– Тогда я нанялся бы на полставки. Работал бы по двенадцать часов и делал им половину нормы. Если я такая «головня» для вас, то, может быть, подскажете мне другую работу? Ради тех сирот я согласился бы на любые деньги.

– Уехав на заработки в Ирландию, вы станете штрейкбрехером. Ради чужих детей вы согласитесь на меньший заработок и собьете ставки других рабочих. Вспомните, как вы и ваши товарищи оскорбляли бедных ирландцев, которые тоже хотели что-то заработать для содержания своих детей. Ваш Союз тут же набросился на них, превратив в ад существование этих людей. И вот, чтобы вы испытали на себе все те беды и страдания, которым раньше подвергали бедных штрейкбрехеров, я отвечу на ваш вопрос своим «нет». Я не дам вам работу. Мне не известна причина, заставившая вас прийти на мою фабрику. Ваш рассказ о сиротах может быть как правдой, так и ложью. Во всяком случае я считаю его маловероятной историей. Позвольте мне пройти. Я уже дал вам ответ. Вы не получите работу.

– Да, я услышал вас, сэр. Мне и раньше не хотелось обращаться к вам. Но меня попросили прийти. Просто одна девушка думала, что вы способны к состраданию. Однако она ошиблась и ввела меня в заблуждение. Хотя я не первый, кто обманывался словами женщин.

– В следующий раз попросите ее заниматься своими делами и не отнимать время у занятых людей. Я убежден, что в основании всех бед стоят женщины. Теперь уходите.

– Я признателен вам за доброту, хозяин, и за это вежливое прощание.

Мистер Торнтон не снизошел до ответа. Затем, спустя мгновение, он посмотрел в окно и был поражен худой согбенной фигурой Хиггинса, шагавшего через двор. Его усталая тяжелая походка создавала странный контраст с решимостью и волей, которые он проявил в беседе с хозяином фабрики. Позже, подойдя к охраннику в сторожке, мистер Торнтон спросил:

– Как долго этот Хиггинс ждал меня у ворот?

– Он был здесь с восьми утра, сэр. Стоял и никуда не уходил.

– А сколько сейчас времени?

– Как раз час, сэр.

«Пять часов, – подумал мистер Торнтон. – Это очень долго для человека, который вынужден ждать, надеясь на удачу и боясь отказа».





Глава 39

Появление друзей




Нет, я решила, ты больше не получишь меня.

И я рада – да, я рада всем сердцем,

Что обрела свою свободу.

Майкл Дрейтон. Расставание



Распрощавшись с миссис Торнтон, Маргарет закрылась в своей спальне. В сильном волнении она начала расхаживать по комнате, но затем вспомнила о тонких стенах здания и о том, что каждый ее шаг был слышен в гостиной. Поэтому она села и дождалась момента, когда миссис Торнтон покинула дом. Напрягая память, Маргарет заставила себя вспомнить их беседу, все вопросы и ответы, а по завершении этой важной проверки с ужасной меланхолией в голосе произнесла:

– В любом случае ее оскорбления не затронули меня. Они не причинили мне вреда, потому что я не делала того, о чем она говорила. И все же печально думать, что кто-то, тем более зрелая женщина, может так плохо относиться к едва знакомой девушке. Какая грустная картина! Она не осуждала меня за реальный проступок. Она даже не знала о нем. Ее сын не рассказал ей о моих ложных показаниях. Теперь мне это точно известно.

Она приподняла голову, восхищаясь деликатностью, проявленной мистером Торнтоном. Но затем к ней пришла новая гнетущая мысль, и она с тоской сжала руки.

– Наверное, он тоже принял бедного Фредерика за моего возлюбленного. – Маргарет покраснела, произнеся последнее слово. – Теперь я понимаю! Он не только знает о моем обмане, но и верит, что я люблю другого мужчину! Что я с ним… О боже! О боже! Что же мне делать? Хотя о чем я говорю? Почему я должна заботиться о его домыслах? Он давно потерял ко мне уважение. И ему без разницы, говорю я правду или ложь! Но мне почему-то горько от этого. Я чувствую себя несчастной. Каким трудным был прошлый год! Я словно шагнула из детства в старость. У меня не было юности, периода зрелости, надежд на женское счастье. Все эти возможности закрылись. Я никогда не выйду замуж. Меня ожидает только печаль, как будто я стала разуверившейся в жизни старухой. Мне постоянно твердят: терпи и будь сильной. А сколько можно терпеть? Ради папы я готова на многое – это моя святая обязанность. Если будет нужно, я выдержу любые испытания. По крайней мере я нашла в себе силы, чтобы возразить миссис Торнтон и отвергнуть ее несправедливые подозрения. Но мне больно, оттого что ее сын не понимает меня. Ах, почему я сегодня в такой меланхолии? Наверное, по той причине, что не могу ничего исправить. И нужно иногда давать выход своим эмоциям. Или не нужно?

Маргарет вскочила на ноги.

– Отныне я не буду думать о себе и своем положении. Я не буду препарировать свои чувства. Сейчас это не к месту. Вот постарею, тогда и буду сидеть у камина, глядя на угли и вспоминая унылую жизнь.

Все это время она торопливо одевалась, останавливаясь лишь для того, чтобы смахнуть слезы, которые набегали на глаза, несмотря на всю ее отвагу.

«Многие женщины совершали такие же ошибки, как я, и они тоже замечали их слишком поздно. Как гордо и дерзко я говорила с ним в тот день, не зная о его благородстве! Понимание приходило по частям, и я не могу сказать, когда началось осмысление. Конечно, он больше не увидит от меня таких манер. Если он придет, я буду тихой и спокойной. Никакой болтовни, только чуткое внимание. Но он не придет. Мистер Торнтон избегает нас с отцом, вот в чем беда. Впрочем, это неудивительно. Он верит, что у меня появился любовник».

Маргарет вышла из дома и торопливо зашагала в направлении полей. Ей хотелось отбросить свои грустные размышления, развеяться на свежем воздухе. Когда она вернулась и направилась к себе, в коридоре ее встретил отец.

– О, добрая душа! – сказал он. – Ты навещала миссис Бушер? Я собирался заглянуть к ней, но, к сожалению, не нашел для этого свободного времени.

– Нет, папа, я не была у миссис Бушер, – покраснев, ответила Маргарет. – Честно говоря, я вообще не думала о ней. Мне не трудно сходить к ним. Если хотите, я сделаю это во время вашего послеобеденного сна.

И Маргарет выполнила свое обещание. Миссис Бушер была очень больна, серьезно больна, без всяких притворств. Добрая отзывчивая соседка, приходившая к ней теперь ежедневно, взяла хозяйство в свои руки. Некоторых детей отдали на время соседям. Мэри, придя домой на обед, забрала к себе троих малышей. Николас пошел за доктором и еще не вернулся. Миссис Бушер угасала на глазах. Ей уже ничем нельзя было помочь. Посидев немного у ее постели, Маргарет решила сходить к Хиггинсам. Она хотела узнать, встречался ли Николас с мистером Торнтоном.

Он был дома и играл с детьми. Под восхищенные взгляды малышей, бесстрашно цеплявшихся за его одежду, он заставлял монетку в один пенни вращаться на буфетной полке. Он, как и дети, улыбался, когда монетка вращалась долго. Маргарет подумала, что его счастливый вид и увлеченность игрой были хорошими знаками. Когда пенни перестала вращаться, кроха Джонни, сидевший на той же полке, начал плакать.

– Иди ко мне, – сказала Маргарет и, взяв ребенка на руки, приложила часы к его уху.

Затем она спросила у Николаса, виделся ли он с мистером Торнтоном. Улыбка сошла с лица мужчины.

– Да, – ответил он, – я встречался с ним и многое услышал от него.


– Он отказал вам в вашей просьбе? – В голосе Маргарет звучала печаль.

– Естественно. Я с самого начала знал, что он откажет. Глупо ожидать от фабрикантов чего-то хорошего. Ты чужая в нашем городе и поэтому не понимаешь их философию. А мне она известна.

– Жаль, что я попросила вас встретиться с ним. Он злился? Надеюсь, он не говорил с вами грубо, как Хэмпер?

– Он был не слишком вежливым, но не волнуйтесь. Я ничего не получил и ничего не потерял.

Николас еще раз крутанул пенни, чтобы позабавить детей.

– Завтра я снова пойду искать работу. Я говорил с Торнтоном довольно учтиво, уведомил его, что не слишком хорошего мнения о нем и что пришел к нему второй раз, выполняя данное тебе обещание.

– Вы сказали, что это я вам посоветовала?

– Я не назвал ему твоего имени. Кажется, не назвал. Просто сказал, что одна девушка, которая совсем не разбирается в людях, посоветовала мне прийти к нему и посмотреть, правда ли, что его сердце способно к состраданию.

– И он?.. – спросила Маргарет.

– Он сказал, чтобы я передал тебе, что ты зря суешь нос в чужие дела. И потом добавил еще несколько любезных слов. Да, детки! Это было самое долгое вращение! Не огорчайся, милая. Мы остались при своем. Я лучше буду работать в каменоломне, чем позволю этим малышам голодать.

Маргарет посадила вырывавшегося из рук Джонни на прежнее место.

– Мне очень жаль, что я посоветовала вам встретиться с мистером Торнтоном. Даже не могу сказать, насколько я разочарована.

За ее спиной послышался легкий шум. Они с Николасом повернулись к двери и увидели мистера Торнтона. Заметив на его лице недовольное выражение, Маргарет решила уйти. Она быстро прошла мимо фабриканта и, пряча свою внезапную бледность, низко поклонилась ему. Он тоже склонил голову, после чего закрыл за ней дверь. Направляясь к дому миссис Бушер, она услышала лязг засова, который переполнил меру ее унижения.

Мистер Торнтон был раздражен, увидев Маргарет в доме Хиггинса. Его сердце было способно к состраданию, вопреки мнению Николаса, но мужская гордость не позволяла ему открыто проявлять доброту. Он хранил ее за каменными стенами, ревниво отражая каждую попытку посягнуть на потаенные уголки его души. С одной стороны, он боялся показывать свою мягкосердечность, с другой – желал, чтобы люди считали его справедливым. Он чувствовал, что был излишне черств, презрительно выслушав человека, который с покорным терпением ждал встречи с ним более пяти часов. Тот факт, что позже этот человек разговаривал с ним непочтительно, не обидел мистера Торнтона. Наоборот, ему понравилась дерзость рабочего. В конечном счете он прогнал его – возможно, из-за плохого настроения. Но, узнав о пятичасовом ожидании, мистер Торнтон был тронут. У него не имелось свободных пяти часов. Тем не менее он отвлекся на какое-то время от своих обязанностей, включавших интеллектуальный и физический труд, и проверил, насколько правдивой была история Хиггинса. Удивительно, но смутьян не обманул его. И эта правда, словно по какому-то волшебству, пробила броню и проникла в его сердце. Терпение человека и удивительная щедрость души (а мистеру Торнтону успели доложить о ссоре между Бушером и Хиггинсом) заставили его забыть былые рассуждения о справедливости. Ведомый божественным побуждением, он пришел сообщить Хиггинсу, что тот будет принят на работу.

Увидев здесь Маргарет и услышав ее последние слова, он был весьма раздосадован. Мистер Торнтон понял, что она и была той девушкой, которая посоветовала Хиггинсу прийти к нему. Раньше он боялся допускать такую мысль и убеждал себя, что помогает рабочему по велению своего сердца.

– Значит, эта леди и является той девушкой, о которой вы говорили? – спросил он возмущенно. – Могли бы сразу сказать, кто она такая.

– И тогда вы не отзывались бы о ней так презрительно? Если бы миссис Торнтон узнала, что вы считаете женщин корнем всех бед, она велела бы вам прикусить язык, чтобы больше не слышать ничего подобного.

– Значит, вы передали мой ответ мисс Хейл?

– Конечно, передал. Хотя, возможно, другими словами. Я сказал ей, что отныне она не должна вмешиваться в ваши дела.

– Чьи это дети? Ваши?

Мистер Торнтон знал, чьими они были, но, чувствуя себя неловко, хотел сменить тему разговора.

– Раньше были соседскими. Теперь они мои.

– Сироты, о которых вы говорили мне утром?

– Это когда вы сказали, что моя история может быть правдой или обманом? – язвительным тоном уточнил Хиггинс. – И что, в любом случае она маловероятна, хозяин? Я не забыл ваших слов.

Выдержав паузу, мистер Торнтон мрачно произнес:

– Я тоже их помню. Мне не следовало так говорить. Но я не верил вам. Лично я не смог бы заботиться о детях другого человека. Особенно если бы он поступил со мной так, как Бушер – с вами. И теперь, узнав, что вы говорили мне правду, я прошу у вас прощения.

Хиггинс молчал какое-то время. Но когда он заговорил, его тон смягчился, хотя слова по-прежнему были грубыми.

– Вам не нужно вмешиваться в ссору между мной и Бушером. Он умер, и мне жаль его. Этого достаточно.

– Хорошо. Я пришел, чтобы задать вам вопрос. Вы пойдете работать на мою фабрику?

Хиггинс явно колебался, и его упрямство едва не взяло вверх над разумом. Он молчал. Мистер Торнтон тоже больше ничего не спрашивал. Взгляд Николаса упал на детей.

– Вы назвали меня дерзким и лживым смутьяном. Кроме того, вам известно, что я иногда не прочь выпить. В свою очередь, я часто называл вас тираном, упрямым бульдогом и бессердечным хозяином. Вот фундамент, на котором мы стоим. Как вы думаете, мы сможем поладить ради этих детей?

– Во-первых, я предлагаю вам не дружбу, а работу, – засмеявшись, ответил мистер Торнтон. – Во-вторых, ваши слова доказывают, что никто из нас не сможет относиться к другому хуже, чем сейчас.

– Это верно, – задумчиво произнес Хиггинс. – После нашей первой встречи я подумал, что глупо искать у вас милосердия. Вы мне совершенно не понравились. Наверное, я поспешил с таким выводом. Ну что ж! Ткацкое дело по мне. Поэтому я приду, хозяин. Большое вам спасибо. Поверьте, я не часто раздаю благодарности.

Он впервые открыто и прямо посмотрел в глаза собеседника.

– Я тоже не часто предлагаю работу, – ответил мистер Торнтон, протягивая ему руку для крепкого рукопожатия. – Только приходите вовремя! – Он снова превратился в хозяина. – Я не люблю лентяев на своей фабрике. У нас строгая система штрафов. И если я узнаю, что вы подбиваете людей к смуте, вас незамедлительно уволят. Теперь вы знаете фундамент, на котором мы стоим.

– Утром вы назвали меня умником. Мне брать свой ум на работу или оставлять дома?

– Если вы собираетесь использовать свой ум для вмешательства в мои дела, то лучше держите его при себе.

– Сначала нужно будет разобраться, где кончаются мои дела и начинаются ваши.