Оказалось, к лучшему, что Стеван решил провести ночь в кабинете — не только для его собственного душевного равновесия, но и для статистических показателей СК. Потому что вечером поймали и доставили Гожковича, и Шешель отправился допрашивать его и предъявлять обвинения сразу, не дав опомниться.

Прежде этого партнера покойного Ралевича следователь видел только на фотографиях, успел много услышать о нем от разных людей, а теперь вот разглядывал лично. И впечатление беглец производил исключительно благоприятное, этакий почтенный и достойный во всех отношениях господин.

— Я не вполне понимаю, почему меня задержали, — обратился он к следователю, когда тот вошел в допросную. — Набросились посреди улицы, поволокли…

— Прошу прощения, если стража немного переусердствовала. Стеван Шешель, следователь. — Он протянул руку, а вежливость заставила собеседника приподняться и ответить на пожатие. Того, что его крепко схватят за ладонь, потянут и начнут внимательно эту руку разглядывать, задержанный явно не ожидал.

— Что вы делаете? — возмутился Гожкович.

— Вы не маг, так ведь? — спросил Шешель, жестом указал на стул, приглашая садиться обратно, и занял свое место.

— Не маг. Господин Шешель, что происходит?! Что вы делаете?

— Это просто допрос, — проговорил следователь. — В связи со смертью вашего партнера, господина Ралевича.

— А его убили? — вполне убедительно изобразил удивление Гожкович. — Но кто?

— Полагаю, вы, — спокойно ответил Стеван.

— Но я…

— Да, вы сейчас находитесь в санатории в Мадире, на лечении, — невозмутимо кивнул следователь. — Вот уже почти две недели. И, конечно, не летали в Регидон следом за Ралевичем, не убивали его там ножом для бумаг и не поранили об этот нож руку, не пытались имитировать последствия бытовой ссоры супругов. И уж конечно не думали убивать его молодую жену. Собственно, у меня к вам всего два вопроса: за что вы все-таки убили бедолагу и как именно подлили Цветане Ралевич снотворное?

— Да вы… Да я… — Гожкович покраснел — не то от злости, не то от страха. Растерянно булькнул пару раз, но потом все же собрался и заявил: — Я требую адвоката!

— Ваше право, — так же невозмутимо кивнул Шешель. — Хотя и напрасно, добровольное признание облегчает наказание. Но только перед тем, как вы разбудите этого достойного человека, примите к сведению следующее. Через пару дней прибудут материалы дела, включая орудие убийства, бокалы, труп и показания свидетелей. Вы, безусловно, вылечили руку, и рана почти незаметна, но фиолетовый специалист определит вмешательство и сумеет восстановить пусть не давность, но форму повреждения. Насколько я помню тот жутко неудобный нож для бумаг, вы, скорее всего, оцарапали руку вот здесь и здесь.

Он показал на собственной ладони, где должны располагаться повреждения, и, дав Гожковичу пару секунд на осознание, продолжил в том же быстром деловом тоне:

— Вряд ли тот маг, к которому вы обратились за помощью, пытался скрыть следы своего вмешательства, его бы слишком насторожила такая просьба. Как вы понимаете, повреждения эти настолько специфически расположены, что это окажется достаточным доказательством. Кроме того, несмотря на то что вы протерли рукоять, полностью убрать с нее вашу кровь наверняка не вышло. Дальше мы установим, под каким именем вы летали в Регидон. Да, скорее всего, в воздушном порту вас никто не вспомнит, там слишком много людей, но мы знаем, в какой момент вы вылетели и к какому вернулись. Не думаю, что делали вы это под разными именами. Да, придется убить на это пару дней, устанавливая личности всех пассажиров и сличая их с вами, но к тому времени как раз прибудут остальные материалы. Строго говоря, мне от вас даже ответы не очень-то нужны, — задумчиво протянул он. — Я и так предполагаю, что Ралевича вы убили из-за его финансовых махинаций, а горничная… Требование выдачи преступника — дело хлопотное, но никто не мешает мне полететь туда и допросить ее на месте.

— Только Марту в это не впутывайте! — устало вздохнув, попросил Гожкович.

— Она ваша любовница?

— Нет, просто хорошая женщина, — отмахнулся тот. — Три года назад я помог ей, у нее тогда сын очень болел, нужны были деньги на лечение.

— А она помогла вам, — удовлетворенно кивнул Стеван, мысленно потирая руки.

Проделать все вышеописанное он, конечно, мог и непременно сделал бы, но времени на это ухлопал бы прорву. И еще неизвестно, как регидонская полиция проводила осмотр места происшествия и не потеряла ли «случайно» орудие убийства. Вряд ли, конечно, — Рофелю это было не нужно, но чем боги не шутят…

— Помогла. Только девочку эту я убивать не собирался, — твердо заявил он. — Она мне ничего плохого не сделала.

— Только подставить, — не удержался от замечания Шешель.

— А вы всерьез думаете, что за Ралевича она вышла по любви? — хмыкнул он. — Наверняка ведь охотница за деньгами.

— Это, безусловно, справедливо, только подводить ее под убийство права не давало, — возразил Стеван. — Зачем вы, кстати, запугивали ее страшными слухами о муже?

Гожкович отреагировал на это неожиданно — явственно смутился.

— Я так… Просто к слову пришлось, — пробормотал он. Но Шешель продолжал выразительно смотреть и молчать, Сташко еще немного поерзал и наконец сознался: — Зло меня взяло, хотелось ему какую-нибудь мелкую гадость сделать.

— Хотите сказать, убийство вы на тот момент еще не планировали и подставить будущую вдову не собирались? — все-таки спросил следователь, хотя в сказанном явно была немалая доля истины — прятать эмоции Гожкович умел плохо и смущался вполне искренне.

— Да ничего я не планировал! Думал, конечно, что придется, но… Я до последнего не знал, решусь ли вообще! Я же даже детективы не читаю, откуда мне знать, как правильно все это делается? Не так-то просто решиться. Если бы он не начал смеяться и снова оскорблять, может, и не смог бы его ударить вовсе!

— Ладно, давайте с самого начала. Почему вы вообще решили убить партнера?

— Потому что Павле совершенно потерял голову от жадности. Он и так втравил всех нас в проблемы, а дальше было бы только хуже. И по-хорошему решить с ним этот вопрос не получилось.

Со слов Гожковича, о том, как именно партнер вел дела, он узнал совсем недавно, заподозрив неладное по слишком уж стремительно растущим прибылям. Почему только теперь, хотя прибыли эти начали расти уже несколько лет как, внятно ответить не сумел, а дальше Шешель уже не перебивал и вопросов не задавал.

Заподозрив партнера, Гожкович начал осторожно копать и накопал на приличный срок не только Ралевичу, но всем совладельцам, поскольку доказать собственную непричастность им бы было очень сложно. Конечно, сами дураки, потому что подписывали кое-какие бумаги не глядя, но в тюрьму от этого сильнее хотеться не стало.

Несколько попыток добром воззвать к Ралевичу провалились, а в последний раз Павле вообще вышел из себя, назвал партнера трусливым червяком и бесхарактерным ничтожеством и потребовал, чтобы тот по дешевке продал свою часть, пока он, Ралевич, не решил проблему с таким сложным партнером радикально.

Угроза его впечатлила, и Гожкович бы даже продал свою часть, но остановило его понимание: не спасет. Документы-то с его подписями никуда бы не делись, и попытка сбежать ничего бы не исправила. Вот тогда-то Сташко решился на убийство, посчитав поездку в Регидон удобными декорациями. Зная нравы Норка, он был уверен, что особо усердствовать в расследовании никто не станет, и очень надеялся, что после смерти Ралевича удастся подчистить и исправить все то, что он наворотил.

Он же не знал в тот момент, что немного припозднился со своей расправой и в еще более грязное дело Павле уже влез.


Шешель мог бы возразить против такой трактовки событий и облика Гожковича как запутавшегося и пострадавшего борца за справедливость. Мог, но, подумав, не стал. В конце концов, история выходила складной, а установить и доказать, насколько Сташко себя обелил по сравнению с реальным положением вещей, было бы весьма проблематично. Больше того, Стеван был склонен верить, что убийца действительно долго колебался и, даже помчавшись за партнером через океан, не был до конца уверен, что он сделает и как. Иначе как минимум озаботился бы другим оружием, а не схватил попавшийся под руку нож.

Однако писать явку с повинной без адвоката Гожкович, несмотря на прозвучавшее признание, не стал, и, пока того ждали, свое дело сделал дежурный фиолетовый маг. К удовольствию Шешеля, он придал дополнительного веса его словам, указав следы повреждений именно там, где предполагал следователь.

Правда, нашлось одно небольшое отклонение: залеченная царапина посреди ладони. Прикинув, как это могло случиться, Стеван предположил, что последний удар Гожкович наносил по уже лежащему телу и нож не вонзал, сжимая в руке, а заталкивал, опираясь на причудливое навершие ладонью. Подтвердить это мог только отчет о вскрытии, но на дело такая деталь в любом случае не влияла.

Адвокат выслушал Шешеля, наедине поговорил с Гожковичем и помог тому грамотно составить признание. Правда, в результате тот предстал еще более несчастным, напуганным и запутавшимся, просто робкий ягненок. Который еще и очень раскаивался в минутном помутнении, подтолкнувшем к попытке подставить Цветану Ралевич, дескать, изначально он усыпил ее только для того, чтобы она не стала невольным свидетелем.

Шешель посмеялся, читая это творение, но великодушно махнул рукой и спорить не стал. Он свое дело сделает, а с такими эфемерными материями пусть суд разбирается. В конце концов, женщину Гожкович в воду не запихивал и вены ей там не резал, Чарген, она же Цветана, сама пошла принимать ванну, и Гожкович уж всяко не планировал это «самоубийство» заранее. Так что весь умысел на ее счет являлся бездоказательными фантазиями самого следователя.

Спровадив в изолятор еще одного «клиента», Стеван порадовался, что нет никакой необходимости идти с ним вместе: сталкиваться со слишком разговорчивым Бажичем не хотелось.

Ночь, с перерывом на сон, Шешель снова посвятил бумагам. Еще раз без какого-либо результата пролистал все отобранные по делу Кокетки материалы и быстро бросил это занятие, потому что мысли упорно съезжали не туда. Стевана так и подмывало пойти и допросить ее еще раз, но этот порыв удалось сдержать: он прекрасно понимал, что ведет его не стремление разобраться с делом, а желание увидеть и, может быть, получить подтверждение словам Бажича.

Вскоре после начала официального рабочего дня порадовали артефакторы. Они закончили работу над «Щитом», чем обеспечили Стевану занятие на ближайший час: дозвониться в приемную владыки, даже по особой линии, — то еще приключение. А после того как разговор с секретарем состоялся, позвонили уже Шешелю, и какой-то другой, незнакомый голос сообщил, что владыка желает принять следователя за обедом. Естественно, вместе с «подарком».

Кто бы сомневался.

Пришлось спешно организовывать охрану артефакта вместе с артефактором, а самому — ехать домой, чтобы надеть костюм поприличнее.

Несмотря на подозрения и предположения многих знакомых и не очень, не слушавших возражений самого Шешеля, следователь в контрразведке не состоял: просто не хватило бы времени на все сразу, даже при его кипучей энергии и уникальной работоспособности. Но он находился в этой структуре на особом счету, и, если в поле зрения СК попадало какое-то уголовное дело соответствующего масштаба, до сих пор не порученное кому-то из «своих», отдавали его обычно именно Шешелю. Так произошло, например, с крушением дирижабля, при котором погибла почти вся княжеская семья Недичей,[4] так получилось и сейчас, с этим браслетом и смертью его создателя. А уж если вляпался в то или иное приключение, приходилось тянуть его до самого конца, в том числе и держать ответ перед владыкой или куда чаще — перед его строгой супругой, той самой контрразведкой и руководившей.

Поначалу Стеван еще пытался трепыхаться и отказываться от такой сомнительной чести, но было это больше десяти лет назад. За прошедшие годы Шешель вполне освоился в новой роли и даже начал получать от нее удовольствие: подобные дела хоть и доставляли массу проблем, но обычно являли собой нетривиальные, сложные загадки, требовали больших усилий и чрезвычайно бодрили. Да и Тихомира лично, и его супругу Стеван искренне уважал и находил их общество — неформальное, без присутствия посторонних, — приятным. Интересные, умные люди, отличные собеседники — почему бы не поговорить лишний раз?

В этот раз, как и обычно в таких случаях, правящая чета встречала гостей в узком кругу, то есть вдвоем. Владычица Айрина благосклонно выслушала смущенного высокой честью артефактора, приняла из его рук небольшую шкатулку с артефактом.

— Прекрасная работа, — похвалила женщина, ласково погладив драгоценное переплетение нитей. — Жаль, что создатель этого чуда не может представить его сам, — вздохнула она. — Скажите, мастер, есть возможность изготовить подобную вещь более… дешевой? Может быть, с некоторой потерей в качестве.

— Я думаю, если поработать… Схема в целом ясная, использовать ее можно. Если заменить бриллианты… — Он сначала воодушевился, но потом снова стушевался, сообразив, что технические подробности сейчас вряд ли кого-то интересуют.

— Прекрасно. Я отдам распоряжение вашему руководству, — заполнил повисшую неловкую паузу владыка. — Составите нам компанию за обедом или у вас дела?

Артефактор с явным облегчением уцепился за предложенную возможность удрать, а Шешель ради интереса попытался вспомнить, сколько раз на его памяти кто-то из таких случайных гостей соглашался остаться. Случай вспомнился всего один: он сам, когда его пригласили на завтрак, отчитаться по первому в его жизни делу, лежащему в компетенции контрразведки. Учитывая, что Стеван явился туда после бессонной ночи на ногах и, как обычно в таких случаях, голодный, от заманчивых запахов его не отвратило бы и куда более зверское общество. Кажется, именно тогда и пал на него внимательный взгляд владыческих глаз.

— Стеван, а ты развлечешь нас беседой? — мягко улыбнулась Айрина.

— Почту за честь, моя госпожа, — кивнул Шешель.

Слуг на таких вот камерных завтраках или обедах не предполагалось, и в первый раз это Стевана озадачило. Но ничего, сейчас уже привык и не обращал внимания на то, как владыка самолично орудует половником, ухаживая за супругой.

Годы тренировок не прошли даром, Стеван прекрасно наловчился болтать, успевая при этом есть. Про свои приключения в Регидоне рассказывал без утайки, умолчав разве что о совсем уж интимных подробностях.

— Значит, все-таки кланы, — задумчиво протянула владычица, глядя сквозь следователя. — Честно говоря, эта ситуация в Регидоне уже очень расстраивает, — заметила она. — Одно дело — противостоять другому государству и его разведке, это я понимаю. Но когда за государственными тайнами начинают охотиться перешедшие грань преступники, почему-то уверенные, что океан им не помеха, это совершенно другое. Это… удручает.

— Ну, положим, воспитывать их через океан — дело гиблое, — заговорил ее супруг. — Но сделать так, чтобы сюда они больше не совались, можно. Какой, говоришь, клан все это устроил?

— Рофель. Госпожа, а для кого все же предназначался артефакт? Я полагал, лично для вас, но сейчас уже не уверен.

— По официальной версии — да, — кивнула владычица. — Разработки чего-то подобного велись очень давно, просто увенчались успехом они именно сейчас и весьма кстати. На будущей неделе объявят, что наследник выбрал себе супругу.

— Поздравляю, — слегка растерялся Шешель: о том, что все настолько серьезно, даже слухов нигде не мелькало. — Есть причины опасаться за ее жизнь?

— Они всегда есть, — улыбнулась владычица. — И если имеется возможность немного подстраховаться, то почему бы этого не сделать?

— Стеван, а кто в итоге все-таки убил вора? — поинтересовался владыка. Он искренне любил болтовню следователя и случаи из его практики, поэтому, получив такую возможность, предпочитал наслушаться впрок.

К счастью, ответ на вопрос у Шешеля уже имелся. Никто бы его за отсутствие оного, конечно, не наказал, но Стеван и сам любил травить байки, а владыка радовался каждый раз почти как ребенок. Наверное, если бы ему не пришлось исполнять собственные обязанности, Тихомир выбрал бы для себя именно стезю следователя.

После завершения рассказа хозяева некоторое время обсуждали детали и последствия этого преступления и вообще всех делишек Ралевича, позволяя гостю спокойно есть и с интересом прислушиваться. Главный вопрос, конечно, заключался в том, что теперь делать с «Северной короной». Тихомир твердо был настроен вмешаться и имел на это полное право, раз уж сам покойный попытался запустить лапу в государственные дела.

— А с Живко мне что делать? — полюбопытствовал Шешель. — Он вроде и соучастник, и наследник покойного, и вероятная жертва, и свидетель, но при всем при этом толку с него — ноль.

— Пусть пока посидит, — отмахнулся владыка. — Я поручу кому-нибудь всю эту историю — и «Северную корону», и вопросы с Рофелем, в конце концов, все это слишком тесно связано, чтобы раздавать разным людям. Так что можешь об этом не беспокоиться, закрывай свою историю с убийцей и занимайся другими делами.

— Стеван, а что с той девушкой? — подала голос Айрина. — Ну, которая фальшивая жена Ралевича. Кем она оказалась?

— С ней… — Шешель не удержался от недовольной гримасы. — Все сложно с ней.

— То есть? Мошенница она или нет?

— Мошенница, — вздохнул следователь. Обсуждать больную тему не хотелось, но весомого повода уйти от ответа у него не было, оставалось делиться. — Но настолько ловкая, что доказать что-то невозможно. Я пытаюсь, но почти уверен, что это все бессмысленно.

— Как это?