* * *


Лекарство начало действовать, и, входя в офис, головной боли она уже не ощущала. Здесь оказалось темно и холодно. Ее бумаги лежали на письменном столе в точности как она их оставила. Стулья стояли выдвинутыми. Вроде бы Освальд сюда даже не заходил.

София зажгла свет и включила отопление. Нахлынувшая было волна энергии прошла, и София тяжело опустилась на мраморный пол. Перед глазами у нее невольно возникла сцена между Беньямином и Освальдом. «В прошлый раз я стояла на этом полу еще при жизни Беньямина», – подумала она, и ее охватило удушающее ощущение безнадежности. Опять накатило раскаяние. Почему она не уговорила его лизать этот проклятый пол? Могла ведь даже встать на колени и вылизать его сама, только чтобы заставить Освальда замолчать… Или не завопила там, у скалы, не устроила сцену… да что угодно, только б удержать Беньямина от идиотского безрассудства?

Слезы снова пытались прорваться наружу, но ей удалось остановить их.

Надо действовать шаг за шагом – это единственный способ выбраться отсюда.

Пока мобильный телефон заряжался, София немного прибралась. Потом заперла дверь офиса изнутри и села за компьютер Освальда. Раньше она никогда им не пользовалась, не решаясь переступать эту границу но сейчас ей было все равно. Разве может стать хуже, чем уже есть?

На краю стола Освальда стояла большая банка с витаминным порошком для наращивания мышц, который он подмешивал себе в напитки. Банка сразу ее разозлила. У кого из персонала есть время думать о наращивании мышц? София взяла банку, пошла в туалет, высыпала все содержимое и спустила воду. Почувствовала себя лучше. Засмеялась так громко, что смех эхом отразился от стен туалета. Вернулась к письменному столу и поставила пустую банку. Зашла в почту, прочла свои мейлы и проверила «Фейсбук».

Было много мейлов от родителей и Вильмы, а также несколько от друзей, которым она давно не писала. Беспокойство в мейлах, по мере приближения к сегодняшней дате, постепенно нарастало и завершалось оглушительным крещендо, душераздирающим призывом к ней с материка:

«Где ты, София? Отзовись, отзовись!»

Она ответила на все. В одном мейле от Вильмы говорилось об Эллисе. Он получил условный срок и штраф, и даже оказался должен Софии некую сумму денег. И все это без ее личного присутствия. Подумав о связях Освальда, она задрожала. Эллис вдруг показался ей таким же незначительным, как разбудившая ее утром муха. Это даже хорошо, что он избежал тюрьмы, посчитала София и почувствовала, что ненависть к нему ослабла.

Она немного погуляла по Сети, пытаясь понять, что происходит в мире, и, «погуглив» имя Ванья Фриск, получила ответ: адрес и номер мобильного телефона, который ей уже дал Беньямин. Записала все это на листок и, стерев в компьютере Освальда историю поиска, выключила его. Мобильный телефон уже зарядился. София проверила эсэмэски и ответила на них. Потом набрала номер родителей. К телефону подошла мама.

– София, дорогая!.. Мы так беспокоились… Ты где? – И мама сразу начала плакать.

– Я на острове, мама. Все хорошо. Пожалуйста, прости, прости, что я не звонила и не писала. Я так по вам соскучилась…

В горле встали слезы. Она попыталась проглотить их и изобразить нормальный голос, но тот все равно звучал нечетко.

– София, ты плачешь?

– Нет-нет, я просто слегка простудилась.

– Дорогая моя девочка… Приезжай домой!

– Мама, я скоро приеду, обещаю. Я только должна здесь кое-что закончить. Приеду еще до начала лета.

– Мы можем приехать, навестить тебя…

– Нет! Не надо! Я хочу сказать, что это будет слишком сложно. Обещаю, что скоро приеду домой.

Они немного поговорили, но Софии так и не удалось до конца прочистить горло от плача.

– Могу я попросить тебя о паре вещей? – спросила она перед тем, как закончить разговор.

– О чем угодно.

– У меня есть подруга, у которой кое-кто умер. Вернее, у нас скончался общий знакомый. Не могла бы ты послать ей от моего имени цветы и карточку? С острова это сделать немного сложно… Но, пожалуйста, пошли их дня через два, когда она успеет слегка прийти в себя.

И когда Освальд уже уедет от нее и не сможет их увидеть.

– Конечно, дорогая, я все сделаю.

– Ее зовут Ванья Фриск. – Она продиктовала маме адрес. – На карточке напиши только: «Сочувствую вашему горю, София» – и номер моего мобильного телефона.

– Я этим займусь.

– Спасибо, мама. И еще одна услуга…

– Что угодно.

– Мне нужно немного денег. Обещаю вернуть, когда приеду домой.

– Сколько?

– Тысяч десять. Это для одной вещи, которую мне надо сделать. Я обязательно с тобой расплачусь.

– Они тебе там что, не платят зарплату?

– Конечно, платят; это нужно кое для чего еще.

– Естественно, ты получишь деньги. Я положу их на твой счет. Подойдет?


– Да, спасибо.

– Ты не можешь освободиться на выходные и приехать в гости?

– Скоро, обещаю. Но не сейчас.

Закончив разговор, София села и посмотрела в окно. На березах начали появляться малюсенькие листочки, которые образовывали окутывавшую деревья зеленую вуаль. Это напомнило Софии о первой весне с Беньямином. Как же ей избавиться от воспоминаний, причиняющих такую боль? Она подумала о словах Симона о том, что Освальд что-то скрывает. Мысли ее пустились бродить по усадьбе и остановились на чердаке. Она встала и подошла к настенному шкафчику для ключей. Тот был открыт, но ключи от навесных замков с чердачной двери отсутствовали. Вероятно, Освальд забрал их с собой. Это лишь разожгло ее любопытство. «Что у него там может быть такого ценного? – задумалась София. – Значит, наверху наверняка есть камеры. Другой экран. Клавиатура, которую ему не хочется, чтобы кто-нибудь обнаружил». Она вспомнила, как энергично он выпроваживал ее вон, когда устанавливали систему. Хотел лично заниматься всем в усадьбе… Мысли потянулись к его комнате. Там София бывала нечасто, но иногда приносила разные вещи или прибиралась, когда Освальд жаловался, что хозяйственный отдел схалтурил.

Часы показывали всего половину седьмого – еще полчаса до того, как персонал начнет спускаться из своих комнат на завтрак.

Дверь в его комнату стояла приоткрытой. Вообще-то это была целая квартира из трех комнат, напоминавшая апартаменты гостей в домиках: спальня, большая гостиная и примыкавший к ней личный спортзал. Здесь имелись все новейшие тренировочные снаряды, и персоналу доступ к ним был воспрещен, но гости-знаменитости тренировались здесь вместе с Освальдом. В спортзале также имелся солярий.

Открыв дверь, София услышала слабые голоса и подумала, что там кто-то есть, но оказалось, что это просто работает телевизор. Комната выглядела чистой и свежеуббранной. София долго искала экран, но ни в гардеробах, ни в шкафах его не нашла.

«Телевизор, – подумала она. – Камеры могут быть подключены к нему». На журнальном столике лежали два пульта. София взяла один из них. Выключила и включила телевизор, а потом переставила его на режим DVD. Второй пульт состоял из нескольких пронумерованных кнопок и двух кнопок побольше, разных цветов. София нажала на красную кнопку, и экран телевизора из серого превратился в сверкающе-синий. Когда она надавила на кнопку с номером «один», на экране появилась комната, снимаемая сверху.

Картинка шла с камеры из их с Беньямином бывшей комнаты. Там теперь жил кто-то другой, но София узнала настенное зеркало, которое Беньямин с большим трудом привез ей через пролив. «Вот тебе и чертов деньрожденный подарок», – подумала она, вспомнив день, когда Освальд сказал, что в качестве подарка на день ее рождения камеру в их комнате не установят.

И тут ей в голову закралась мысль…

В тот вечер, когда они собирались бежать, все вышло совсем не так, как она думала.

Возможно, она неправильно оценила поступок Беньямина.

София сидела на диване Освальда и размышляла. И тут в дверь вдруг тихонько постучали.





* * *


Первый шаг я предоставляю сделать ей. Жду. Знаю, что он последует.

Как-то вечером мы сидим на холме и смотрим на море. Ночь Мерцают звезды. Я привел ее сюда намеренно.

Знаю, что она любит сидеть здесь со мной.

Поначалу она просто молчит, но затем ломает лед.

– Я думала о том, что ты сказал.

– О чем?

– В смысле, о мамаше с папашей. Что без них было бы лучше.

– Вот как?

Я притворяюсь удивленным. Хочу представить дело так, будто это ее собственная идея.

– Ну, и что, по-твоему, нам надо делать?

– Отделаться от них, в смысле по-настоящему, – говорит она. Голос у нее дрожит.

Вступает на опасную почву. Боится, что я запротестую.

И я протестую, но лишь чуть-чуть.

– Ну, не так уж все страшно. Я хочу сказать, что они ведь тебя не лупят.

– Нет, но они делают кое-что похуже. Они меня выживают. Пялятся на меня так, словно я уродина.

Она опять замолкает, надолго.

Тогда я оборачиваюсь и смотрю на нее, изображая искреннюю теплоту.

– Я помогу тебе, с чем захочешь, – говорю. – Ты же знаешь.

– Но если они исчезнут… – Она осторожно прощупывает почву. – Если они исчезнут, тогда получится, что только ты и я?

– Только ты и я, – многозначительно заявляю я.