— Да это простой маршрут, так что выкладывайте.
— Я где-то слышал, что, когда страхуешь, лучше не отвлекаться.
— Спасибо за совет, — криво улыбнулась она, — но я, с вашего позволения, сама разберусь.
— Ладно, — согласился я, — но позвольте обратить ваше внимание на то, что ваш напарник неправильно закрепил веревку в последнем карабине.
Искоса взглянув на меня, Виктория Хэссел посмотрела на карабин. И убедилась в моей правоте: веревка крепилась наоборот. Сорвись он сейчас — и веревка окажется вне карабина, так что падение не прекратится.
— Я видела, — слукавила она, — он скоро до следующего карабина доберется, и тогда уже опасаться нечего.
Я кашлянул.
— Он, похоже, сейчас будет «ключ» проходить, и, на мой взгляд, с «ключом» ему придется непросто. Если он упадет, карабин его не спасет, а следующий карабин так низко, что ваш напарник до самой земли не остановится. Согласны?
— Алекс! — крикнула она.
— Чего?
— Ты на предыдущем карабине веревку неправильно закрепил. Выше не поднимайся! Спустись и закрепи правильно!
— Я лучше до следующего крюка долезу и там уже закреплюсь нормально!
— Нет, Алекс, не надо…
Но он уже сошел с удобных мизеров и двинулся наверх, к большому пассиву, который, похоже, казался ему неплохим, но был усыпан известняковой крошкой — от более натренированного взгляда это не укрылось бы, — а раскрошился известняк оттого, что множество скалолазов уже неоднократно пытались зайти на этот пассив, вот только безуспешно. А путей отступления оттуда не существовало. Я видел, как болтаются брючины на ногах — нет, не от ветра, а от стресса, о котором наслышаны все альпинисты и который рано или поздно настигает каждого. Я видел, как Виктория тянет веревку, чтобы сократить падение, но веревки все рано оставалось достаточно — Алексу суждено было упасть на выступ.
— Алекс, справа, шагни вправо! — закричала Виктория.
Она прекрасно понимала, что происходит. Но было слишком поздно. Алекс согнул руки в локтях и приподнял их — верный признак, что силы были на исходе.
— Он падает, спрыгните отсюда, — тихо проговорил я.
— Алекс! — закричала она, не обращая на меня внимания. — Подними ногу, ты справишься!
Обеими руками я ухватил ее за обвязку.
— Ты какого хрена творишь… — зашипела она, обернувшись ко мне.
Я посмотрел на Алекса. Он кричал. И падал. Я дернул Викторию на себя и, резко вывернувшись, сбросил ее с уступа вниз. Ее короткий пронзительный крик на миг заглушил протяжный вопль Алекса. Руководствовался я простой логикой: надо сбросить ее куда-то пониже, чтобы тяжесть ее тела остановила падение.
Веревка натянулась — и та ее часть, что шла наверх, и тот конец, на котором висела Виктория. Остальные альпинисты стихли, да даже ветер, похоже, затаил дыхание.
Я поднял голову.
Алекс висел у скалы. Карабин, хоть и с неправильно закрепленной веревкой, все-таки остановил падение. Ну что ж, сегодня я ничью жизнь не спас. Подойдя к краю выступа, я взглянул на Викторию Хэссел. Зажим у нее на обвязке сработал, и теперь Виктория болталась метрах в двух подо мной и потемневшими от ужаса глазами смотрела на меня.
— Прошу прощения, — произнес я.
* * *
— Благодарю, — сказал я Виктории, когда та налила кофе из термоса в два пластиковых стаканчика и один из них протянула мне.
Она отправила Алекса к альпинистам, в связке забирающимся на холм, а сама осталась со мной на выступе.
— Мне вас благодарить надо, — ответила она.
— Да за что же? Карабин выдержал, поэтому все и так обошлось бы, а вы коленкой ударились.
— Но вы поступили правильно.
Я пожал плечами:
— Мы все себя этим утешаем.
Она криво улыбнулась и подула на кофе.
— Так вы, значит, альпинист?
— Был когда-то, — ответил я, — уже почти сорок лет на маршрут не выходил.
— Сорок — это долго. А что произошло?
— Хм… Произошло… А кстати, тут-то что произошло? Я читал, что кто-то погиб?
Предмет для разговора был неприятный, однако Виктория Хэссел ухватилась за него — все, что угодно, только не то, о чем я приехал поговорить.
— Классическая ошибка. Забыли сравнить длину маршрута с длиной веревки, а на конце веревки не завязали узел. На спуске страхующий не заметил, что веревка закончилась. То есть заметил, но было уже поздно. А так как узла на конце не было, конец веревки выскользнул, и альпинист упал. Всего восемь метров — мог бы и выжить, но он ударился головой о камни, тут и двух метров хватило бы.
— Человеческая ошибка, — сказал я.
— Как всегда, разве нет? Вы когда в последний раз слышали, чтобы веревка порвалась или крючья из скалы вылетели?
— Тоже верно.
— Жутко это все, — покачала она головой, — и тем не менее. Я читала, что в тех местах, где гибнут скалолазы, резко увеличивается количество туристов, желающих заняться альпинизмом.
— Правда?
— Вслух об этом мало кто говорит. Но если бы в этом занятии не было риска, то скалолазанием увлекалось бы намного меньше народа.
— Адреналиновые наркоманы?
— Это как посмотреть. По-моему, мы подсаживаемся не на страх, а на контроль. Ощущение, что опасность подчиняется тебе, что ты — хозяин собственной судьбы, чувство, которого в обычной жизни не испытываешь. В критических ситуациях мы не совершаем ошибок и поэтому становимся героями.
— До того самого дня, пока не утрачиваем контроль и не допускаем ошибку. — Я отхлебнул кофе. Вкусный. — Если, конечно, это вообще ошибка.
— Да… — тихо проговорила она.
— В ту ночь, когда Франц и Джулиан поссорились, Франц звонил вам восемь раз. На следующий день Джулиан исчез. Чего Франц от вас хотел?
— Не знаю. Может, маршрут обсудить? Может, ему нужен был новый напарник, ведь с братом-то они поругались.
— Судя по данным его телефона, вы так и не перезвонили. Но вместо этого вы позвонили Джулиану. Почему?
Кутаясь во флисовую толстовку, Виктория грела руки о стаканчик с кофе. Она медленно кивнула.
— Франц и Джулиан — они похожи. И все-таки разные. С Джулианом говорить проще. Но я позвонила, просто чтобы отсечь самую очевидную версию — вдруг Джулиан находится там, где на звонок можно ответить.
— Разумеется, — сказал я, — они похожие и разные. И, судя по всему, музыкальные вкусы у них тоже разные. «Лед Зеппелин» и… — Я забыл, как зовут того слащавого певца. — Зато девушка им нравится одна и та же.
— Похоже на то.
Я посмотрел на нее. Мой датчик ревности никаких сигналов не поймал. Никакой влюбленностью тут и не пахнет, Виктория в Джулиана не влюблена, и романтических отношений между ними нет. Франц не пытался просить Викторию помочь ему расстроить роман Джулиана и Хелены. Так в чем же дело?
— Как по-вашему, что произошло? — спросила она. — Джулиан пошел плавать, ему стало плохо, и он утонул? Может, из-за сотрясения мозга?
Я понял: она прощупывает почву. От моего ответа зависит ее следующий шаг.
— Вряд ли, — ответил я, — по-моему, это Франц его убил.
Я посмотрел на нее. Как и предполагал, она удивилась меньше, чем если бы у нее самой не имелось никаких подозрений. И она сделала большой глоток кофе — как будто хотела замаскировать возникшее от волнения желание сглотнуть.
— Что скажете? — спросил я.
Она огляделась. Еще четверо альпинистов в связке стояли довольно далеко. При таком ветре они нас не услышали бы.
— Тем вечером я видела, как Франц возвращается домой.
Вот оно.
— Мне не спалось, и я сидела на веранде, а веранда у меня в комнате выходит на дорогу. Я увидела, как Франц припарковался и вышел из машины. Один, без Джулиана. И в руках у него было что-то вроде одежды. Когда он отпер дверь, то огляделся и, кажется, заметил меня. По-моему, он понял, что я его видела. Наверное, поэтому он и звонил. Хотел объяснить все.
— А вы не хотели слушать его объяснений.
— Я не хотела, чтобы меня в это втягивали, по крайней мере, пока мы еще что-нибудь не узнаем. Пока Джулиана не найдут.
— И что тогда?
Она вздохнула:
— Я подумала, что, если Джулиана не найдут или найдут его тело, тогда я приду к вам и обо всем расскажу. Раньше мой рассказ только все усложнил бы. Получится, будто я обвиняю Франца в преступлении. Мы, альпинисты, дружим. Готовы положиться друг на друга. Мы каждый день доверяем друг дружке собственную жизнь. Действуй я сгоряча — и все испорчу, понимаете?
— Понимаю.
— Я где-то слышал, что, когда страхуешь, лучше не отвлекаться.
— Спасибо за совет, — криво улыбнулась она, — но я, с вашего позволения, сама разберусь.
— Ладно, — согласился я, — но позвольте обратить ваше внимание на то, что ваш напарник неправильно закрепил веревку в последнем карабине.
Искоса взглянув на меня, Виктория Хэссел посмотрела на карабин. И убедилась в моей правоте: веревка крепилась наоборот. Сорвись он сейчас — и веревка окажется вне карабина, так что падение не прекратится.
— Я видела, — слукавила она, — он скоро до следующего карабина доберется, и тогда уже опасаться нечего.
Я кашлянул.
— Он, похоже, сейчас будет «ключ» проходить, и, на мой взгляд, с «ключом» ему придется непросто. Если он упадет, карабин его не спасет, а следующий карабин так низко, что ваш напарник до самой земли не остановится. Согласны?
— Алекс! — крикнула она.
— Чего?
— Ты на предыдущем карабине веревку неправильно закрепил. Выше не поднимайся! Спустись и закрепи правильно!
— Я лучше до следующего крюка долезу и там уже закреплюсь нормально!
— Нет, Алекс, не надо…
Но он уже сошел с удобных мизеров и двинулся наверх, к большому пассиву, который, похоже, казался ему неплохим, но был усыпан известняковой крошкой — от более натренированного взгляда это не укрылось бы, — а раскрошился известняк оттого, что множество скалолазов уже неоднократно пытались зайти на этот пассив, вот только безуспешно. А путей отступления оттуда не существовало. Я видел, как болтаются брючины на ногах — нет, не от ветра, а от стресса, о котором наслышаны все альпинисты и который рано или поздно настигает каждого. Я видел, как Виктория тянет веревку, чтобы сократить падение, но веревки все рано оставалось достаточно — Алексу суждено было упасть на выступ.
— Алекс, справа, шагни вправо! — закричала Виктория.
Она прекрасно понимала, что происходит. Но было слишком поздно. Алекс согнул руки в локтях и приподнял их — верный признак, что силы были на исходе.
— Он падает, спрыгните отсюда, — тихо проговорил я.
— Алекс! — закричала она, не обращая на меня внимания. — Подними ногу, ты справишься!
Обеими руками я ухватил ее за обвязку.
— Ты какого хрена творишь… — зашипела она, обернувшись ко мне.
Я посмотрел на Алекса. Он кричал. И падал. Я дернул Викторию на себя и, резко вывернувшись, сбросил ее с уступа вниз. Ее короткий пронзительный крик на миг заглушил протяжный вопль Алекса. Руководствовался я простой логикой: надо сбросить ее куда-то пониже, чтобы тяжесть ее тела остановила падение.
Веревка натянулась — и та ее часть, что шла наверх, и тот конец, на котором висела Виктория. Остальные альпинисты стихли, да даже ветер, похоже, затаил дыхание.
Я поднял голову.
Алекс висел у скалы. Карабин, хоть и с неправильно закрепленной веревкой, все-таки остановил падение. Ну что ж, сегодня я ничью жизнь не спас. Подойдя к краю выступа, я взглянул на Викторию Хэссел. Зажим у нее на обвязке сработал, и теперь Виктория болталась метрах в двух подо мной и потемневшими от ужаса глазами смотрела на меня.
— Прошу прощения, — произнес я.
* * *
— Благодарю, — сказал я Виктории, когда та налила кофе из термоса в два пластиковых стаканчика и один из них протянула мне.
Она отправила Алекса к альпинистам, в связке забирающимся на холм, а сама осталась со мной на выступе.
— Мне вас благодарить надо, — ответила она.
— Да за что же? Карабин выдержал, поэтому все и так обошлось бы, а вы коленкой ударились.
— Но вы поступили правильно.
Я пожал плечами:
— Мы все себя этим утешаем.
Она криво улыбнулась и подула на кофе.
— Так вы, значит, альпинист?
— Был когда-то, — ответил я, — уже почти сорок лет на маршрут не выходил.
— Сорок — это долго. А что произошло?
— Хм… Произошло… А кстати, тут-то что произошло? Я читал, что кто-то погиб?
Предмет для разговора был неприятный, однако Виктория Хэссел ухватилась за него — все, что угодно, только не то, о чем я приехал поговорить.
— Классическая ошибка. Забыли сравнить длину маршрута с длиной веревки, а на конце веревки не завязали узел. На спуске страхующий не заметил, что веревка закончилась. То есть заметил, но было уже поздно. А так как узла на конце не было, конец веревки выскользнул, и альпинист упал. Всего восемь метров — мог бы и выжить, но он ударился головой о камни, тут и двух метров хватило бы.
— Человеческая ошибка, — сказал я.
— Как всегда, разве нет? Вы когда в последний раз слышали, чтобы веревка порвалась или крючья из скалы вылетели?
— Тоже верно.
— Жутко это все, — покачала она головой, — и тем не менее. Я читала, что в тех местах, где гибнут скалолазы, резко увеличивается количество туристов, желающих заняться альпинизмом.
— Правда?
— Вслух об этом мало кто говорит. Но если бы в этом занятии не было риска, то скалолазанием увлекалось бы намного меньше народа.
— Адреналиновые наркоманы?
— Это как посмотреть. По-моему, мы подсаживаемся не на страх, а на контроль. Ощущение, что опасность подчиняется тебе, что ты — хозяин собственной судьбы, чувство, которого в обычной жизни не испытываешь. В критических ситуациях мы не совершаем ошибок и поэтому становимся героями.
— До того самого дня, пока не утрачиваем контроль и не допускаем ошибку. — Я отхлебнул кофе. Вкусный. — Если, конечно, это вообще ошибка.
— Да… — тихо проговорила она.
— В ту ночь, когда Франц и Джулиан поссорились, Франц звонил вам восемь раз. На следующий день Джулиан исчез. Чего Франц от вас хотел?
— Не знаю. Может, маршрут обсудить? Может, ему нужен был новый напарник, ведь с братом-то они поругались.
— Судя по данным его телефона, вы так и не перезвонили. Но вместо этого вы позвонили Джулиану. Почему?
Кутаясь во флисовую толстовку, Виктория грела руки о стаканчик с кофе. Она медленно кивнула.
— Франц и Джулиан — они похожи. И все-таки разные. С Джулианом говорить проще. Но я позвонила, просто чтобы отсечь самую очевидную версию — вдруг Джулиан находится там, где на звонок можно ответить.
— Разумеется, — сказал я, — они похожие и разные. И, судя по всему, музыкальные вкусы у них тоже разные. «Лед Зеппелин» и… — Я забыл, как зовут того слащавого певца. — Зато девушка им нравится одна и та же.
— Похоже на то.
Я посмотрел на нее. Мой датчик ревности никаких сигналов не поймал. Никакой влюбленностью тут и не пахнет, Виктория в Джулиана не влюблена, и романтических отношений между ними нет. Франц не пытался просить Викторию помочь ему расстроить роман Джулиана и Хелены. Так в чем же дело?
— Как по-вашему, что произошло? — спросила она. — Джулиан пошел плавать, ему стало плохо, и он утонул? Может, из-за сотрясения мозга?
Я понял: она прощупывает почву. От моего ответа зависит ее следующий шаг.
— Вряд ли, — ответил я, — по-моему, это Франц его убил.
Я посмотрел на нее. Как и предполагал, она удивилась меньше, чем если бы у нее самой не имелось никаких подозрений. И она сделала большой глоток кофе — как будто хотела замаскировать возникшее от волнения желание сглотнуть.
— Что скажете? — спросил я.
Она огляделась. Еще четверо альпинистов в связке стояли довольно далеко. При таком ветре они нас не услышали бы.
— Тем вечером я видела, как Франц возвращается домой.
Вот оно.
— Мне не спалось, и я сидела на веранде, а веранда у меня в комнате выходит на дорогу. Я увидела, как Франц припарковался и вышел из машины. Один, без Джулиана. И в руках у него было что-то вроде одежды. Когда он отпер дверь, то огляделся и, кажется, заметил меня. По-моему, он понял, что я его видела. Наверное, поэтому он и звонил. Хотел объяснить все.
— А вы не хотели слушать его объяснений.
— Я не хотела, чтобы меня в это втягивали, по крайней мере, пока мы еще что-нибудь не узнаем. Пока Джулиана не найдут.
— И что тогда?
Она вздохнула:
— Я подумала, что, если Джулиана не найдут или найдут его тело, тогда я приду к вам и обо всем расскажу. Раньше мой рассказ только все усложнил бы. Получится, будто я обвиняю Франца в преступлении. Мы, альпинисты, дружим. Готовы положиться друг на друга. Мы каждый день доверяем друг дружке собственную жизнь. Действуй я сгоряча — и все испорчу, понимаете?
— Понимаю.