– Какой?

– «На улицах Бронкса». Знаешь такой? – Она качает головой. – Даже этот фильм подтверждает, что ты мне идеально подходишь.

– В смысле? Что я сделала? – с улыбкой спрашивает она.

– Ты открыла мне дверь.

Она наклоняет голову.

– Но я делаю так каждый раз.

– Я знаю, – отвечаю я. – И каждый раз я вспоминаю этот фильм и как Сонни говорит, что ты та самая.

– Кажется, Сонни мне нравится, – с ухмылкой говорит она.

– Он мне тоже нравится. – Тесс смотрит на меня сияющими глазами, и выражение ее лица заставляет меня сглотнуть. – Замри, – шепчу я, быстро достаю из кармана брюк телефон и фотографирую ее. Я разглядываю фотографию и уже знаю, что буду часто и подолгу смотреть на нее. Я буду смотреть на нее и плакать. А когда-нибудь смотреть на нее и улыбаться. Как сейчас. По крайней мере, я надеюсь на это.

– Все хорошо? – спрашивает она и смотрит на меня искоса.

– Да, хорошо, – отвечаю я и поворачиваю к ней экран телефона. – Тебе нравится?

Она берет телефон, смотрит на фото и кивает.

– Видно, как я счастлива. – Это действительно так. Ее лицо сияет. Особенно глаза. – Можно посмотреть? – Тесс показывает на фотографии, и я вспоминаю о тех фото, которые сделал втайне от нее, пока она спала. – Оскар?

– М-м? Ну да, – шепчу я. – Если ты не посчитаешь меня больным.

Она прищуривает глаза и смотрит на меня вопрошающе, а затем перелистывает пальцем к следующей фотографии. Такое чувство, что она читает мой дневник. Я нервно перебираю пальцами, когда она наконец поднимает голову и улыбается.

– Эта мне нравится больше всего, – она показывает мне фотографию, которую я сделал сегодня с ней и зайцем.

– Мне тоже. Эта – моя любимая. – Я глубоко вздыхаю, откашливаюсь и берусь за ремень. – Так, Креветка, – говорю я, пристегиваюсь и улыбаюсь, несмотря на ком, который до сих пор стоит у меня в горле. – На север или на юг?

– В смысле? А как же наш маршрут? – спрашивает она, качая головой, и протягивает мне телефон.

– Забудь о маршруте, – отвечаю я и беру телефон. – Куда ты хочешь?

Она ненадолго задумывается, а потом выдает:

– На юг.

Мы едем сквозь звездную ночь, и теплый ветер обдувает мои волосы. Мы слушаем Flesh and Bone Китона Хэнсона. Текст и его меланхоличный голос идеально подходят к этой атмосфере. В какой-то степени этот момент слишком прекрасен, чтобы быть правдой. Я хочу наслаждаться им, но мысль о том, что Тесс может скоро не стать, молотком бьет мне по затылку. Мне хочется отбросить ее, но она не оставляет меня в покое. Она как проклятый шум в ушах.

Я поворачиваюсь к Тесс в полной уверенности, что она уже уснула, но она не спит. Она бодрствует и смотрит в окно.

– Оскар, – внезапно говорит она и берет меня за руку. – Разворачивайся.

– В смысле?

– Давай, – говорит она. – Разворачивайся.

Я ищу подходящее место, где мы могли бы развернуться, а затем поворачиваю, и мы едем назад.

– Вон! – кричит она и показывает на маленькую дорожку, которая сворачивает направо с дороги. – Она не может вести к морю?

– Предполагаю, что может, – я останавливаюсь и включаю дальний свет. – Хочешь проверить?

– Если тебе нетрудно.

Мы трясемся в беспросветной темноте. Затем дорога поворачивает, и перед нами открывается вид на переливающееся море.

Тесса улыбается мне, делает музыку громче и выходит из машины. Потом бежит к капоту и встает перед фарами. Вокруг нее темно. Я вижу только ее и как за ней волны накатываются на берег. Музыка врывается в летнюю ночь через открытые окна. И, когда Тесс начинает раздеваться, играет идеальная для этого мгновения песня, и я уже знаю, что не смогу больше слушать Hallelujah в исполнении Джеффа Бакли, не думая о ней. Я смотрю на нее, смотрю, как она опускает лямки бюстгальтера на плечи, а затем спускает его вниз к животу. Мой взгляд проходит по ее длинной шее, плечам, затем снова поднимается к лицу, и этот призыв в ее глазах сносит мне крышу.

Это один и тот же человек? Это действительно та скромная девушка, которую я в первый раз поцеловал пару недель назад? Та девушка, которая сказала, что она непривлекательна?

Тесс расстегивает застежку бюстгальтера, и я крепче хватаюсь за руль. Она улыбается. От этой улыбки у меня на долю секунды всплывает перед глазами картина, когда я увидел ее в первый раз. Я знаю, это звучит по-детски, но я знал. Знал, что это она, что это именно она. Не только потому, что она прекрасна. В ней все было прекрасно. Я вспоминаю ее взгляд и эти зелено-голубые глаза, которые не отпускали меня. Они, подобно морю, были полны тайн, и даже сейчас я тону в ее взгляде.

Тесс бросает бюстгальтер на землю, улыбается мне и направляется к воде. Я смотрю ей вслед, и в этот момент у меня внутри что-то сжимается. Если бы я мог, то защитил бы ее от всего. Я оберегал бы ее. Делал счастливой. Но все, что я могу, – смотреть, как она умирает. Боже, жизнь так несправедлива. Я прогоняю эти мысли, делаю глубокий вдох и выхожу из машины. Я следую за ней.






Язык тела





Полумесяц отражается на бескрайней водной глади, и волны ударяются о мой живот. Я чувствую песок под ногами, а прохладный ветер обдувает кожу. Он несет за собой запах Оскара. Я слышу музыку, играющую в машине, и вдруг чувствую руки Оскара на своем теле. Я разворачиваюсь и вижу его. У меня встает ком в горле и накатывают слезы, не знаю, от выражения ли его лица, или от грустной песни, или от всего вместе. Я вижу, что он пытается спрятать от меня свои мысли. Я узнаю́ это, потому что сама часто так делаю. Я знаю, что его тревожит, поэтому встаю на носочки, обнимаю его руками за шею и целую. Оскар прижимает меня к себе, и я запрыгиваю на него, обхватывая ногами за талию. Его губы мягкие, а руки теплые. Наши языки нежно касаются друг друга, и холодная вода омывает наши тела, а над головами тянется черное как смола бескрайнее ночное небо.

Мы лежим голые на крыше машины, мой взгляд теряется в бесчисленных сверкающих звездах над головой, пока Оскар медленно двигается во мне. Я вдыхаю его запах, чувствую напряженность его тела. И его руки на моем теле. Я чувствую под спиной мягкую ткань одеяла, его нежные поцелуи и неровное дыхание. Губы Оскара покидают мои. Он смотрит на меня, запыхавшись. Его глаза горят, а грудная клетка трепещет. Прохладный ветер гладит наши тела, а тяжелое дыхание Оскара, смешанное с моим, сопровождает шум волн. Мое тело двигается в такт с его. Я крепко держусь за него и слышу его сердцебиение. «Сейчас он испытает удовлетворение», – думаю я, и по телу пробегает волна холодных мурашек. Я прижимаю свои бедра еще ближе к его, как будто была недостаточно близко к нему, и наступает этот момент, когда во мне все напрягается, все переворачивается. Я чувствую каждый миллиметр своего тела, чувствую, как Оскар впрыскивает в меня часть себя, и теряю ориентир. Я словно падаю, стремительно быстро, а затем делаю еще вдох и крепко прижимаюсь к нему. Мне хочется кричать, потому что это так прекрасно, хочется плакать, но я не могу даже вздохнуть. Оскар последний раз глубоко входит в меня и замирает. Я закрываю глаза и наслаждаюсь тем, как от изнеможения дрожат мои ноги. И когда я снова начинаю дышать, то концентрируюсь на движениях при дыхании наших тел и на ощущениях от нашего освобождения. Как будто наши тела шепчут, что любят друг друга. Снова и снова.





Мечта, моя маленькая мечта





Я еду в направлении Бари, пока Тесс спит на соседнем сиденье. Ее голова прислонилась к стеклу, за которым при лунном свете блестит море. Я бы с удовольствием разбудил ее, чтобы посмотреть на нее, но она дышит так спокойно, что я не осмеливаюсь.

Еще две недели назад я был совсем другим человеком. Я думал только о себе, потому что думать об Элис было слишком больно, а все остальные тоже думали только о себе. Я до сих пор помню, как спорил с мамой насчет ужина у семьи ван Кампен. Я не хотел идти. Мне не нужен был очередной вечер, на котором бы я чувствовал себя как единственное в жизни разочарование отца. Я и так это знаю. И все-таки я туда поехал. Но не могу сказать почему.

Это было всего лишь мгновение. Одно, которое поменяло все. Я никогда не думал, что можно полюбить кого-то так быстро. Если честно, я думал, мое сердце слишком искалечено, даже чтобы просто жить. Я думал, любовь – это иллюзия. Детская и переоцененная. Но если серьезно, любовь нельзя переоценить.

Я чувствую, как мои веки тяжелеют. Мне надо либо размяться, либо искать ночлег. Немного погодя я вижу заправку, съезжаю с автобана, нахожу место для парковки и глушу мотор. Я разглядываю лицо Тесс. Идеальной для этого момента была бы песня «Dream A Little Dream Of Me» группы The Mamas and The Papas. В своей голове я слышу эту мелодию, когда убираю с лица Тесс пряди волос и смотрю, как стекло потеет от ее теплого дыхания. Я беру телефон, аккуратно наклоняюсь над ней и рисую указательным пальцем сердечко на запотевшем стекле, а потом быстро делаю фотографию, пока сердечко не исчезло.

Еще пару минут я сижу рядом с ней и наконец выхожу из машины и потягиваюсь. Мое тело ужасно истощено, но мозг бодрствует. Он думает, думает и думает. Обо всем, о чем только можно. Об ужасной пустоте и онемении. Тесс скоро не будет рядом. Ни ее смеха, ни застенчивого взгляда. Ни запаха ее кожи. Все это перестанет существовать. Я не хочу думать об этом. Я хочу думать о другом. Но я не могу по-другому. Как будто Тесс заразила меня своими постоянными раздумьями. Я улыбаюсь сквозь слезы, которые выступают на глазах, и тихо открываю багажник. Горячие слезы стекают по лицу, пока я разбиваю наш лагерь. И пока аккуратно открываю пассажирскую дверь и несу Тесс назад. Когда я осторожно кладу ее и целую в щеку, она ненадолго открывает глаза. Она сонно смотрит на меня и тут же засыпает. Она жива. Как такое может произойти, что ее вдруг не станет? Я понимаю, что это так, но не могу осознать.

С того момента, когда Тесс мне сказала, что умрет, я пытаюсь взять себя в руки. Я пытаюсь не думать об этом и представляю, что это неправда. Но иногда, лишь иногда, карточный домик во мне рушится. И когда это происходит, слезы, которые я успешно скрывал в себе, выходят наружу. Иногда. Когда она спит или когда тишина занимает свое место в дневной суете.

Я достаю телефон из кармана и ввожу пароль. Потом открываю WhatsApp и нажимаю на наш с Моритцем чат.



Оскар Зальцман:

Мо, ты тут?



Долго ждать не приходится.



Моритц Ройс:

Да, тут. Все в порядке?



Оскар Зальцман:

Все не в порядке.



Моритц Ройс:

Настолько плохо?



Оскар Зальцман:

Я не знаю, как переживу это.



Моритц Ройс:

Я знаю, что от меня помощь так себе, но я буду рядом. Ты не должен проходить через все один. Ты знаешь это, не так ли?