– На склоне холма. Нам предлагали домик у озера, и он был просто замечательный, но мне больше нравится, где повыше.

«Там, где есть хороший обзор и где никто не сможет подкрасться ко мне незамеченным».

Она задумчиво кивает.

– Семья привыкает?

– Лучше, чем я думала. Им здесь нравится. Да и какая у них альтернатива?

Подпоры? При этой мысли мне хочется фыркнуть. Никто из нас не вернулся бы в эту помойную кучу. Мы бы согласились, только если взамен кто-то вернул Шейда в мир живых. Эта странная мысль отрезвляет меня, и всякий восторг от тренировки исчезает.

Элла замечает внезапную перемену в моем настроении. Ее возбужденный вид исчезает вместе с моим счастьем, и мы погружаемся в непринужденное молчание.

Несмотря на то, что воспоминания всегда угрожают оказаться на поверхности, мне тоже нравится быть здесь. С моей семьей, с новокровками, с такими, как я. С людьми, которые верят, что мир может измениться, потому что они уже его меняли. С ними будущее кажется не таким пугающим.

У задних ворот дворца наша компания расходится. Рейф первым машет нам на прощание. На солнце его смуглая кожа приобретает золотистый оттенок.

– Завтра в то же время?

– Если расписание позволит, – бормочет Тайтон.

Элла толкает его локтем в ребра, пытаясь вызвать у него улыбку.

– Конечно, Тай, как же мы могли забыть? У тебя же всю неделю важные встречи, перешептывания, вопросы, которые надо решать…

– Вино и ужин! – кричит Рейф, посылая Тайтону воздушный поцелуй. Он, как и Элла, тоже недавно подкрасил волосы – в зеленый цвет. – До завтра, дорогие!

– До завтра! – эхом повторяю я, наблюдая, как они уходят. Клянусь, завтра я найду время. Сомневаюсь, что иначе я смогу сохранить здравый рассудок.

Эванжелина громко топает ногой. Она как всегда нетерпелива. Она осматривает свои ногти, на этот раз без металлических когтей.

– Вы, Красные, всегда такие сентиментальные.

– А ты попробуй. – Я закатываю глаза, протискиваюсь мимо нее и прохожу на все еще цветущую территорию дворца. Кармадон не пренебрег ни дюймом правительственного дома своего мужа. Стражники кивают нам, когда мы проходим мимо. В своих темно-зеленых пальто и начищенных сапогах они выглядят весьма впечатляюще. Эванжелина даже кивает в ответ некоторым из них, как Красным, так и Серебристым. Интересно, появляются ли у нее друзья в ее новом доме – если она в принципе способна заводить друзей.

– Ну, тебе хотя бы стало лучше? – спрашивает она. На свежем воздухе из ее рта вырываются клубы пара. У нас под ногами хрустят листья.

– Ты мой телохранитель или моя мать? – ворчу я, но она в ответ только ухмыляется. – Да, мне стало лучше.

– Хорошо. Людей с ясной головой защищать легче. – Она хлопает в ладоши, ее кольца звякают друг о друга, как колокольчики. – Давненько мы с тобой не виделись.

– Два месяца, – эхом отзываюсь я, не зная, что еще можно ответить.

– Тебе точно нужно было отдохнуть, судя по тому, как ты тогда выглядела.

Она внимательно осматривает меня, как будто может видеть меня насквозь. Эванжелина помнит, как я выглядела раньше, когда мы виделись в последний раз. Тогда она пробыла в Монфоре всего несколько дней, только сбежав из Археона и железной хватки своего отца. Я думала, она здесь просто проездом, еще одна беженка, которая бежит от войны, перебирается на запад. Никогда бы не подумала, что она останется в таком месте, как это, в стране, где она была равна любому Красному. Равна мне.

Полагаю, Элейн того стоила.

Любовь того стоила.

Когда я видела ее в последний раз, она пересекла полмира, чтобы оказаться здесь. Она шла пешком, плыла на лодке и какую-то часть пути преодолела на самолете. Почему-то я выглядела намного хуже. Я была опустошена, шокирована, неспособна усидеть на месте или перестать бежать. Мы пересеклись в саду Кармадона, и даже она знала, что меня не нужно беспокоить. В кои-то веки Эванжелина Самос воздержалась от ехидных замечаний в мою сторону и дала мне побыть в одиночестве.

Возможно, это плата за такую доброту. И теперь она должна повсюду следовать за мной.

– Я готова вернуться, – признаюсь я. Почему-то это легче сказать ей, чем Гизе, Фарли или Килорну. Она видела меня в самом худшем, в самом мрачном моем состоянии, когда я думала, что остаток жизни проведу в плену безмолвного камня и любви жестокого короля.

Обычно Эванжелина бережет свою гордость для себя. Сегодня она делится капелькой со мной.

– Ты мне не нравишься, – отвечает она, и это похоже на еще одно признание. Принятие. Шаг к дружбе.

Я реагирую просто на автомате.

– Ты мне тоже не нравишься. – Мои слова вызывают у нее редкую, искреннюю улыбку. – Так, что там у меня дальше по расписанию? Я знаю, что пропустила собрание по торговым вопросам, но есть ли еще какие-то мероприятия, на которые мне необходимо попасть до захода солнца?

Она смотрит на меня так, как будто у меня выросла вторая голова.

– Откуда я знаю? – моргает она.

Я сдерживаю смех.

– В последний раз, когда у меня был телохранитель, он следил за моим расписанием.


«Странно. Он тоже был Самосом».

Эванжелина вздыхает, понимая ход моих мыслей.

– Лукас был не так уж плох. Он не заслуживал смерти. – Ее взгляд немного затуманивается, темнеет от воспоминаний. – И он был лучшим телохранителем, чем я. Я понятия не имею, где тебе сейчас нужно находиться.

– Здорово.

В ее глазах снова появляются озорные искорки; они сверкают ярче, чем когда-либо. Она ухмыляется, показывая зубы.

– Но зато я знаю, где сейчас кое-кто.

У меня сводит живот.

– Почему ты продолжаешь подталкивать нас друг к другу?

– Ну, раньше я делала это для того, чтобы он точно на мне не женился. То есть: ну, как ты вообще себе это представляешь? Нет, спасибо, – говорит она, притворяясь, что ее тошнит. Я поджимаю губы, когда мы входим во дворец. – Ладно, каждому свое.

После бодрящего холодного воздуха тепло дома обволакивает меня, как уютное одеяло. Запах, однако, остается тем же. И внутри, и снаружи во дворце царит сосновая свежесть.

– А почему ты подталкиваешь меня сейчас? – спрашиваю я, понизив голос.

Несколько заседаний все еще продолжаются, и, на мой взгляд, по дворцу бродит слишком много людей.

Эванжелина даже не пытается говорить тише.

– Не так много людей заслуживают того, чтобы быть счастливыми. Я, конечно, не вхожу в их число, но вот я здесь. – Она ведет меня за угол, поворачивая в сторону прихожей. – И, возможно, Бэрроу, ты этого заслуживаешь.

Я бросаю на нее изумленный взгляд. Это одна из самых добрых вещей, которые я когда-либо слышала – и каким-то образом получилось, что эти слова мне говорит Эванжелина Самос.

Опять же, общаться с ней легко. Может быть, потому, что мы не друзья и не семья. Она ничего от меня не ожидает и не опасается за мое благополучие. Для нее нет никакого риска.

– Он видел меня вчера ночью. – Слова с трудом вырываются из моего рта. – Он не стал со мной говорить.

Об этом стыдно говорить, стыдно даже, что я из-за этого переживаю. В конце концов, это я ушла. Это я сказала ему, что если он хочет, он может двигаться дальше.

«Я не прошу тебя меня дожидаться».

И все же он не сказал ни слова.

Я смотрю на нее, ожидая, что она будет меня осуждать. Но не вижу ничего, кроме ее обычной усмешки.

– Ты физически не в состоянии заговорить с ним первой? – спрашивает она, растягивая слова.

– Да, – угрюмо бормочу я.

Эванжелина снова срывается с места, немного пружинистой походкой. Ее кольца снова звякают, когда она щелкает пальцами, жестом показывая мне, чтобы я следовала за ней.

– Мне кажется, Мэра Бэрроу, тебе нужно выпить.



В лучах заходящего солнца этот район Асцендента кажется очень живописным. С вершины рукотворного утеса, на котором он расположился, открывается прекрасный вид на озеро. Фонари на тротуарах горят ярким светом, освещая перебравшиеся на улицы столики и стулья баров и ресторанов, заполненные возвращающимися с работы посетителями. Меня накрывает чуждой волной смеха и музыки, и какой-то части меня хочется вернуться в более тихий уголок дворца. Здесь настолько шумно, что это действует мне на нервы. В каждом радостном звуке мне слышится крик, а звон стаканов заставляет меня вздрагивать.

Эванжелина кладет мне на руку свою прохладную ладонь. Она меня успокаивает. Это не поле битвы. И не Серебряный дворец.

Обстановка здесь очень похожа на Саммертон, Археон, Серебряные города, где Красным никогда не позволили бы войти в подобные заведения – не говоря уже о том, чтобы их обслуживать. Но здесь присутствуют представители обоих видов крови, что видно по различным оттенкам их кожи. Холодная бронза, теплая слоновая кость, ледяной фарфор, яркая медь. Многие все еще одеты в военную форму. Они либо возвращаются со смены, либо наслаждаются перерывом. Также я замечаю политиков в белых и зеленых одеждах. Они явно хотят отдохнуть от собраний и делегаций.

Один из баров тише остальных и хуже освещен. Вокруг барной стойки здесь устроено множество ниш. Это место в принципе больше похоже на таверну, чем на место встречи космополитов. Я их помню. Они были у нас дома. Именно там я встретила принца Норты, хотя в то время я этого еще не знала. И, конечно же, Кэл сидит именно там, спиной к улице, с наполовину наполненным стаканом в руке. Я узнала бы его широкий силуэт где угодно.

Я оглядываю себя. Вместо бархатного костюма на мне тренировочная экипировка. Я не смыла пот после тренировки, а мои волосы, наверное, все еще стоят дыбом от статического электричества.

– Хорошо выглядишь, – говорит Эванжелина.

Я фыркаю на нее.

– Обычно ты хорошо лжешь.

Она поднимает кулак и притворно зевает.

– Присматривать за тобой очень утомительно.

– Ну, ты определенно заслужила перерыв, – говорю я, указывая на один из столиков в другом баре. – Я смогу постоять за себя в течение часа или около того.

К счастью, она не спорит и направляется к самому громкому, ярко освещенному и шумному бару на улице. Вспышка алой ряби на, казалось бы, пустом столике на обочине, и внезапно там сидит Элейн, с бокалом вина в руке. Эванжелина не оглядывается, когда она машет мне рукой. Я усмехаюсь про себя – этот назойливый магнетрон, вероятно, заставил свою девушку-тень следить за Кэлом, чтобы она могла подтолкнуть меня к нему, когда он останется один.