Кебмен выплюнул огрызок сигары, постучал копытом в грудь, словно бы выбивая никотиновую копоть из лёгких, и кивнул. Машина заскрипела колёсами, поддавая пару.

Чалый на водительском сиденье, прокашливаясь, брал первые ноты, значит, пения не избежать. Тот же Фрэнсис как-то обмолвился, что профсоюз кебменов завален петициями с просьбами (требованиями, приказами, мольбами) не петь! Но глава профсоюза пони Чеша игнорировал нарастающее возмущение пассажиров, твёрдо убеждённый в том, что всё это лишь коварные происки конкурентов. Ибо как же такое возможно – быть кебменом и не петь?!

Под небом голубым

Есть тихий ресторан.

Туда спешат все трезвые,

Все, кто ещё не пьян.



Там есть роскошный бар,

Всё бренди да «трава».

И каждый, кто туда зайдёт,

За полчаса в «дрова»!

Тебя там встретит накативший Лев

И синий Вол, синюшный до бровей,

С ними никакой Орёл небесный,

Чей так мутен взор незабываемый…





Что ж, надо признать, что тексты я слышал и похуже, а голос у чалого возницы был вполне приятный, с гнусавой, проникновенной хрипотцой. К тому же мелодия запоминалась, так что в целом доехали мы достаточно быстро, с комфортом и без приключений. Последние дожидались меня, стоило расплатиться с кебменом на оживлённом перекрёстке.

– Подождать? – осмотревшись по сторонам, предложил возница, приняв монеты.

– Благодарю, но не знаю, насколько долго задержусь, – вежливо отказался я, выйдя перед старым дровяным складом (конюшней, сараем?), ворота которого были свежевыкрашены в два цвета – красный и чёрный. Там же неуверенно топтались несколько молодых людей разного социального статуса, а самое главное, что среди них я заметил Большого Вилли. Что бы ни имел в виду мой вечно недоговаривающий учитель, а это место явно соответствовало искомому.

Решив не предпринимать слишком активных шагов до так называемой разведки на месте, я решил смешаться с толпой. Первое время, минуты три, мне это преотличнейше удавалось, пока бывший главарь уличной банды не осознал, кого, собственно, он видит.

– Эдмунд Кроули? – не сразу поверил он и даже потёр глаза. – А ты-то с чего сюда припёрся?

– Хочу вступить в клуб недающих.

– Тех, кому не дают!

– А, ну да, – поправился я, раскрывая ладонь с красной и чёрной таблетками. – Вот пропуск!

– Это не пропуск, а знак того, что ты разделяешь наши убеждения!

– Э-э, какие именно? – заинтересовался кто-то из толпы, и его поддержали другие:

– Нам тоже интересно. А здесь будут давать? Красное и чёрное – это по роману Стендаля? Но он же француз, им всем дают!

– Правильно ли я понял, что красная означает девственницу, а чёрная негритянку? Почему сразу нет, а вы бы отказались?

– Джентльмены, а я собрал шесть красных и четыре чёрных, какие мне следуют льготы? А преференции? А дотации? А хотя бы…

– Да не знаю я ничего! – взвыл Большой Вилли, стараясь не упустить меня из виду. – Отвалите от меня, придурки! Его хватайте, он красавчик!

В этот момент из-за забора раздался характерный переливчатый свист вроде того, каким обмениваются мексиканские пастухи, а потом обе створки ворот распахнулись.

– Заходите, о собратья!

Естественно, стадо ломанулось в проход, и меня практически внесло вместе со всеми. Сначала мне показалось, что ситуация немного выходит из-под контроля, но, поскольку ни бежать, ни драться возможности не было, я решил, образно выражаясь, «не взбивать молоко лапками». Думаю, каждый из нас слышал эту историю про лягушку в крынке? Смысл её в том, что действовать надо, лишь когда совсем припрёт, но не раньше. Тем более что самое интересное, кажется, начиналось только сейчас…

Когда в бывшей конюшне или сарае собралось не менее полусотни мужчин самого разного возраста, от четырнадцати до семидесяти включительно, двери закрылись, а электрические фонари худо-бедно осветили импровизированную сцену. На груду старых ящиков, покрытых полосами чёрной и красной ткани, вскарабкался лысеющий господин средних лет, в потёртом пальто, явно с чужого плеча. Меня ещё неприятно удивило обильное количество прыщей, усыпавших его широкое лицо.






Впрочем, голос оказался ещё хуже, словно ржавой пилой возили туда-сюда по хрустальной вазе.

– Собратья! Братья, братаны, брателло, бро! Я такой же, как вы! Я изгой! Мы все изгои! А почему? Я спрашиваю: почему? Потому что мы – не такие-э!

Собравшаяся толпа помалкивала, поскольку, какие не такие, не понял пока тоже никто.

– Мне не дают. И вам не дают! Никому из нас не дают проклятые женщины! Мы обязаны трудиться, впахивать, работать на них день за днём до седьмого пота, до кровавых мозолей, а они всё равно нас игнорируют! Женщинам же ничего этого не нужно, им достаточно всего лишь давать, а за это всё остальное им принесут мужчины: еду, вещи, достаток, деньги, дом! Где же справедливость?!

Видимо, тезис о том, что все мужчины неутомимые и бескорыстные труженики, споров не вызвал, некоторые даже согласно загомонили.

– Почему государство не стоит на защите таких, как мы? Ведь наши руки обеспечивают благосостояние всей Великобритании! Женщины бесстыдно пользуются плодами наших трудов и не дают! Вообще не дают, нигде, никак! Надо положить этому конец! Надо бороться за свои права, о собратья!

Толпа потихоньку наэлектризовывалась. Я тоже пару раз пробурчал нечто невнятное, но одобрительное, чтобы не слишком выделяться. Увы, это не спасло…

– Но помните, женщины не враги нам! Они шкуры, они рабыни по сути своей, их роль – давать нам по первому требованию, желанию, полунамёку, бесплатно, как только пожелает любой из нас! Вот что должно быть закреплено законодательно! Вот чего мы хотим от палаты лордов! Ну и права гнобить красавцев-альфачей…

Вот тут они меня и раскрыли. Возможно, причин этому могло быть несколько: 1) мне просто не повезло, 2) когда все кричали: «Yes, of course!», я неожиданно для самого себя проорал казачье «любо!», 3) на меня указал пальцем Большой Вилли, вопя: «Вот он, красавчик!», 4) что-нибудь ещё, придумайте сами, мне на тот момент было как-то не до того…

В меня разом вцепилось с десяток рук, сопротивление казалось невозможным и даже губительным. Как сказал бы мой учитель, иногда стоит плыть по течению. Я закусил нижнюю губу, попытался максимально расслабиться и поджал ноги, пусть тащат. Меня с почётом поставили на ту же сцену, чуть ниже, чем высился разом воодушевившийся оратор.

Нет, он и так, конечно, седлал волну, но сейчас его буквально распирало:

– Альфач! Смотрите все, альфач! Вот как выглядят те, кому дают! Британские учёные доказали, что восемьдесят процентов женщин в мире дают лишь двадцати процентам мужчин! Вот такие красавчики отнимают у нас последнюю надежду на справедливое распределение женщин! А ведь женщины несут именно им взятые у нас деньги-и! Красавчик, альфа-самец, Чэд, вот наш истинный и непримиримый враг!

– Бей его! – на всякий случай предложил кто-то из первых рядов, но его попридержали сомневающиеся:

– Ну, наверное, да, стоило бы, но… а если он вдруг сдачи даст? А альфачи, вообще, имеют право сопротивляться, если нас больше? Джентльмены, нам надо и на этот вопрос подать заявление в палату лордов, да!

Прыщавый руководитель обернулся куда-то назад, послушно кивнул и шёпотом обратился ко мне:

– Пройдите за ширму, юноша. Мне ещё надо как-то успокоить этих идиотов…

Я проследил за его взглядом. В дальнем углу импровизированной сцены, там, где находился запасной выход, сверкая чёрным лаком, стояла складная китайская ширма. Поскольку меня достаточно вежливо пригласили туда пройти, то, наверное, стоило бы послушаться. Хотя какой-то упрямый комарик сомнений зудел, что я совершаю ошибку, но кто слушает советы насекомых? У них ведь, как помнится, даже мозга нет. А у меня есть!

За ширмой находился небольшой круглый стол на одной ножке и два венских стула, на которых вальяжно расположились две «похищенные» девицы, брюнетка и блондинка. Я сразу их узнал по тем жутким фотографиям в «Таймс». Девицы не были связаны, не выглядели испуганными, а, наоборот, бесцеремонно попивали неслабый шерри прямо из горлышка бутылки и закусывали розовым зефиром. Да Ньютон же шестикрылый, что у вас тут творится-то?!

– О! И в-вправду кр-сивый мальчик, – хмыкнула черноволосая. – Б-рём в гарем?

– Ик, – утвердительно кивнула вторая.

– Тока я перва-а-я!

– Ик? – Блондинка попыталась сфокусировать вопросительный взгляд.

– Потому шта ты уже пе-ре-брла… ты пьянь, Сьюзи!





И вот тут судьба предоставила мне сиюминутный шанс, которым невозможно было не воспользоваться. Я ринулся вперёд, отважно обхватил обеих девиц за талию и, не задумываясь, потащил их к заднему выходу. Милашки спотыкались, прыскали в кулачок, заливаясь нетрезвым хохотом, сбивали меня с шага, дышали в нос алкогольным перегаром и вообще веселились от души!

Дверь была не заперта, мы вырвались, едва не сбив какую-то левую старушку с вязанием, а на противоположной стороне улицы дежурил тот самый кебмен, который и доставил меня в этот странный клуб по интересам…

– Вы меня всё-таки дождались?

– Заказов не было, – подмигнул конь, приподнимая шляпу. – Моё почтение, милые леди! Куда прикажете?

– В каба-ак! В рест-ран! На ирландс-с-ский степ!

– Ик!

– Вон они-и! Хватайте-е его! – Из склада выскочили самые догадливые адепты новой веры. – Держите альфача-а, он украл наших женщин!

– Домой, – быстро поправил маршрут я, запихивая обеих жертв похищения на пассажирские сиденья. – Плачу ещё полгинеи!

Возница тряхнул гривой, дёрнул рычаги, и под скрежет парового механизма машина бодренько запрыгала по булыжной мостовой.

– С нами так нельзя-а, это не по джентльменски-и! – неслось вслед, но догнать кеб на пустой улице не самое простое упражнение. К тому же даже если и догонишь, то связываться с непарнокопытными кебменами себе дороже, как ни верти.

Когда отчаянно вопящая толпа отстала, та из девушек, что могла ещё как-то связно выражать свои мысли, потребовала «подать музычку», и чалый конь вежливо кивнул: просьба пассажира – почти закон.

Орхидея, мой любимый цветок!

Осенний поцелуй станет самым крайним.