Из полусотни школяров, явившихся на вчерашнюю лекцию, почтить нас сегодня своим присутствием соизволили не больше двух дюжин, но и так провозились с ними до самого полудня. Закончив с допросом, сделали перерыв.

Стол накрыли принесенными с университетской кухни блюдами; декан Келер от щедрот своих выделил пару бутылок весьма неплохого красного вина.

– Магистр… – неуверенно отозвал он меня в сторону. – Касательно вчерашнего инцидента… Негативная оценка подготовки школяров весьма осложнит нам всем жизнь. Нет! Прекрасно, что вам удалось выявить прискорбные прорехи в знаниях, но, быть может, получится оставить это все между нами?

– Разумеется, получится! – улыбнулся я широкой и дружелюбной, но при этом насквозь фальшивой улыбкой. – Сегодня пришла только половина приглашенных, а нам чрезвычайно важно опросить всех школяров, бывших на моей вчерашней лекции. Объявите, что неявившиеся не будут допущены до занятий.

Декан будто в размерах уменьшился, но тут же расправил плечи и возмущенно заявил:

– Вы хоть понимаете, о чем просите? Да они же просто взбунтуются! Мы можем лишь призвать к благоразумию, не более того.

Призвать к благоразумию? Я чуть не рассмеялся. Откуда взяться благоразумию в головах молодых оболтусов? Все они, за исключением одного или двух, проигнорировали вызов вовсе не из страха разоблачения, а лишь желая покрасоваться своей удалью перед однокашниками. Тем более что впереди – длинные праздники, и можно совершенно безнаказанно строить из себя бунтаря.

Клос Келер немного помялся и предложил:

– Завтра с утра могу отправить педелей пройтись по общежитиям и квартирам. Кого-нибудь да удастся застать. Но силой их на допрос не потащат. Это ваша прерогатива.

Декан перекладывал ответственность за возможные беспорядки на Вселенскую комиссию, а в том, что волнения последуют, сомневаться не приходилось. Школяры, выпивка и безделье – гремучая смесь.

– Ну не знаю, не знаю, – покачал я головой и резко сменил тему: – Может, тогда отдадите мне Уве?

– Простите, что? – опешил Келер.

– Перепишите его долг на Вселенскую комиссию. Вы ведь можете сделать это. Я знаю – можете. Сделайте, и забудем о вчерашнем инциденте как о страшном сне.

Декан кивнул и протянул руку:

– Договорились!



После обеда магистры-надзирающие приступили к анализу эфирных тел, а мы с Риперторпом занялись допросом приятелей Ральфа вон Далена и его преподавателей. Под конец пообщались с Эльзой, и, к величайшему моему облегчению, разговор вышел исключительно деловой, без перехода на личности. Приобщили к делу список книг, выдававшихся на руки племяннику епископа, на том и распрощались. Если кто и удивился резкости отдельных высказываний заведующей библиотекой, то списал ее на всеобщую предубежденность против сотрудников Вселенской комиссии.

– А как случится что – сразу за помощью бегут! – неодобрительно произнес Риперторп, вылил себе в кружку остатки вина и спросил: – Займемся графиками?

– Давайте, – согласился я, и мы убили еще несколько часов на попытки вычислить чернокнижника. Попытки бесплодные. Среди допрошенных нами школяров никого связанного с запредельем не оказалось.

Тогда мы отпустили магистров-надзирающих, обсудили результаты, а точнее, их полное отсутствие, и начали собираться сами.

– Вы разве не посетите праздничный ужин? – удивился магистр, когда я надел плащ. – Вас приглашали!

На устраиваемый ректором ужин меня и в самом деле позвать не забыли, но я не собирался ловить на себе полные любопытства, сочувствия и осуждения взгляды преподавателей. Риперторп – и тот, несмотря на всю свою показную невозмутимость, не лучшим образом скрывал желание забраться мне в голову и отыскать там ответ на вопрос, что может подвигнуть здравомыслящего человека добровольно позволить заклеймить себя ангельской печатью.

Так что я тепло попрощался с коллегой, подхватил саквояж и вышел в коридор, где уже скучал Уве.

– Ничего, магистр, – оповестил он меня. – Шпаг с таким клеймом ни в одной из трех лавок не было. Говорят, слишком дорогая для них вещь. Не возьмутся даже под заказ вести.

– Никакой поиздержавшийся школяр не приносил на продажу?

– Нет.

– На сегодня свободен, – отпустил я слугу и спустился на крыльцо в надежде, что кучеру удалось подъехать к арке и не придется пробираться через толпу пьяных школяров.

Двор оказался пуст, с улицы же то и дело доносились взрывы хохота, крики и отголоски зажигательных мелодий. Праздник! Сегодня у людей праздник; веселятся и обыватели, и школяры, одному лишь мне тошно. Эх, ну что за жизнь?..

Педель уже закрыл ворота, а посетителей впускал и выпускал через калитку рядом с ними. Я справился насчет кареты, и мне посоветовали заглянуть на университетскую конюшню, пристроенную к главному корпусу. Туда и отправился, посильнее надвинув на лицо шляпу.

Школяры развлекались как могли: черпали кружками из огромных котлов глинтвейн, гудели в дудки, плясали и глазели на представление бродячих циркачей. Почти у всех лица закрывали полумаски: как дань традициям, сегодняшним вечером устраивался маскарад.

Предупреждающе дрогнули четки, и я не стал отмахиваться от приобнявшего меня верзилы в жутковатой маске чумного доктора, лишь процедил:

– Ты что творишь, Ланзо?

– Узнали? – расстроился Угорь. – Как?

– Комплекция выдала, – соврал я. – Отрастил пузо…

Ланзо фыркнул и протянул мне белую маску с плаксиво изогнутыми губами, тонкими линиями бровей и одинокой слезинкой на щеке.

– Ты, никак, шутишь? – возмутился я.


– У нас проблемы, сеньор обер-фейерверкер. Серьезные.

– Что такое? – насторожился я, выдернул маску из руки подручного и прикрыл ею лицо. – Говори уже!

– Герда разнюхала, что в тот вечер Хорхе встречался в «Вольном ветре» с тем сарцианином – помощником книжника и ушел оттуда вместе с ним.

– Да иди ты! – невольно вырвалось у меня.

– Она парня чуть на лоскуты не порезала, – поежился Ланзо. – Хвала небесам, Ганс успел вмешаться. Но если хотите расспросить Романа, надо поторопиться.

– Где они?

– В «Вольном ветре». Все местные сарциане на празднике, кабак сегодня закрыт.

– Ангелы небесные! – простонал я. – За что мне это?

– Поспешим!

– Да погоди ты! – отмахнулся я. – Погоди, дай подумать!

Через прорези в маске я ничего толком не видел, поэтому снял ее и расширил отверстия перочинным ножом. Ланзо возмущенно фыркнул и отпихнул едва не налетевшего на нас школяра, тот в отместку кинул под ноги шутиху. Я наступил на нее и растер по брусчатке подошвой. Еще не хватало плащ искрами прожечь!

– Магистр! – поторопил меня Угорь. – Надо идти!

– Хорошо, только закину в карету саквояж.

– Я могу понести…

– Нет! – отказался я и поспешил на конюшню.

Кучер известию о том, что в его услугах больше нет нужды, откровенно обрадовался. Я лишь попросил завезти саквояж на квартиру, да еще забрался в карету и достал из саквояжа пистоли. Сунул их за пояс, поплотнее запахнул плащ и вернулся к дожидавшемуся меня Угрю.

– Пошли! – позвал его, и мы отправились в путь через царившее в городе веселье.



Самое большое столпотворение оказалось в районе городской площади, где играла музыка и шло выступление циркачей. Уже смеркалось, и всюду горели масляные лампы, в темное небо взлетали огненные росчерки шутих, а высоко-высоко на протянутом меж крышами домов тросе покачивался канатоходец; шест пылал привязанными к обоим концам факелами. Все взирали на представление, затаив дыхание. Все, кроме орудовавших в толпе карманников да дорвавшихся до выпивки забулдыг.

Тут же расхаживали на ходулях выряженные чудищами акробаты, они исторгали длинные струи огня, и зеваки голосили от восторга. Пронзительно визжали скрипки, кто-то кружился в танце, кто-то отбивал ладошами ритм. Взлетали пышные юбки, стучали по брусчатке набойки сапог.

Состоятельная публика позаботилась о красочных карнавальных костюмах; беднота и школяры ограничивались масками вроде наших. То и дело навстречу из темноты вырывались морды мифических чудовищ, золоченые ангельские лики да румяные кукольные мордашки, и я порадовался идее Ланзо слиться с толпой. В сутолоке ничего не стоит получить удар ножом, а теперь никто не узнает меня, не выследит, не опознает, если вдруг придется пойти на крайние меры.

И все же на сердце было неспокойно. Наверное, именно расшалившиеся нервы и позволили уловить, как изменилось подрагивание четок, стало более смазанным, словно на биение частички эфирного тела Ланзо наложился некий посторонний ритм. И потому, когда Угорь шагнул в узкий проход меж домами, я за ним не пошел.

– Хватит с меня глухих закоулков! Идем по улице.

– Но так быстрее! Надо спешить! Герда совсем ополоумела!

В Герде, этой тихой и неприметной девице, и в самом деле иной раз просыпалась сарцианская кровь, но Хорхе легко обуздывал подругу. Хотелось верить, что получится это и у меня.

Я выругался и зашагал по улице.

– Ланзо, догоняй!

Угорь вернулся из проулка и, ругаясь на чем свет стоит, поспешил вслед за мной. Попадавшихся на пути бюргеров он расталкивал без всякого почтения, ладно хоть все были в изрядном подпитии и потому настроены благодушно. Драки не случилось.

Заточенный в янтарную бусину эфир начал пульсировать чисто и ровно, вторя биению сердца спешившего за мной живоглота, но ненадолго. Очень скоро подрагивание вновь смазалось. Мне это совсем не понравилось; противно засосало под ложечкой. Маска дарила иллюзию защищенности, но у анонимности была и обратная сторона. Никто не узнает меня, никто не выяснит, куда и с кем я ушел.

Постепенно веселье, зажигательные мелодии, хоровое пение и женский визг стихли, улица опустела, прохожие стали встречаться все реже и реже. Праздник остался позади. Сторож выстроенной на перекрестке каменной церквушки смерил нас пристальным взглядом, осенил себя святым символом и зазвенел ключами, запирая дверь.

Ланзо руками изобразил у себя над головой рога, расхохотался незамысловатой пантомиме и повернул на узенькую темную улицу. Мы прошли еще немного и остановились у входа в переулок, который вел прямиком к задворкам «Вольного ветра».

– Пришлось взломать заднюю дверь, – пояснил Угорь.

Я настороженно огляделся по сторонам и велел живоглоту:

– Веди!

Ланзо послушно ступил во мрак узенького прохода и сразу замедлил шаг, опасаясь наткнуться на что-нибудь и переломать ноги.

– Посветить бы… – вздохнул он.

– Хорошо бы, – вторил я ему, пытаясь заранее высмотреть место, у которого нашли тело Хорхе.

Пульсация в затянутых на запястье четках выровнялась, но потом вновь сбилась и окончательно раздвоилась. Я набрал в легкие побольше воздуха и откашлялся. Ланзо не расслышал шороха, а когда скрежетнул приведенный в боевое положение курок, было уже поздно: ствол пистоля уткнулся ему в затылок.