ее застегивал, пожал плечами. — А что, с ним что-то не так?
— Наоборот, оно мне очень нравится. Оказывается, у тебя хороший вкус. — Она с улыбкой приблизилась к следователю. Тот не разочаровал, привлек к себе, поцеловал.
— Хороший, — спокойно согласился Шешель. — Именно поэтому твое настоящее лицо нравится мне гораздо больше, чем все маски. И… Чара, я тебя последний раз предупреждаю: если ты не оденешься, мы продолжим с того момента, на котором закончили.
— Какой ты ненасытный, — засмеялась она и потянулась за новым поцелуем.
— Просто не железный, — со смешком возразил Стеван, окинув ее новым, очень выразительным взглядом.
Чарген рассмеялась и, дразнясь, встряхнула волосами, крутанувшись на носочках. Все недавние страхи вдруг улетучились, она ощущала удивительную легкость — и на душе, и в теле. Хотелось улыбаться, хулиганить и провоцировать этого мужчину, и от понимания, что теперь она имеет на это право, кружилась голова, как от доброго стакана брадицы.
А то обстоятельство, что она стоит обнаженная, посреди его кабинета, перед полностью одетым следователем, очень заводило. И ей совершенно серьезно хотелось, чтобы он все-таки не сдержался. То есть это было ужасно неправильно и неуместно, но как же ей нравился его ласкающий взгляд!
И он не сдержался. Подошел со спины, поймал в охапку, прижал к себе.
— Дразнишься? — спросил со смешком, опять щекоча дыханием ухо. Только в этот раз Чара и не подумала вырываться, с удовольствием откинула голову ему на плечо, наслаждаясь прикосновением сильных ладоней к обнаженной коже. — А кто-то, помнится, совсем недавно хотел начать все сначала и требовал приличного поведения.
— А кто-то вообще хотел меня посадить! — рассмеялась Чарген. — Давай не будем об этом? Мне сейчас так хорошо…
— То есть одеваться ты отказываешься? — весело уточнил Шешель.
— Нет. Просто мне нравится, как ты на меня смотришь. Теперь нравится, не надо опять напоминать о том, что было сто лет назад. И мне не хочется надевать старое белье…
— Ну, у тебя есть целых два варианта: пойти так или надеть свое.
— Свое?.. — озадачилась она. — Погоди, ты что, и белье прихватил?!
— Ну да. — Что бы там господин Сыщик ни говорил про пределы собственной выдержки, а из объятий Чару все-таки выпустил, пусть и с неохотой, и шагнул к столу. — Сейчас, куда-то я его… Вот.
Кусочки черного кружева Стеван достал из ящика стола, и Чара рассмеялась при виде этой картины. С ума сойти, грозный следователь хранит в ящике женское белье! Ее белье. И это тоже, оказывается, очень возбуждает.
Боги, да что же он с ней делает?! Ведь невозможно же думать о чем-то постороннем…
— А его ты тоже выбирал, полагаясь на собственный вкус? — с иронией спросила Чарген, бросив платье на спинку стула, чтобы надеть сначала тонкое кружево. Белье следователь прихватил… откровенное.
— Отчасти. Мне просто хотелось взглянуть на тебя в этом. — Шешель наблюдал за ней, сидя на краешке стола.
— И как? — прекрасно зная ответ, Чара повернулась на месте, позволяя разглядеть себя со всех сторон.
— Жду момента, когда смогу его снять, — отозвался следователь. — Одевайся уже, надо еще в изолятор подняться, получить твои вещи и оформить освобождение.
— А ты, может, еще и туфли мне принес?
— В шкафу, внизу.
— Все-таки ты замечательный! — улыбнулась Чарген, на ходу застегивая платье. С глубоким треугольным вырезом, летящей юбкой чуть выше колен, с рукавами до локтя, оно идеально сидело по фигуре и ласкало кожу мягкой шелковистой тканью, еще и холодило, что при нынешней погоде оказалось большим плюсом.
— Как недалеко у тебя «замечательный» лежит от «сволочи», — рассмеялся Стеван. — Причем в обоих направлениях.
— Это просто ты очень противоречивый, — возразила Чара, нехотя обуваясь.
С туфлями Шешель не угадал, но тут уже стоило пенять на себя, а не на него. Потому что выглядели лаковые лодочки безупречно, и невысокий каблук казался удобным, но откуда было следователю знать, что конкретно эта пара жутко натирает ей мизинцы? Выбросила бы вовремя — сейчас не мучилась!
Когда интересное зрелище закончилось, Стеван отклеился от стола и принялся наводить порядок, собирая разбросанные папки и отдельные листы. Поднял плотный конверт с надломленной владыческой печатью, остальные бумаги небрежно бросил на стол.
— Это оно? — спросила Чара, складывая казенное платье и белье в знакомую, то есть свою собственную полотняную сумку — видимо, именно в ней Шешель принес одежду.
— Да. — Не дожидаясь просьбы, следователь достал из конверта лист гербовой бумаги и протянул Чарген.
Приказ о помиловании действительно распространялся не только на аферу с документами, но и на другие преступления, совершенные до сегодняшнего числа, за исключением тяжких — тех, которые касались умышленного причинения значительного вреда здоровью и жизни людей, государственной измены и всего в таком роде. Чарген длинно вздохнула с огромным облегчением — ничего столь серьезного за ней не водилось.
Размашистая подпись владыки Ольбада, государственная печать с гербом… Солидная бумага.
— Погоди, но тут же ничего нет про условия. Просто… помиловали? И все?