На прошлом привале в нежилом доме Райан велел каждому собрать дрова, дощечки и обломки мебели — кто, что найдет, — связать веревкой и нести с собой. Это было встречено всеобщим недоумением. Зато теперь есть из чего разжечь костры в открытом поле.

Честно говоря, когда Кесседи распорядился нести с собой материал для растопки, мне тоже показалось, что это излишняя перестраховка. Даже если так, Райан перестраховался, и не прогадал. Вокруг нет никого и ничего.

Для розжига уходят последние страницы книги и ее обложка. В костер идет почти все дерево, которое принесли. В рюкзаках почти не осталось еды. Всё, у нас кончилось всё, а СБ не кажет носа. Что дальше-то?

Несколько раз ловлю себя на глупом желании встать, раскинуть в стороны руки, задрать голову и кричать в небо: “Что дальше?!” Но, помнится, трюк с вызовом СБ взмахом руки провалился. Да и следят они еще за нами или уже списали со счетов и отложили наши ненужные досье в коробку и убрали на склад?

Уходят почти все ресурсы, потому что без крыши над головой слишком холодно. Разжигаем сразу три костра. Первый — для Курта и Олафа, второй — близнецам и Попсу, третий — нам с Кесседи. Меня как-то негласно провозгласили в помощники главаря, и то, что мое место рядом с ним, не обсуждается.

Когда костер разгорается, заворачиваюсь в одеяло, как гусеница. Сажусь, достаю из рюкзака последний кусок вяленого мяса и лениво жую, пялясь на огонь. На завтрак у меня уже ничего нет. Не страшно. Хорошо хоть с водой проблем нет — снега вокруг больше, чем нужно.

Кесседи устраивается неподалеку. Не ест и не пьет.

— У тебя закончилась еда? — интересуюсь.

Дергает плечом, отчего с того сползает одеяло, и ему приходится ловить его и поправлять.

— Что-то, вроде, осталось. К черту ее.

Понимающе киваю. Аппетита нет и у меня. Но есть надо.

— Не дури, — высказываюсь. Не продолжаю мысль, он и так понимает, что я имею в виду.

— Угу, — отзывается. Молчит, некоторое время смотрит на огонь. — Думаешь, они не появятся? — вдруг спрашивает совсем тихо.

Не могу сказать, что вопрос застает меня врасплох. Но все равно вздрагиваю.

— Не понимаю, что у них на уме, — признаюсь. — У них была тысяча возможностей вернуться, прислать кого-нибудь.

— И тысяча причин не возвращаться, — мрачно добавляет Кесседи.

— И это тоже, — соглашаюсь. — Ты передумал? — спрашиваю спокойно. Если он решит не связываться с “верхними” и пойти в обратную сторону, мне придется это принять.

— Зайти так далеко и развернуться? — хмыкает, не смотрит в мою сторону.

— Как вариант.

— Все наши варианты поганые, — кривится. Возразить нечего. — У нас кончилась еда и вода, — продолжает. — От жажды среди снега не умрем. А с едой перспектив мало. До ближайших жилых бараков дня три пути. И с нами там никто не поделится. Придется грабить.

Грабить мне претит. Но выживание этого стоит. Оружие есть.

— Три дня голодовки не проблема, — напоминаю.

— Это если мы сейчас развернемся и пойдем обратно.

— Но мы не пойдем, — это не вопрос.

Райан отворачивается, проходится взглядом по Проклятым. Близнецы еще сидят, что-то жуют и тихо переговариваются. Попс завернулся в одеяло на манер спального мешка, и уже спит. Олаф уже улегся, но то и дело возится и переворачивается с боку на бок. Курт лежит на боку, подставив под голову согнутую в локте руку, и задумчиво смотрит на огонь. Что у каждого из них в голове? О чем думают? Чего ждут?

— Я не хочу развернуться и сбежать только потому, что страшно, — Кесседи отводит глаза от своих подопечных. — Но если развернусь сейчас, до конца жизни буду думать, что случилось бы через пару дней, если бы не струсил, — уж кем-кем, но трусом я Райана, определенно, не считаю. Пауза. — Проблема в том, что я решаю не только за себя.

— Ты предложил им уйти, — напоминаю, — каждый и них решил, что остается с тобой.

— Тоже верно, — соглашается, не продолжает.

Сидим молча. Холодно. Зубы постукивают. Подсаживаюсь ближе к огню.

— Значит, продолжаем путь к границе, — подытоживаю.

— Так точно, умник, — Кесседи дарит мне кривую улыбку. — И молимся всем чертям, чтобы Коэн был прав, а его коммуникатор работал. Потому что, если мы подойдем к границе, а с нами никто не свяжется, голодать на обратной дороге придется значительно дольше, — задумчиво поджимает губы: — Если эта обратная дорога будет, и нас не перестреляют “верхние” при подходе к охраняемой территории.

Райан озвучивает мои мысли. Думаю эти дни о том же. Все строится на “если”.

— Коэн слишком уверенно вел банду в этом направлении, — рассуждаю вслух. — Значит, какая-то договоренность с “верхними” у него существует.

— Возможно, да, а возможно и нет. Коэн часто слышал то, что хотел слышать, — напоминает собеседник. — Но это все пустой треп. Мы все равно идем туда.

Вздыхаю. Повторяю недавние слова Райана:

— Тоже верно.

Поднимаю глаза в небо. Уже совсем темно. В черноте сверкают миллионы звезд. Где-то там, люди путешествуют в космосе, по службе или туристы. Вселенная огромна. Время мирное. И человечество спокойно бороздит просторы космоса. Только Нижний мир Аквилона словно вырван из современности.

Заговариваю:


— Ты скучаешь по Верхнему миру? По теплым планетам, путешествиям? Свободе? Идти, куда хочешь, общаться с теми, кто нравится?

Поворачивается ко мне. Прищуривается. Смотрит задумчиво.

— О цивилизации, хочешь сказать? — киваю. — Не особо. Я скучаю только по родным. Если бы они были живы, можно было бы жить и здесь.

— Ты не простил своего отца? — не знаю, зачем спрашиваю и для чего лезу так глубоко в личное.

По взгляду Райана понятно, что он думает о том же: какого черта мне надо. Но все же отвечает:

— Простил, наверное. Но принять его поступок никогда не смогу, — замолкает, подкладывает деревяшку в огонь. — А ты? Расскажи мне о своей семье.

Удивленно раскрываю рот и снова закрываю. Просьба неожиданна. Откашливаюсь, пытаясь скрыть замешательство.

— Обычная семья, — отвечаю. — Отец работал инженером. Открыл собственную строительную фирму. Добился успеха. Мама была учительницей. Преподавала древнюю литературу Земли. С моим появлением ушла с работы и посвятила жизнь семье. Все просто и банально. А однажды они полетели вместе на флайере и не вернулись. За мной пришли люди в форме и опечатали дом, — руки совсем ледяные, тру ладонь о ладонь, чтобы согреться. Райан слушает. Не торопит. — Даже не знаю, кто и как хоронил маму. Меня не выпускала соцслужба. Папу удалось увидеть только на суде. И то понятия не имею, кто додумался меня туда привести. Просто посадили на скамью в первом ряду и не обращали внимания. А потом его осудили, дали пожизненное и увели. Меня отправили “вниз”.

— И не осталось родных?

— Остался папин брат, — мрачнею. — На связь он не выходил. Мне никому звонить не позволяли. Он появился однажды сам. Еще до Нижнего мира. Пообещал, что дело всего в нескольких днях. Что заберет меня, поможет папе. Мы же семья, — опускаю глаза на этом слове. Мне казалось, что все давно прошло, но нет. Стоит заговорить об этом вслух, чувства возвращаются. Пожалуй, никогда не прощу дядюшку Квентина. Не за то, что не помог. А за то, что обещал.

— Он не смог? — спрашивает Райан.

— Или не стал. Или не нашел меня, — отвечаю. — Но я думаю, что не стал, — несмотря на крах базы данных и глобальный переполох по этому поводу в тот момент, мое имя не менялось. — Найти мой завод не составило бы труда. С его деньгами и связями, тем более.

— Извини, — вдруг произносит Кесседи.

— За что? — не понимаю.

— За то, что спросил, — отвечает просто.

Мне следовало бы сказать: “И ты меня”. Но я молчу. Киваю. Наконец, понимаю, как он себя чувствовал, когда мне хотелось получить информацию о Джеке Смирроу. Как фрукт, который чистят острым ножом, забираясь под кожуру.

Так и сидим у костра. Райан больше ничего не говорит. Мне тоже не хочется.

Мне достаточно знать, что рядом находится человек, от которого не ждешь ножа в спину.

***

Снимаемся с места с рассветом. Мне все же удалось уснуть и даже проспать часа три. Удивительно, но без снов.

Кесседи, как всегда, идет замыкающим. Предпочитает видеть банду перед собой и быть уверенным, что никто не отстал, не упал в канаву или не подвернул ногу. Держусь неподалеку.

Иду на несколько шагов впереди Райана, когда слышу, знакомое “пиликанье”. Звук, который ни с чем не перепутаешь.

Резко оборачиваюсь. Кесседи достает коммуникатор из кармана. Экран светится, прибор вибрирует. Звук вызова разносится в морозном воздухе. Бьет по нервам, как кувалда. Хотя на самом деле совсем негромкий.

Делаю шаг назад, заглядываю Райану через плечо. На экране нет номера вызывающего, только слово “Контакт”. Номер скрыт, аппарат сломан, или это особая настройка?

Переглядываемся с Кесседи. Что говорить и делать, никто из нас понятия не имеет.

— Стойте! — кричит Райан остальным, а затем решительно нажимает “Принять вызов”.

Сначала слышны только помехи. Что-то шипит и бряцает, потом стихает.

— Коэн? — доносится из динамика грубый мужской голос.

Кесседи бросает на меня взгляд. Пожимаю плечами. Потом быстро киваю.

— Да, — отвечает. Надеюсь, Коэн свел не слишком близкое знакомство с этими людьми, и они не услышат несоответствие голоса. Полгода с последнего разговора — срок немаленький.

— Не ждали тебя так рано, — кажется, пронесло. Голос с той стороны спокойный.

— Кое-что изменилось, — сдержанно отвечает Райан.

— Но раз ты в зоне действия комма, все в силе? Я правильно понимаю?

Снова переглядываемся.

— В силе, — подтверждает Кесседи.

— Сколько с тобой?

— Шестеро.