Своими криками и, разумеется, пожаром Лили учинила страшный кавардак и подвергла меня серьезной опасности. А в таких случаях нужно первым делом думать о себе.

Я полагаю, что Лили в каком-то смысле изжила себя. Ей было здесь не место, она была слишком мягкой и доверчивой.

Иногда я думаю о ней, не без того. В ней чувствовалось нечто особенное.

Однако она являлась лишь частью игры, шахматной фигурой, которую вывели из игры и использовать ее уже больше нельзя.

Сейчас я дам вам совет: смотрите на жизнь как на игру, тогда она не будет казаться такой серьезной.

Остальные люди – просто шахматные фигуры. Они могут наделяться различными ролями и даже устраивать неприятности. Но главная роль принадлежит тебе, и у тебя всегда есть выбор: воспользоваться ими или убрать в сторону.

И не будь таким чертовски чувствительным, поскольку, если ты им позволишь, они поступят с тобой так же.

Вот так обстояло дело с Лили. А теперь пойдем дальше.





19




Она освободилась. По крайней мере, на пару часов. Испытывала странную гордость от того, что сумела выговорить себе немного свободного времени. И точно знала, как распорядится им.

Был один из тех дней, когда все удавалось. Когда София вошла в офис, Освальд уже сидел на месте. В виде исключения он не отнесся к ней, как к воздуху. Даже не пожаловался на то, что она на пять минут опоздала.

– София, сегодня у нас ожидается посетительница. Ее зовут Кармен Гардель, и она одна из лучших специалистов по пиару в стране. Она поможет нам положить конец всей той лжи, которую пишет о нас пресса.

София ничего не знала о том, что писала пресса, поскольку после статьи Магнуса Стрида был введен полный запрет на чтение газет. Она даже не читала потихоньку газеты Освальда, но поняла по его тону, что СМИ усиленно обсасывали «Виа Терра». Да, действительно, какая-то Кармен с низким и хриплым голосом пару раз звонила и спрашивала Освальда. София даже подумала, что он состоит с ней в связи.

День проходил быстро. Освальд энергично работал. Он выдавал разные директивы, которые София перепечатывала и передавала персоналу. Речь в них в основном шла о том, что следовало исправить: о поломанном заборе вокруг фермы, об увядшей клумбе, которую требовалось засадить заново, и о новых охранниках, по-прежнему бегавших повсюду одетыми как крестьяне. Между диктофонными записями Освальд тихонько напевал. Периодически он посматривал на нее и улыбался. Работать с ним в этот день казалось по-настоящему приятным.

Около пяти часов он встал и выключил компьютер.

– Сейчас мы с тобой немного пройдемся по территории, дабы убедиться, что все выглядит хорошо. Я хочу, чтобы Кармен приняли наилучшим образом. Возьми с собой блокнот.

Во дворе их обдало свежим ветром. Солнце светило на оставшийся с Мидсоммара праздничный шест с увядшими цветами и зеленью. Его установили исключительно ради гостей – персонал в настоящее время ничего не праздновал. Новые правила Освальда вступили в силу и неукоснительно выполнялись. Подразумевалось, что все будут работать сверхурочно, и это являлось доказательством их преданности. Возникло также молчаливое соглашение, что неправильно ложиться спать, пока Освальд работает. В результате персонал частенько следил за его окнами, пока свет не погаснет, и только после этого решался идти по кроватям.

Рабочие дни стали долгими, а полноценный ночной сон – роскошью. Сам Освальд приходил в офис по утрам довольно поздно, в то время как персонал собирался на заре, но об этом никто даже не заикался. Кроме того, увеличился личный штат Освальда, чтобы поддерживать его, пока он разбирается с неприятностями, с которыми никто другой справиться не мог. У него появился повар, который готовил ему еду; кто-нибудь из хозяйственного отдела заботился о его комнате, одежде и разных других личных вещах. Для Софии это означало лишь уменьшение рабочей нагрузки.

Освальд с возмущением указал на праздничный шест.

– Его надо немедленно убрать. Кто, черт возьми, оставил его здесь? Найди Буссе, чтобы он этим занялся.

София собралась было сказать, что за праздничные шесты отвечает не Буссе, а хозяйственный отдел, но прикусила язык, поскольку как раз в этот момент со стороны гостевых домиков показался Буссе и подбежал к ним.

Освальд уже успел всерьез разозлиться.

– Узнай, кому пришло в голову оставить во дворе этот омерзительный шест. Его необходимо немедленно убрать. Это выглядит полным идиотизмом. Здесь что, по-прежнему никому ни до чего нет дела?

София что-то пробормотала, а Буссе заверил, что займется шестом.

– Теперь пойдем в комнату Кармен, – сказал Освальд Софии. – Я вчера объяснил Анне, как эта комната должна выглядеть.

Анна несла главную ответственность за все, что касалось гостей: за проживание, обслуживание и питание. Она уже ждала их возле гостевых домиков. Вообще-то, Анна была в группе королевой красоты: фигура – песочные часы, восхитительно красивое лицо. Однако, когда поблизости находился Освальд, она превращалась в мокрую курицу Это проявлялось настолько явно, что вызывало у Софии ощущение неловкости. Анна смотрела на Освальда остекленевшим взглядом, разговаривала девчоночьим голосом, дрожащим от усердия. Заигрывания Анны и холодная надменность Освальда входили в полное противоречие между собой. Он всегда находил повод для возмущения, и все заканчивалось слезами в глазах Анны и яростью Освальда.

В его отсутствие она с удовольствием рассказывала маленькие веселые истории о том, как он говорил ей всякое разное, словно они были лучшими друзьями, и остальным это по большому счету действовало на нервы. София покосилась на Анну. Интересно, каково это – постоянно жить с такой безответной любовью?

Начиналось все хорошо. Комната была проветрена, кровать тщательно застелена. На подушку положили шоколадку, на ночной столик поставили бутылку игристого вина. Ванная комната сияла чистотой. Возле ванны висел белый махровый халат. Освальд несколько раз огляделся и удовлетворенно кивнул.

Но вдруг между бровями у него образовалась маленькая морщинка.

– Цветы!

– Цветы? – София взглянула на вазы, заполненные белыми розами.

– Я говорил: пионы!

Анна пристыженно посмотрела на Освальда.

– Почему вы поставили в вазы розы?


– Сэр, мы подумали, что, может быть, розы хорошо подойдут…

У Освальда напряглись челюсти.

– Вы что, такие идиотки? Вы не отличаете розы от пионов? Они ведь не похожи. Неужели у нас в поместье нет пионов?

– К сожалению, нет. Но, сэр, я этим займусь.

– Я тебе не доверяю. София, тебе придется организовать это. Я хочу, чтобы были пионы. Не знаю, когда закрывается цветочный магазин; возможно, уже поздно… Тогда нарви диких цветов, только не любых. Нужны действительно красивые букеты. Типичные для шведских шхер цветы. У тебя остался час до приезда Кармен. Я полагаюсь на то, что ты это устроишь.

София кивнула. Цветочный магазин закрылся еще в пять часов, но это не имело значения, поскольку она точно знала, где можно найти красивые дикие цветы, – видела в прошлом году, как они росли вдоль ручья возле домика Карин Юханссон.

София побежала к себе в комнату и надела вместо туфель кеды. Они так по-дурацки смотрелись с пиджаком и юбкой, что, взглянув на себя в зеркало, она громко засмеялась.

Охранник, выпуская ее в калитку, тоже странно посмотрел на нее.

Оказавшись снаружи, София немного постояла. Вдохнула воздуха и почувствовала себя свободной и ожившей, как теленок, которого только что выпустили на пастбище. Избрав кратчайший путь до домика, она всю дорогу почти бежала. Начало июля и к тому же выходной – вероятность, что Карин в домике, была велика.

От бега София запыхалась и вспотела, волосы растрепало ветром. Сердце у нее радостно забилось, когда она увидела в гамаке Карин. Волосы у той были заплетены в две толстые косы, на фоне голубого платья пылал загар. Она сразу заметила Софию, посмотрела на ее кеды, потом перевела взгляд на форму и слегка улыбнулась.

– Привет! Что-нибудь случилось?

– Довольно много чего, но я не успею объяснить. Возможно, это звучит странно, но мне надо нарвать диких цветов у ручья, а потом мы сможем поговорить. У вас есть время?

– Сколько угодно. – Карин опять посмотрела на Софию и рассмеялась. – Наверное, ты также захочешь немного привести себя в порядок перед тем, как идти домой. Тебе требуется помощь с сектой?

– Нет, дело не в этом. Но я изучила генеалогическое древо и посмотрела на фотографии… и у меня есть несколько вопросов.

– Тогда я приготовлю вазы для твоих цветов и, пока ты их собираешь, сварю кофе.

Вокруг ручья было действительно полно цветов. Дул свежий ветер, и с запада начали стягиваться серые тяжелые тучи. Высоко в кронах деревьев ветер свистел так, что трещали ветки, но на земле он почти не ощущался. Софии хотелось остаться здесь подольше. Снова погулять по острову. Посидеть на видовой площадке и посмотреть на море. Раньше свободные дни и недели казались чем-то само собой разумеющимся, а теперь – нет. Свободное время было прерогативой тех, кто приносит пользу. А в настоящий момент в данную категорию попадал только сам Освальд.

Когда она вернулась к домику, Карин уже наполнила водой несколько ваз и выставила их в ряд вдоль стены. На шатком столике перед гамаком стоял свежесваренный кофе. Деревья почти полностью защищали маленький садик от ветра, и там было тепло, хотя тучи периодически закрывали солнце.

– Линии на генеалогическом древе, – начала София, – что они означают? Красные и зеленые.

Карин усмехнулась.

– Зеленые – работу и деньги, а красные – разумеется, любовь.

София ненадолго задумалась. Воскресила в памяти верхушку древа.

– Значит, вас с последним графом связывала любовь?

– Ну, не совсем, но ребенок родился.

– Фредрик был сыном графа?

– Да, только внебрачным. Фредрика официально так и не признали. Но его отцом был Хенрик.

– А Фредрик об этом знал?

– Да, конечно, знал. Мы жили в усадьбе, пока ему не исполнилось три года. Переехали по причинам, в которые я не хочу вдаваться. Когда Фредрик позже узнал, что Хенрик приходится ему отцом, он хотел, чтобы тот его признал. Но меня это не интересовало. Речь все равно могла идти только о деньгах, а мы прекрасно без них обходились.

София немного помолчала. Ей не хотелось сердить Карин.

– Я просмотрела все фотографии и прочла старые газетные вырезки. Там ничего не говорится о самоубийстве первой графини и о том, что граф поджег усадьбу.

– Да, но это тем не менее правда. Существовала одна книга, своего рода дневник или семейная хроника. Ее написала дочь графа, Сигрид фон Бэренстен. Та самая малышка на руках у графини, которую ты, возможно, видела на первой фотографии. Она записала в книгу всё.

– Книга у вас?

– Нет. Я бы хотела, чтобы она была у меня, но книга исчезла. Фредрик много общался с дочкой врача, который поселился там позднее. Однажды они нашли семейную хронику на чердаке, и Фредрика словно подменили. Он всегда злился на Хенрика за то, что тот покинул остров, но в книге прочел что-то такое, что буквально привело его в ярость. Это было непосредственно перед тем, как он спрыгнул. С тех пор книга пропала. Ее так и не нашли.

– А дочь врача тоже умерла? – София смутно помнила, что Бьёрк, водящий паром, что-то об этом говорил.

Карин кивнула.

– Как она умерла?

– В одном из сараев поместья произошел пожар… Но у меня нет сил вдаваться в подробности.

– Ничего страшного. Вы мне и так уже многое рассказали. Я хотела бы написать обо всем этом книгу. Историю рода.