Саида кладёт зеркальце обратно на прилавок так резко, что разбивает его, и быстро уходит, пока торговец не успел среагировать. Я хватаю её за руку, и мы смешиваемся с толпой людей, наводнившей рынок. Пока торговец пытается в этом хаосе разыскать стражника, мы исчезаем.

— Эшафот, — бормочу я, внезапно останавливаясь. Прижимаю руки к животу, чтобы они не тряслись так сильно. Где-то рядом в куче мусора копошатся крысы, и в воздухе распространяется запах мочи.

— Но ведь… — начинает Марго, но не заканчивает то, о чём мы все подумали. Казнь была назначена на завтра, не сегодня.

Саида мрачнеет, её взгляд падает на шелестящий пергамент под ногами. Она поднимает листовку, нижняя часть которой промокла в грязной воде.

Я вырываю пергамент из её рук, весь в пятнах и грязи. На нём грубый набросок мужчины с демоническими глазами и длинными клыками, подписанный сверху: «Князь Дорадо казнит морийскую тварь».

Бегло просматривая рисунок, я понимаю, что люди собираются на казнь, и они кричат имя. Все слова смешались, отказываясь складываться в предложения, потому что толпа скандирует раз за разом: Дез де Мартин.

«Андрес де Мартин», — мысленно произношу его настоящее имя.

Я сминаю листовку в руке — всё равно уже все увидели. Мои блоки вот-вот треснут — каждое воспоминание, как нож, пробивает себе путь наружу. «Доверься мне».

— В Святой День не бывает казней, — отказывается верить Марго. — У нас должен был быть ещё день!

— Они знали, что мы ни за что не сдадимся. Даже ради Деза, — рассуждает Саида.

Эстебан давится воздухом.

— Подумайте, какая толпа! Все, кто придёт сегодня. Каждый, от крестьянина до лорда, явится на религиозные обряды и увидит казнь лидера шепчущих. Что может быть зрелищнее?

Они собираются убить Деза. Осознание этого ощущается как тот удар в бок на балконе. Я в отчаянии, мне нужно больше воздуха, но никак не могу сделать вдох. Кастиан убьёт его, потому что Дез не смог выбраться из темницы. Кастиан убьёт его, потому что я украла ключ Деза к спасению.

Вдалеке трубят горны, и теперь мы стараемся не расходиться, пока поток людей движется по узкой улочке к площади перед собором, где находится эшафот. Одни несут корзины с гнилыми овощами и фруктами, которые даже крысы есть не стали. Другие держат в руках стеклянные бутылки со святой водой, освящённой самим королевским священником. Всё, что можно было бы бросить, они тащат с собой.

— Это ничего не значит, — затаив дыхание, говорю я. — Мне плевать, даже если нужно будет стащить Деза прямо с этого помоста и своими руками задушить палача, я это сделаю.

Эстебан сжимает кулаки.

— Ты оглянись. Мы никак не прорвёмся сквозь толпу.

— Необязательно идти через толпу, — говорит Саида и смотрит на стену в конце улицы, там тупик. Я вижу то же, что и она. Металлическая водосточная труба. — Не можем по улицам, так побежим по крышам.

В тени переулка мы хватаемся за перекладины по обе стороны трубы, по которой стекает вода с крыши постройки, и взбираемся наверх. Народ так взволнован предстоящей казнью одного из шепчущих, что никому и в голову не приходит поднять глаза.

Я взбираюсь на крышу, иду по краю. Голова слегка кружится, когда я смотрю на происходящее внизу. Тёмная масса, собравшаяся перед собором, похожа на улей. Их так много, что перемещаться по толпе невозможно. Торговцы убирают свои товары подальше по мере того, как люди заполняют всё свободное пространство рыночной площади. Как будто они чуют запах крови в воздухе, гнев исходит от столь огромной толпы.

С нашей позиции видно всё. Ряд верёвок с петлями качается на ветру, но моё внимание привлекает большая деревянная плаха в самом центре, где судья натачивает затупившийся меч палача.

От этой картины всё внутри застывает, и дыхание перехватывает.

Они собираются обезглавить его.

— Нужно подобраться ближе, — мой голос напряжён, я стараюсь перекричать шум столицы. Разбегаюсь и перепрыгиваю расстояние в полметра между крышами. Раздаётся плеск под ногами, мои ботинки прилипают к этой грязи. Под палящим солнцем она нагревается, и от неё исходит пар. На следующей крыше поверхность такая скользкая, что я не могу удержаться, меня успевает схватить за руку Саида и вытянуть вперёд. Отсюда лучше видно плаху.

— Подождите, — окликает Марго, показывая на деревянную сторожевую башню за нами, с которой стражники наблюдают за толпой. — Дальше нельзя.

Толпа оживляется, шумит, улюлюкает, когда горны трубят, знаменуя прибытие принца. Голуби взлетают с улиц в поисках мест повыше. Три дня прошло со встречи с Кровавым Принцем. На нём больше не те перепачканные доспехи, что были в лесу.

Принц едет верхом на коне. Его золотой венец со сверкающими каплями-рубинами переливается в лучах солнца, создавая вокруг него ореол, словно он ангел смерти. Его парадный тёмно-красный наряд прекрасно сидит на его мощной фигуре.

Люди уступают ему дорогу к эшафоту. Его боевой конь прогуливается рысью, в одну сторону, в другую, и затем князь Дорадо посылает толпе обезоруживающую улыбку. Улыбку, которая говорит, что он знает то, чего не знает никто другой. Что он солгал. Нарушил своё обещание. Много ли стоит слово принца? Когда он заменяет меч палача своим собственным, украшенным драгоценными камнями, толпа взрывается от восторга.

Отвращение к разыгрываемой сцене скручивает мой живот. Во рту привкус желчи смешивается с вонью рынка, но мне нужно держаться.

— Пора, — командую я, повышая голос, и оборачиваюсь к Марго. — Можешь накрыть меня плащом и создать что-нибудь для отвлечения внимания?

Её глаза стекленеют от слёз, глубокая линия прорезает лоб.

— Рената Конвида, я не настолько сильна.

— Ты должна, — чуть ли не плачу я.

В толпе начинается какое-то волнение, все перешёптываются друг с другом, и мы сразу же переводим внимание на то, что творится внизу. Люди мечутся, как море в шторм, толкая, пихая друг друга, пытаясь получше рассмотреть, что происходит. И вдруг всё стихает, когда выводят Деза.

Даже отсюда я вижу, что он ранен. Он едва может сам стоять на ногах. Несмотря на это, я чувствую облегчение при виде его, живого. Он жив, а значит, ещё есть надежда.

Стражник, который ведёт его, больше похож на огра, чем на человека, с лысой головой и смуглой кожей, покрытой шрамами и татуировками. Мясистой рукой он держит Деза за шею, показывая толпе, и заводит на помост.

Я не хочу на это смотреть. Дез бы не хотел, чтобы я это видела. Он не дал бы мне увидеть его в таком положении — на коленях перед тем, кого он ненавидит больше всего. Но я продолжаю смотреть, чтобы распалить этот яростный огонь в груди.

Его толкают вперёд, и королевский священник, прихрамывая, взбирается на помост. В его руках золотая чаша, и он начинает церемонию благословения принца, его меча и жадного до зрелищ народа, окружившего эшафот, как стервятники.


Время ещё есть… Я должна сделать это. Сейчас.

Бросаюсь вперёд, оставляя позади отряд и то, что они кричат мне вслед. К тому времени, как я оказываюсь на следующей крыше, все их мольбы и уговоры становятся далёким эхом. Это моя миссия, не их.

Я бегу от одного края крыши к другому и прыгаю на следующую. Чем ближе к центру столицы, тем плотнее друг к другу стоят дома. Страх падения сжимает моё сердце, грозит парализовать тело, но страх потерять Деза сильнее всех остальных чувств, мыслей, всей меня.

Церемония благословения подходит к концу, священник звенит колокольчиком в руке, горны трубят, толпа ликует. Звук пугает голубей, нацелившихся на гнилую еду в корзинах. Люди размахивают маленькими фиолетово-золотыми флагами Пуэрто-Леонеса — будто Дез не родился на этой самой земле, как и все они…

Мне нужно пересечь ещё шесть крыш, чтобы оказаться достаточно близко к эшафоту. Я вынимаю нож из рукава и бросаю его в ближайшего стражника, попадая прямо тому в плечо. Он падает на колени.

Внезапно раздаётся крик, и настроение толпы сменяется. Но я не могу позволить себе остановиться и посмотреть, что происходит. Звук горнов призывает к тишине, но толпа, напротив, шумит всё сильнее.

Я прыгаю на следующую крышу, и боль от неудачного приземления ударяет в позвоночник. А затем я слышу, как раздаётся чей-то вопль:

— Пожар!

Запнувшись от неожиданности, я оглядываюсь назад.

С той самой крыши, где остался мой отряд, поднимается облако дыма, чёрные змеи закручиваются вокруг друг друга. Дым начинает окутывать соседние крыши. Выглядит это так, словно горит весь город.

Улыбаюсь. Дым просто закручивается на месте, а тёмная туча тянется к крыше, на которой стою сейчас я, но не чувствуется никакого жара, ни запаха пепла, ни треска пламени.

Это иллюзия. Всё внутри словно перевернулось. Магия иллюзионари. Это сделала Марго.

Беспорядки внизу усиливаются.

— Пожар! Город горит!

Я продолжаю прыгать с крыши на крышу, злость подстёгивает меня изнутри. Сколько раз Правосудие поджигало деревни по всему королевству? Сколько людей они сожгли, чтобы посеять страх в сердцах других? Эти люди ничего не знают об огне. Не знают, как на самом деле он ощущается.

Соборные колокола бьют в тревоге. Я хватаю узкие кирпичи, железные трубки и всё, что попадается под руку, и швыряю в толпу, усиливая творящийся хаос.

А потом разбегаюсь и прыгаю на следующую крышу, стараясь, чтобы меня не заметили.

«Я доверяю тебе», — звенит в ушах его голос.

«Не стоило», — мысленно отвечаю я, оказавшись на шестом доме, и смотрю на помост. Принц Кастиан кричит что-то толпе, указывая пальцем на стоящих рядом стражников.

А рядом Дез, ухмыляется… Он знает, что дым не настоящий.

Моё сердце подскакивает на секунду, а потом я понимаю, что даже если спущусь на площадь, мне придётся пробивать себе дорогу через людей.

Открываю дверцу, позволяющую проникнуть в дом, спускаюсь по лестнице на два этажа вниз. Из спальни доносятся женские крики. Ещё несколько женщин, в одном белье и на каблуках, стоят в коридоре с длинными сигарами между пухлых алых губ.

Я пинком открываю дверь, и дневной свет ослепляет после полумрака борделя. Бегу через площадь, подняв руки, чтобы защитить лицо, петляя среди людей, несущихся прочь от эшафота. Десятки леонесских флагов валяются под ногами вместе с испорченной едой, которую собирались бросать в безжизненное тело Деза. Я поскальзываюсь на кожуре, пока пытаюсь пробиться через море ног и локтей.

Я хорошо вижу его сейчас.

Железные цепи удерживают Деза, но он всё равно пытается подняться, натягивая оковы. Он всегда был бойцом, и никогда не прекратит свою борьбу. Стражник пинает его в спину, заставляя вновь встать на колени у деревянной плахи.

«Не отводи взгляд», — приказываю сама себе.

Крупный мужик врезается в меня, едва не сбивая с ног. Я удерживаюсь, схватившись за волосы какой-то женщины. Она вопит и царапается, я чувствую кровь на щеке от её ногтей и всем весом наваливаюсь на неё, толкая на землю.

Какое-то фиолетовое пятно хватает мой рукав — стражник своими грязными руками тянет меня вниз. Но тут я замечаю, что с ним что-то не так: его рот широко раскрыт, пока он падает на колени, а потом лицом вперёд. Тонкий нож торчит из его спины, на рукоятке сверкает вырезанная роза. Нож Саиды. Я не одна.

Ещё один звон колокола, и я разворачиваюсь.

Дез видит меня. Знаю, что видит. Он зажмуривается, затем вновь открывает свои глаза и смотрит так, будто перед ним мираж. Я хочу, чтобы он знал, что я настоящая.

— Андрес!

Один его глаз распух, но другой останавливается на моём лице. Его пересохшие, кровоточащие губы шевелятся. Они шепчут: «Рен».

Уклоняясь и уворачиваясь, я перескакиваю через падающие тела. Принц Кастиан взмахивает своим мечом. Я хватаю клинок со своего бедра и зажимаю плоское лезвие между зубами, всем телом бросаясь вперёд. Кончики пальцев хватают край помоста, я задираю левую ногу, чтобы забраться.

Дез закрывает глаза.

Чьи-то грубые руки хватают меня за шею. Мой кинжал падает, я бью локтем назад, боль пронзает рану на шее.

«Опоздала. Ты всегда опаздываешь».

Я ору во всё горло, мой голос срывается на хрип, пока принц Кастиан поднимает окровавленный меч в воздух, пока что-то катится по эшафоту, пока колокол звенит в последний раз…