— Например, Филипп взвыл через два дня и попросил достойное его дело, — кто бы сомневался, — ты продержался две недели. Знаю, про инцидент с обливанием, — продолжает. — Думал, ты придешь жаловаться.

— А если бы пришел? — интересуюсь.

Коэн разводит руками. Император на троне — ни дать, ни взять.

— Я наказал бы зачинщика, — не спрашиваю как, но “его императорское величество” само спешит нести просвещение в массы: — облил бы самого и выставил на мороз, — в глазах Коэна опасный блеск, не дающий посчитать, что он преувеличивает или шутит. — Хотя, — он снова делает театральную паузу, изображая, что раздумывает. Какой талант пропадает! — Я могу сделать это прямо сейчас. Хоть ты и новенький, условия для всех равны. Выпад против тебя — это открытое оспаривание моего решения. Ты знаешь, чья это была идея?

— Не знаю, — отвечаю спокойно. Откуда мне знать? Да, я догадываюсь, что это придумка Фила, но у меня нет ни малейших доказательств. И искать их не собираюсь.

— Защищаешь? — щурится главарь.

Пожимаю плечом:

— Детская шалость, не более. Какая разница, кто придумал.

— Ты считаешь себя умнее остальных, — делает вывод Коэн, и не могу сказать, что он неверен. С самомнением у меня все в порядке

Не отвечаю. Не думаю, что это утверждение требует ответа.

— Я думал подождать еще, — признается главарь, — но Кесс уверен, что ты готов, а его мнению я склонен верить, — вот как. Неожиданно. Кто бы знал, что Кесседи даст обо мне положительный отзыв. — Как думаешь, чем мы занимаемся?

Вопрос с подвохом?

— Грабите богатых и отдаете бедным?

— Почти, — щерится Коэн, — только мы никому ничего не отдаем.

— В Нижнем мире нет богатых, — рискую.

Но Коэн спокоен.

— И тут ты прав. И в том, что умнее остальных тоже, — второй комплимент за разговор. Чуть приподнимаю брови, но молчу. — Богатые друзья у меня тоже есть, — почти не дышу, — но сейчас не об этом, — черт! — Чтобы выжить, нам нужна добыча. Банд, вроде той, которой принадлежал Здоровяк Сид, — спасибо за напоминание, — много, а хорошего в Нижнем мире мало. Иногда отнимаем нажитое у мелких и слабых банд. Иногда забираем провизию на заводах, — делает очередную паузу и смотрит особо внимательно, — знаю, ты работал на заводе долгое время. Это для тебя… приемлемо?

— Вполне, — отвечаю, в то же время гадая, откуда у бандита из Нижнего такой богатый словарный запас.

— Сегодня ты пойдешь с нами, — объявляет Коэн торжественно. Нарекаю тебя Лорд Кэмерон, отныне ты рыцарь Круглого Стола… — Завод “Хорнсби”. Сегодня им привезли продовольствие. Зачистим их склад.

Пытаюсь скрыть разочарование: Коэн лишь упомянул о делах с “богатыми”, вероятно, имея в виду “верхних”, никаких подробностей.

— Почему склад? — спрашиваю, изображая заинтересованность. — Почему не при перегрузке?

— Охрана с оружием, — отвечает главарь. — А склад охраняют местные. Не хмурься, — неверно истолковывает он мою реакцию, — никто не подохнет с голоду. Правительство расщедрится и пригонит новую партию. Заводские крысы им нужны голодными, но живыми, — последние слова так резко контрастируют с предыдущей почти литературной речью, что инстинктивно морщусь. — Что? Не считаешь заводских крысами? — опять понимает по-своему Коэн.

— Мне плевать на заводских, — отвечаю, и это чистая правда. Мне их не жаль. Мне никого уже давно не жаль.

— Это правильный ответ, — главарь доволен, а вот я нет: было сказано слишком мало. — Тогда готовься. Ночью идем. Можешь пойти поспать, потом выспаться не придется.

— А печка?

— Что печка? — кажется, мне удалось-таки удивить всезнающего и наперед все просчитывающего Коэна.

— Ну, у меня обязанности, — поясняю. — Кто займется печкой?

Глаза главаря расширяются, а потом он заходится в хохоте. Терпеливо жду, пока он заткнется.

— Печка у него, — бормочет, отсмеявшись, и вытирает рукавом выступившие от смеха слезы. — Мышь сегодня займется. Ты и твои навыки нам будут полезнее на вылазке.

Моя способность убивать, он хотел сказать…

— Хорошо, — говорю и ухожу в свой отсек.

***

— С чего ты взял, что я к чему-то там готов?!

Райан лежит на койке с выключенным светом, в “комнате” полумрак, сквозь штору попадает только освещение из коридора. Стремительно захожу и сдергиваю с его головы одеяло.

— Не ори, — шипит на меня Кесседи, вырывая одеяло. — Хочешь, чтобы он услышал?

Этого “его” он явно не боится, а вот мне бы следовало, тут он прав. Выпускаю из пальцев шерстяную ткань.

— Коэн явно уверен, что я пойду и перережу половину завода этим вечером, — шиплю в ответ.

Райан принимает вертикальное положение, садится на кровати, пожимает плечами.


— Даже если считает. Тебе-то что?

— Да меня до сих тянет мыть руки, как только подумаю о Сиде, — какого черта из меня рвется эта откровенность.

— Знаю, — кивает Кесседи. — Видел, как ты бродишь в ванную по ночам.

Мне хочется его ударить. Прямо руки чешутся. Разбить это спокойное лицо. Это я-то считаю себя умнее остальных?

— Ты не прав, — сообщает мне Райан, — мы тут не убиваем все, что движется, и не поднимаем недвижимое, чтобы умертвить. Если ты решил, что Фред поощряет бессмысленные убийства, ты не прав. Пустить кровь он любит, но Коэн как раз из тех, кому в каждом действии требуется смысл. То, что ты готов убить ради того, чтобы выжить и выжили те, кто идет с тобой плечом к плечу, дорого стоит. Мышь, например, не убьет. Не сможет. Рыжий тоже. Фил захочет, да не всегда сумеет, психует, начинает размахивать руками, когда требуется один точный удар… Продолжать?

Постепенно успокаиваюсь от размеренного тона его голоса. Что на меня вообще нашло?

Сажусь на край своей койки, вцепляюсь пальцами в ее край.

— Не надо, — говорю, — я понял.

— Успокоился? — в голосе Райана слышится даже нечто, похожее на участие.

— Вполне, — отвечаю сухо. Тоже мне, защитник несчастных и обездоленных. Пусть с Мышонком кудахчет.

Кесседи будто читает последние мысли по моему лицу, усмехается, опять ложится и укрывается с головой одеялом. А я продолжаю сидеть и пялиться в стену.

10.

Уже привычная вечерняя суета, все одеваются. У тех, кто поумнее, лица серьезные, у остальных — предвкушающие. Мышонка не берут, возложив на него мои бывшие обязанности. Он явно недоволен, но не спорит. Возражать Коэну тут не принято.

— Готов? — спрашивает Кесседи, наглухо застегивая воротник своей куртки до самого подбородка.

Я уже в верхней одежде, сижу на койке, зашнуровывая ботинки. Поднимаю голову и пожимаю плечом:

— Чего тут готовиться.

Райан щурится:

— Ты же, вроде, раньше грабежами не занимался?

— Такого масштаба нет, — отвечаю таким тоном, что больше он не задает вопросов.

Рассказать ему о своем первом годе на заводе, когда приходилось воровать еду, потому что свой паек отбирали те, кто постарше? Или поведать, как меня однажды поймали и избивали до тех пор, пока не намокли штаны? Зачем ему мои откровения? Кесседи родился в Нижнем мире, он знает подобных историй не меньше, и, наверняка, нечто подобное испытал на собственной шкуре.

Никому не нужны наши откровения.

***

Выходим, когда уже совсем темно. Поднимаемся наверх, проходим через дом Гвендолин и Рынды. Старуха что-то недовольно бормочет, но так, чтобы ее слов не расслышали. Гвен провожает нас привычным усталым взглядом. Ее малыш мирно спит в колыбельке.

Ловлю себя на мысли о том, доживет ли этот ребенок до того времени, когда сможет постоять за себя. Вырастет, пойдет работать на один из заводов или же присоединится к банде вне закона, вроде Проклятых… Может быть, умереть в младенчестве лучше?

Был бы сейчас рядом папа, непременно дал бы мне затрещину за подобные мысли. Нет, он ни разу в жизни не поднял на меня руку, но за такие размышления точно бы стукнул и был бы прав.

Выхожу вслед за остальными.

Идем больше молча, изредка переговариваясь. Только один раз натыкаемся на патруль, но он заметен издали из-за света фар в темноте, и все заблаговременно успевают укрыться подальше от маршрута полицейских.

Где были стражи порядка, когда Сид убивал Мышонка? Днем патруль не дозовешься. В светлое время суток они предпочитают не мешать местным выяснять отношения между собой, зато ночью следят за тем, чтобы обитатели Нижнего мира спали, а не посягали на государственное имущество. Что, собственно, Проклятые и собираются сделать.

Завод обнесен высоким забором с колючей проволокой поверху.

— Она хоть не под напряжением? — бормочу себе под нос, стоя, здрав голову. На моем бывшем заводе тоже охрана и пропускной пункт, но высоченного забора нет.

— А ты прислушайся, — отвечает Кесседи со зловещей улыбкой. И как он только оказался рядом? Контролирует новичка, что ли? Послушно прислушиваюсь, так и есть, слышу тихое гудение. — Если какой-нибудь идиот полезет, не думая, испечется за секунду, — жестко добавляет Райан, а потом достает из своего заплечного рюкзака кусачки с резиновыми ручками.

— А не долбанет через них? — теряюсь. Мне, конечно, нет до жизни Кесседи никакого дела, но сосед он неплохой, следующий может оказаться хуже.

— Не должно, — отвечает он серьезно. Без бахвальства. То, что Райан не дурак, я знаю с первого дня.

Отхожу в сторону, как и большинство до поры, до времени, и не путаюсь под ногами.

Рид и Кир, братья-близнецы, подсаживают Кесседи, чтобы он смог дотянуться до проволоки. Акробаты чертовы.

Неожиданно осознаю, что почти не дышу до того момента, пока Райан, наконец, не перекусывает проволоку. Поджаренный сосед — последнее, чего бы мне хотелось на Рождество.

Но жду провала напрасно. Кесседи и близнецы действуют слаженно и явно не впервые. Когда с проволокой покончено, Райан легко подтягивается на руках и исчезает за стеной, после чего с той стороны через забор прилетает веревка.