– И что?
– Координаты вам я загрузил. Летите на точку и там постреляйте.
– Куда пострелять?! По кому?!
– Не по кому, а по чему. По реке. Ниже по течению уже рота снабжения расположилась – она рыбу, ту, что вы оглушите, собирать будет. Вы, главное, постарайтесь, постреляйте получше, а уж от нас не заржавеет – медальку не обещаю, а вот благодарность, от штаба – точно выбью.
* * *
Кальтус, встречавший нас на борту Длани, принялся размахивать руками, привлекая моё внимание, стоило только моему Корсару замереть на посадочной площадке. Распустив парней и не забыв объявить им благодарность за выполненное задание, направляюсь к нему, пытаясь понять, что происходит.
А это сложно – по лицу нашего капдва пробегают волны эмоций – то он явно разозлён, а то гонит прочь улыбку, пытаясь сохранить строгое, присущее требовательному начальнику, выражение.
– И что же мне с тобой делать, а, Сэм? – Вместо приветствия начинает он, но я лишь пожимаю плечами – мол вот он я, перед вами, делайте, что хотите.
– Я же тебя просил? А ты?
Осторожно интересуюсь: – Полковник?
– Он самый, – вздыхает Кальтус.
– Неужто снизу звонил?
Он молча кивает.
– И что говорил?
– Ну… – Заложив руку за спину, Кальтус разворачивается ко мне, нацеливая палец на вашего покорного слугу:
– Если отбросить вопли, то он поздоровался.
– А если не отбрасывать?
– Если не отбрасывать, – его палец упирается в мою грудь: – То я должен тебя немедленно расстрелять, хм, – хмыкает он: – Из главного калибра вверенного мне корабля. Построив рядом всех остальных пилотов.
– Из главного? – Откинув шлем, чешу затылок: – А остальных – рядом со мной? Их-то за что?
– Для острастки и воспитания, – убирает он руку: – Только вот беда – нет на Длани Главного калибра. Да и как всех за бортом построить – ума не приложу.
– То есть – расстрел откладывается?
– К твоему счастью – да. Ты чего там натворил? Ну, Сэм?! Я же просил тебя – без этих твоих! Штучек!
– Так и не было ничего, – развожу руками: – Ну сели. Полкан орать сразу начал – не так стоишь, не так свистишь…
– А свистел ты зачем?!
– Да не свистел я. Это так. К слову. Скафандр ему не понравился, корабли не так сели – недостаточно ровно. Медали мои, – киваю на себе грудь: – Тоже разозлили. Что я их напоказ выставил.
– Это он говорил, – кивает Кальтус: – А и вправду – чего ты в парадке летаешь?
– А он говорил, что сорвать их хотел?! – Начинаю злиться, но, пока ещё сдерживаю себя: – А что в парадке – так убьют, предстану перед Создателем при параде, а не в комбезе, чёрт его знает чем заляпанном.
– Награды сорвать?! Он что – сдурел? – Вот теперь Кальтус злится по-настоящему: – Этого он не говорил. Сказал – попробовал замечание сделать, так ты за пистолет схватился.
– Не схватился, а только руку положил. Даже кобуру не расстёгивал. Ну а когда он штрафбатом грозить начал – сунул ему шлем. Мол я – в штрафбат, а ты лети, штурмуй. Сразу сдулся и свалил.
– Ясно, – вытащив платок, капдва стираем капли пота, выступившие на лбу: – Оба, короче, хороши. Нет. Тебя, Светозаров, конечно наказать бы следовало. Примерно и всё такое. Но вот что мне странно – час, может полтора, спустя, сюда, – он притопнул ногой по палубе: – Прибывает фельдъегерь. С пакетом. Для меня. Всё честь по чести – роспись в трёх местах, пакет сургучом запечатан – я уж подумал – всё, отлетался Поп. Вскрываю… – Он смолк, выжидательно косясь на меня, но я лишь развёл руками – а мне-то почёт знать, что в том пакете?!
– Вскрываю – а там прошение о поощрении.
– Значит не наврал тот капитан, ну хоть что-то.
– Капитан?
– Ну, из свиты полковника. Так – в бумаге той – что было?
– Просьба поощрить звено штурмовиков, направленных в расположение штаба. За, – Кальтус прищурился, припоминая слова: – За отменное и творческое выполнение поставленной перед ними задачи.
– Ха! Творческое! Это мы могём! Натворить, в смысле.
– А особо поощрить командира звена – старшего лейтенанта Светозарова. Вот только за что именно тебя – этого не сказано. В общем – вот так. – подвёл он черту под своими словами: – А теперь ты.
– Что я?!
– Рассказывай. Как штурмовка прошла и всё такое.
– Ну как прошла… – Опускаю голову, рассказывать о вылете мне просто стыдно: – Нормально. Рыбы наловили.
– Че-го?!
– Настреляли, если быть точно. Или – наглушили. Много её, рыбы этой, там. В речке.
– А жабы? Сколько наколотили? Вы же штаб прикрывали, – Кальтус снова морщится: – Ммм… От диверсионной группы противника, сосредотачивавшейся в реке.
– Да не было там никаких жаб, – мотаю головой и поднимаю глаза на него: – Только мальчишкам моим не говори – они же кроме приказа ничего не знают.
Он кивает: – Хорошо. Не скажу. Но может ты ошибся? Не увидел?
– Нет. Я после, как подтверждение от роты снабжения получил – что рыба пошла, спецом низко прошёл. Над самой водой, на минимальной скорости. Не было там жаб. Да и откуда им быть – мне тот капитан открытым текстом сказал – санаторий там. Фронт далеко, штаб скучает. – Морщусь: – Лошадок вот ждут. Чтобы верховой ездой развлечься. А рыбка – для полковничьего стола. День рождения у него.
– Про его день рождения я слышал, – мрачный Кальтус медленно кивает: – Адмирала нашего пригласили.
– А тебя?
– А меня нет – рылом не вышел. Значит – порыбачили?
– Ты только успокойся, – по виду капдва понятно, что именно он собирается сделать и это мне крайне не нравится: – Не связывайся. Полкан тот связи имеет – сам видишь. Оно тебе надо? Только жизнь себе поломаешь. – Кладу ему руку на плечо: – Ты не думай – справедливость, она есть. Пусть не сейчас, потом, но…
– Без твоих советов разберусь, – сбросив мою руку он несколько раз глубоко вздыхает выправляя дыхание: – Ладно, Светозаров, – его взгляд гуляет по потолку ангара где-то высоко над моей головой: – Благодарю вас за выполненное задание!
– Служу человечеству! – Вытягиваюсь по стойке смирно.
– Вылет фиксирую как боевой, – не случая меня продолжает он: – Благодарность от штаба будет занесена в ваше личное дело. Свободны!
– Есть! – Козыряю, но остаюсь на месте, всё ещё надеясь успокоить капдва.
Тщетно. Молча кивнув он резко разворачивается, направляясь в сторону лифтов, ведущих с ангарной палубы.
А я… А что я? стою, провожая его взглядом и беззвучно молясь, прося все силы вселенной уберечь неплохого человека от неприятностей, которые он вот-вот, да опрокинет себе на голову.
* * *
Что именно он сделал – не знаю, но к тому штабу мы более не вылетали. Что же до самого капдва, то он, появившись на следующий день, был крайне мрачен. Молча выслушав мой скомканный доклад он лишь кивнул, одновременно выталкивая вперёд своего порученца, сиявшего от осознания свой значимости. Это был практически последний раз, когда Кальтус самолично спускался на лётную палубу для постановки задания, или принятия отчёта о вылете. Заменивший его порученец был корректен, ограничиваясь только служебными вопросами и категорически отказываясь идти на более тесный и неформальный контакт.
Ну да и пофиг. Задачи ставил – вернее озвучивал общие черты уже загруженных в бортовые компы, полётных планов, рапорта, по возвращению принимал, заявки – в части обслуживания и ремонта – подписывал. А больше нам и не нужно было.
Что же до заданий, то они, спасибо Кальтусу, теперь были исключительно боевыми.
Командование, не отказавшееся от своей задумки, продолжало направлять нас к поверхности Второй, но теперь мы то штурмовали позиции жаб, оставляя после себя усеянную их телами водную гладь, то усиливали атаку наших наземных сил, вынуждая противника удирать в глубину, сберегая свои жизни от взращенного нашими совместными усилиями огневого вала.
Работы было много, но каждый раз заходя на цель я напрягался, ожидая что вот-вот, ещё немного, и кабину наполнит дребезжание зуммеров, предупреждающих меня о появлении в воздухе враждебных целей.
Сколько времени прошло в этих атаках – не скажу. Часы, и складывавшиеся из них дни, слились, для меня, в одно серое полотно бытия, стирая детали происходящего.
Звон колоколов боевой тревоги, вылет, штурмовка, возвращение и короткий сон – монотонность угнетала, но что хуже всего – я чувствовал, как начинаю превращаться в подобие механизма, заточенного на исполнение крайне однообразных действий.
Подъём, кружка травяного отвара, давно уже не бодрящего, бормотание порученца и вылет.
От охватившего нас отупения не спасали ни благодарности, которыми осыпало нас командование, ни личный счёт, обновляемый после каждого вылета. Понятно, что пехота, которой мы помогали, вела лишь примерный учёт уничтоженных нами врагов. Прикинули общее количество всплывших вверх брюхами тушек и доложили наверх, разве что добавив немного. Для красивости цифр.
Но даже по таким, плюс-минус километр, данным, выходило что мы уже перебили примерно сотен пять жаб, столь неудачливо оказавшихся в местах наших штурмовок. Мальчишкам, желавшим в подражание другим пилотам, украсить корпуса машин силуэтами своих побед, я делать подобное запретил. В чём доблесть бить врага, не имеющего ни сил, не возможности ответить? Это не та победа, где твоё мастерство загоняет противника в прицел. Это просто безнаказанное убийство, и я не вижу тут никаких поводов для гордости.
Послушать-то, они меня послушались, сохранив корпуса штурмовиков в чистоте. А вот поняли ли?
В этом я сомневался.
– Координаты вам я загрузил. Летите на точку и там постреляйте.
– Куда пострелять?! По кому?!
– Не по кому, а по чему. По реке. Ниже по течению уже рота снабжения расположилась – она рыбу, ту, что вы оглушите, собирать будет. Вы, главное, постарайтесь, постреляйте получше, а уж от нас не заржавеет – медальку не обещаю, а вот благодарность, от штаба – точно выбью.
* * *
Кальтус, встречавший нас на борту Длани, принялся размахивать руками, привлекая моё внимание, стоило только моему Корсару замереть на посадочной площадке. Распустив парней и не забыв объявить им благодарность за выполненное задание, направляюсь к нему, пытаясь понять, что происходит.
А это сложно – по лицу нашего капдва пробегают волны эмоций – то он явно разозлён, а то гонит прочь улыбку, пытаясь сохранить строгое, присущее требовательному начальнику, выражение.
– И что же мне с тобой делать, а, Сэм? – Вместо приветствия начинает он, но я лишь пожимаю плечами – мол вот он я, перед вами, делайте, что хотите.
– Я же тебя просил? А ты?
Осторожно интересуюсь: – Полковник?
– Он самый, – вздыхает Кальтус.
– Неужто снизу звонил?
Он молча кивает.
– И что говорил?
– Ну… – Заложив руку за спину, Кальтус разворачивается ко мне, нацеливая палец на вашего покорного слугу:
– Если отбросить вопли, то он поздоровался.
– А если не отбрасывать?
– Если не отбрасывать, – его палец упирается в мою грудь: – То я должен тебя немедленно расстрелять, хм, – хмыкает он: – Из главного калибра вверенного мне корабля. Построив рядом всех остальных пилотов.
– Из главного? – Откинув шлем, чешу затылок: – А остальных – рядом со мной? Их-то за что?
– Для острастки и воспитания, – убирает он руку: – Только вот беда – нет на Длани Главного калибра. Да и как всех за бортом построить – ума не приложу.
– То есть – расстрел откладывается?
– К твоему счастью – да. Ты чего там натворил? Ну, Сэм?! Я же просил тебя – без этих твоих! Штучек!
– Так и не было ничего, – развожу руками: – Ну сели. Полкан орать сразу начал – не так стоишь, не так свистишь…
– А свистел ты зачем?!
– Да не свистел я. Это так. К слову. Скафандр ему не понравился, корабли не так сели – недостаточно ровно. Медали мои, – киваю на себе грудь: – Тоже разозлили. Что я их напоказ выставил.
– Это он говорил, – кивает Кальтус: – А и вправду – чего ты в парадке летаешь?
– А он говорил, что сорвать их хотел?! – Начинаю злиться, но, пока ещё сдерживаю себя: – А что в парадке – так убьют, предстану перед Создателем при параде, а не в комбезе, чёрт его знает чем заляпанном.
– Награды сорвать?! Он что – сдурел? – Вот теперь Кальтус злится по-настоящему: – Этого он не говорил. Сказал – попробовал замечание сделать, так ты за пистолет схватился.
– Не схватился, а только руку положил. Даже кобуру не расстёгивал. Ну а когда он штрафбатом грозить начал – сунул ему шлем. Мол я – в штрафбат, а ты лети, штурмуй. Сразу сдулся и свалил.
– Ясно, – вытащив платок, капдва стираем капли пота, выступившие на лбу: – Оба, короче, хороши. Нет. Тебя, Светозаров, конечно наказать бы следовало. Примерно и всё такое. Но вот что мне странно – час, может полтора, спустя, сюда, – он притопнул ногой по палубе: – Прибывает фельдъегерь. С пакетом. Для меня. Всё честь по чести – роспись в трёх местах, пакет сургучом запечатан – я уж подумал – всё, отлетался Поп. Вскрываю… – Он смолк, выжидательно косясь на меня, но я лишь развёл руками – а мне-то почёт знать, что в том пакете?!
– Вскрываю – а там прошение о поощрении.
– Значит не наврал тот капитан, ну хоть что-то.
– Капитан?
– Ну, из свиты полковника. Так – в бумаге той – что было?
– Просьба поощрить звено штурмовиков, направленных в расположение штаба. За, – Кальтус прищурился, припоминая слова: – За отменное и творческое выполнение поставленной перед ними задачи.
– Ха! Творческое! Это мы могём! Натворить, в смысле.
– А особо поощрить командира звена – старшего лейтенанта Светозарова. Вот только за что именно тебя – этого не сказано. В общем – вот так. – подвёл он черту под своими словами: – А теперь ты.
– Что я?!
– Рассказывай. Как штурмовка прошла и всё такое.
– Ну как прошла… – Опускаю голову, рассказывать о вылете мне просто стыдно: – Нормально. Рыбы наловили.
– Че-го?!
– Настреляли, если быть точно. Или – наглушили. Много её, рыбы этой, там. В речке.
– А жабы? Сколько наколотили? Вы же штаб прикрывали, – Кальтус снова морщится: – Ммм… От диверсионной группы противника, сосредотачивавшейся в реке.
– Да не было там никаких жаб, – мотаю головой и поднимаю глаза на него: – Только мальчишкам моим не говори – они же кроме приказа ничего не знают.
Он кивает: – Хорошо. Не скажу. Но может ты ошибся? Не увидел?
– Нет. Я после, как подтверждение от роты снабжения получил – что рыба пошла, спецом низко прошёл. Над самой водой, на минимальной скорости. Не было там жаб. Да и откуда им быть – мне тот капитан открытым текстом сказал – санаторий там. Фронт далеко, штаб скучает. – Морщусь: – Лошадок вот ждут. Чтобы верховой ездой развлечься. А рыбка – для полковничьего стола. День рождения у него.
– Про его день рождения я слышал, – мрачный Кальтус медленно кивает: – Адмирала нашего пригласили.
– А тебя?
– А меня нет – рылом не вышел. Значит – порыбачили?
– Ты только успокойся, – по виду капдва понятно, что именно он собирается сделать и это мне крайне не нравится: – Не связывайся. Полкан тот связи имеет – сам видишь. Оно тебе надо? Только жизнь себе поломаешь. – Кладу ему руку на плечо: – Ты не думай – справедливость, она есть. Пусть не сейчас, потом, но…
– Без твоих советов разберусь, – сбросив мою руку он несколько раз глубоко вздыхает выправляя дыхание: – Ладно, Светозаров, – его взгляд гуляет по потолку ангара где-то высоко над моей головой: – Благодарю вас за выполненное задание!
– Служу человечеству! – Вытягиваюсь по стойке смирно.
– Вылет фиксирую как боевой, – не случая меня продолжает он: – Благодарность от штаба будет занесена в ваше личное дело. Свободны!
– Есть! – Козыряю, но остаюсь на месте, всё ещё надеясь успокоить капдва.
Тщетно. Молча кивнув он резко разворачивается, направляясь в сторону лифтов, ведущих с ангарной палубы.
А я… А что я? стою, провожая его взглядом и беззвучно молясь, прося все силы вселенной уберечь неплохого человека от неприятностей, которые он вот-вот, да опрокинет себе на голову.
* * *
Что именно он сделал – не знаю, но к тому штабу мы более не вылетали. Что же до самого капдва, то он, появившись на следующий день, был крайне мрачен. Молча выслушав мой скомканный доклад он лишь кивнул, одновременно выталкивая вперёд своего порученца, сиявшего от осознания свой значимости. Это был практически последний раз, когда Кальтус самолично спускался на лётную палубу для постановки задания, или принятия отчёта о вылете. Заменивший его порученец был корректен, ограничиваясь только служебными вопросами и категорически отказываясь идти на более тесный и неформальный контакт.
Ну да и пофиг. Задачи ставил – вернее озвучивал общие черты уже загруженных в бортовые компы, полётных планов, рапорта, по возвращению принимал, заявки – в части обслуживания и ремонта – подписывал. А больше нам и не нужно было.
Что же до заданий, то они, спасибо Кальтусу, теперь были исключительно боевыми.
Командование, не отказавшееся от своей задумки, продолжало направлять нас к поверхности Второй, но теперь мы то штурмовали позиции жаб, оставляя после себя усеянную их телами водную гладь, то усиливали атаку наших наземных сил, вынуждая противника удирать в глубину, сберегая свои жизни от взращенного нашими совместными усилиями огневого вала.
Работы было много, но каждый раз заходя на цель я напрягался, ожидая что вот-вот, ещё немного, и кабину наполнит дребезжание зуммеров, предупреждающих меня о появлении в воздухе враждебных целей.
Сколько времени прошло в этих атаках – не скажу. Часы, и складывавшиеся из них дни, слились, для меня, в одно серое полотно бытия, стирая детали происходящего.
Звон колоколов боевой тревоги, вылет, штурмовка, возвращение и короткий сон – монотонность угнетала, но что хуже всего – я чувствовал, как начинаю превращаться в подобие механизма, заточенного на исполнение крайне однообразных действий.
Подъём, кружка травяного отвара, давно уже не бодрящего, бормотание порученца и вылет.
От охватившего нас отупения не спасали ни благодарности, которыми осыпало нас командование, ни личный счёт, обновляемый после каждого вылета. Понятно, что пехота, которой мы помогали, вела лишь примерный учёт уничтоженных нами врагов. Прикинули общее количество всплывших вверх брюхами тушек и доложили наверх, разве что добавив немного. Для красивости цифр.
Но даже по таким, плюс-минус километр, данным, выходило что мы уже перебили примерно сотен пять жаб, столь неудачливо оказавшихся в местах наших штурмовок. Мальчишкам, желавшим в подражание другим пилотам, украсить корпуса машин силуэтами своих побед, я делать подобное запретил. В чём доблесть бить врага, не имеющего ни сил, не возможности ответить? Это не та победа, где твоё мастерство загоняет противника в прицел. Это просто безнаказанное убийство, и я не вижу тут никаких поводов для гордости.
Послушать-то, они меня послушались, сохранив корпуса штурмовиков в чистоте. А вот поняли ли?
В этом я сомневался.