«Я с тобой, милый!», — молча ответила ему жена, покраснев от волнения, в этот важнейший в жизни их семьи момент.
— Да. Я согласен работать на вас, — сказал Артур, расплывшись в улыбке.
— Отлично! — одобрительно вновь протянул руку Дмитрий. — Мы изменим этот мир!
Глава первая. 903-й
Спустя 15 лет.
Летний вечер перетекал в ночь. Сумерки уже скрыли стоящие вдали от дороги деревья. Последние красные лучи закатного солнца исчезали в облаках, парящих над горизонтом. Мерный, неторопливый шаг сопровождался шарканьем подошв армейских ботинок об асфальт. Дорога проходила сквозь небольшие ельники и укрытые россыпью диких цветов поляны. Она связывала собой здания и постройки, отдаленные друг от друга, вписанные в рельеф местности, скрытые от фотофиксаций с воздуха. По этому, седьмому маршруту «Объекта 80» двигался патруль: сержант Вавилов и ефрейтор Коваль. Коренастый, крепкого телосложения сержант шёл почти посередине дороги. Его автомат висел на груди, став чем‑то вроде держателя для массивных рук с широкими ладонями и короткими пальцами. Рукава кителя, закатанные по локоть в течение дня и расправленные после захода солнца — такая форма одежды была утверждена в гарнизоне для летнего периода года — уже успели промокнуть от пота. Казалось, что из‑за влаги чёрные и серые кляксы камуфляжа стали ещё темнее. Бронежилет привычно натирал массивные плечи сержанта, его лямки легли в малозаметные борозды на плечах, скрытые одеждой — полк охраны «Объекта 80» долго и часто пребывал в состоянии боевой готовности, при полной экипировке. У правой ключицы, на клипсе, держалась потрескивающая, хрипящая рация. Её тонкую черную антенну периодически касался стебель осоки, кончик которого лениво жевал курносый светловолосый Вавилов.
Худой, сутуловатый ефрейтор шёл левее, по обочине дорожного полотна. Уставший, с винтовкой на плече и тяжёлым бронежилетом на теле он, скорее, волочил ноги, чем переставлял их. Каждый второй‑третий шаг становился шорканьем из‑за «разболтанной» походки парня. Его длинный тонкий нос всю дорогу был желанным местом для комаров. Изредка Коваль сгонял их своими вытянутыми паучьими пальцами.
— Слышь? — спросил сержант, смотря на окрашенные закатным солнцем красные облака вдали.
— М? — то ли простонал, то ли промычал Коваль.
— Или мышь? — в голосе Вавилова слышалась скрытая издёвка.
— Что? — ефрейтор, наконец, очнулся от монотонной ходьбы.
— Чё скис, мля, Ковыль? — приказным тоном, в шутку гаркнул коренастый спутник. — О «барабашках» волнуешься?
Коваль, не меняя шаг, перевёл задумчивый взгляд с сержанта на уходящую вперёд дорогу и приближающиеся массивы складов. Тяжело выдохнув, он ответил:
— Да. Немного.
* * *
Пару часов назад у одной из рот полка охраны был ужин. Столовая встретила дежурные патрули 3‑й смены привычным тошнотворным запахом варева. Раздача — полоса в виде длинного металлического столика шириной в поднос — была границей между ищущим и искомым, желающим и желаемым, ватагой голодных, потных вояк и кастрюлей котлет. В этом небольшом зале каждый боец в порядке очереди получал белые тарелки с едой и, продвигая поднос по зеркальному покрытию из нержавеющей стали, забирал кружку с чаем в конце раздачи. После этой приятной процедуры его ждала скамья из листа ДСП, привинченного несколькими винтами к железному каркасу. За этим небольшим столом на восемь человек, среди братьев по оружию и обжорству, Коваль мог почувствовать истинное счастье. Для него всё это стало привычным: шесть месяцев в строевой части отбили напрочь привычку выбирать еду, одежду, социум, а ещё два месяца в статусе контрактника здесь — в «восьмидесятке», окончательно сделали единственной дорогой в рай потёртый розовый кафель пола в столовке. Каждая ложка супа, кружка чая, крик: «Рота подъём!», очередной заполненный патронами магазин винтовки, оставляли всё новые и новые камуфляжные кляксы на его душе, на его образе мыслей. Казалось, что другой жизни никогда и не было.
Поставив винтовку к стене рядом со скамейкой, ефрейтор Ковыль — такое прозвище закрепилось за ним в роте охраны — сел за стол к уже вовсю жующим товарищам. В столовке сейчас людей было немного, но всё равно в воздухе висела какофония. В единый гул слились случайные удары вилками о тарелки, ругань поваров — таких же солдат, но из другой роты, суетящихся у больших электроплит и духовок — шум посудомоечного отделения кухни.
Третья смена патрулей ужинала раньше всех. Но кроме неё у центрального прохода, за длинным, человек на двенадцать, столом, со стульями вместо лавок, сидели люди. Это были капитан Саблин, командир 2‑й роты 9‑го полка охраны в/ч 00082, и незнакомый офицер Федерального Бюро Безопасности. Незнакомец был в стандартной для своего ведомства чёрной полевой форме. На погонах вместо привычных армейских звёзд были закреплены два значка в виде миниатюрных золотых мечей. В специальных званиях ФББ никто из военных не разбирался, да и ни к чему им это было. На объекте войска и бюро были двумя параллельными мирами: каждая сторона имела своих покровителей, свою «территорию обитания» и свои задачи. Многие догадывались, а некоторые утверждали, что и сами слышали об одной из задач ФББ на «восьмидесятке»: выявление шпионов в рядах военных. Об этом старались не думать, но сам факт того, что нарушители армейской дисциплины убывали на гауптвахту под конвоем из сотрудников ФББ, а не военной полиции, заставлял вновь и вновь обсуждать неформальные, расширенные полномочия контрразведчиков на «Объекте 80».
Прихлюпывая чаем, негромко, но достаточно внятно для семерых однополчан, солдат с прозвищем Рыжий подметил:
— А у «барабашек»-то ротация.
Сосед этого рыжеволосого парня одобрительно мотнул смуглой головой и, продолжая ловить остатки тушеной капусты по тарелке вилкой, добавил:
— Недавно здесь. Форма — целочка!
Остальные бойцы третьей смены аккуратно, в шесть пар глаз, осмотрели сидящего за офицерским столом сотрудника ФББ, беседующего с Саблиным. Коваль почувствовал неприязнь ко всему живому, исходящую от лица «барабашки»: острый нос, почти незаметные, сливающиеся с впалыми щеками губы, и глубоко посаженные чёрные глаза, будто два уголька от потухшего костра жизни.
Лопоухий младший сержант, сидевший напротив смуглого пулемётчика, прошептал:
— А когда им вспотеть‑то? Морду кирпичом с утра сделали и бродят по корпусам, шпиёнов в штукатурке высматривают. Там и не запылится форма!
Улыбки промелькнули по лицам жующей оравы.
— Да не, у них посерьёзнее работка, — после смешка вставил Рыжий.
— С какого перепугу? — недоверчиво произнёс лопоухий вояка.
— Да вот, курил я сегодня с одним капэпэшником. Ну, тот с полка, что у центрального въезда стоят. Дак вот…
Вавилов, насупив брови, остановил:
— А ты чё у капэпэшников делал? Они в трёх километрах от нашего маршрута находятся.
— Дак это они к нам подошли! Я на маршруте с Гогой был, он подтвердит, — продолжил Рыжий и для подтверждения своего алиби кивнул на смуглого бойца. — У складов мы шли. А капэпэшники за какими-то запчастями для своих машин приехали. Ну, так и пересеклись. Но не суть! Короче, один из них — Витёк, нормальный пацан, рассказал, что с неделю назад два «холодильника» на объект въезжали. Ну эти, машины с восьмью колёсами…
Рыжий сделал паузу, покосился на Коваля и Юру Снежка — ещё одного ефрейтора в их смене. Последний выделялся среди всех белой, как снег, кожей.
— Да видел уже их! — с раздражением ответил Коваль.
— Дак вот, — продолжил рассказчик, — залез он в кузов на осмотр, а там — металлические камеры такие, как в магазинах, только без стёкол. Сплошной металл и подписи краской нашлёпаны на дверцах: «Рыба», «Мясо» и прочее. Ну и идёт, говорит он, значит, между ними — на холодильных камерах замки кодовые, на каждой, и температура там отображается на экранчике, рядом с кнопками. Он чисто для формальности вообще залез туда: день как день был. Прошёл весь тёмный кузов. Потом обратно идёт, фонарём в проход светит, и тут вдруг замигало что‑то рядом. Он смотрит — на одном из металлических шкафов этих экранчик, не как остальные синим светит и градусы показывает, а красным мигает и надпись: «Разморозка». Витёк из кузова кричит: «У вас тут оборудование неисправно!». Ноль, не услышали. Он снова крикнул: «Эй, водила! У тебя оборудование накрылось!». Снова тишина. У кабины, может, стояли все или водитель на КПП документы подписывал, он не знает, но никто не прибежал к нему. И тут, короче, Витя услышал стоны!
— Чего? — почти хором протянули Гога и Коваль.
— Стоны. Он прислушался: из холодильника, что, видимо, размораживался, звуки типа стонов человеческих! Витя с перепугу из кузова выпрыгнул, а водитель уже в кабину своего «холодильника» забрался. Витёк, значит, смотрит: пацаны с КПП шлагбаум подняли, упоры опустили. Он второпях бежит к дежурному, обращается: «Товарищ капитан!». А тот ему: «Всё нормально, мы знаем, иди на пост». И только из рации дежурного слышно было: «Быстрее! Быстрее! Второй пост, пропустить…» — Рыжий замолк, обвёл всех патрульных напряжённым взглядом и добавил шёпотом: «Людей сюда походу привозят. Учёные свои исследования на них проводят!».
Гога рассмеялся:
— Да ну! Загнул ты. Врёт, как дышит, Витёк твой! Наплёл тебе за сигаретку. «Научники» тут какой-то теорией своей занимаются. Какие, на хрен, люди в «холодильниках»? Ты посмотри на них, учёные — это ботаны шуганные. Они с человеком что‑то делать обоссутся.
Лопоухий, сидящий напротив Гоги, улыбнулся. Рыжий пожал плечами с плохо скрываемой досадой на лице и потянулся к своей кружке с чаем.
Юра Снежок, проглотив комок ужина, нарушил тишину:
— Да не. Они точно чё‑то дикое разрабатывают.
Все удивлённо посмотрели в сторону Юры. Коваль спросил, смотря в глаза соседу:
— Откуда знаешь?
Снежок продолжил, разламывая кусок хлеба:
— Дня два назад, короче, иду я, значит, с Жирным по третьему маршруту. Проходим Бор, короче, корпус «научников» и, короче, мимо «полигона» идём. Смотрю, блин, на поле, а оно оцеплено «барабашками». Утро было, блин, а их целая рота на ногах, короче. И стоят в двух метрах друг от друга, короче. Такие чёрные все, короче, на выход прям оделись, блин. Все в брониках, со стволами, короче.
Гога перебил:
— Ближе к делу давай!
— Ну и «научники», короче, с их офицерами — «барабашками» стоят на краю поля. Там, блин, эта… машина ещё была с тарелкой‑антенной, короче. И это, по полю оцепленному, под землёй ползёт будто что‑то. Будто бурят горизонтально, блин, в метре от поверхности, короче. Земля над этой хренью бурящейся, короче, на полметра поднималась. А «научники», короче, наблюдают такие, записывают. Земляные торпеды тут изобретают, короче!
Все присутствующие прыснули смешком. Коваль пожал плечами, лопоухий боец с улыбкой сказал задумчиво:
— Ну не знаю, не знаю.
Сидящий с торца стола сержант Вавилов встряхнул всех своим громким голосом:
— Товарищи детективы, мля, жуйте ускоренно: нам заступать на маршруты через десять минут!
После этого сержант встал, поднял свой автомат с лавки и, доставая скомканную полевую фуражку из-под лямки погона, пошёл к выходу. Солдаты наскоро доели остатки ужина в своих тарелках и, собрав посуду на два подноса из восьми, последовали за Вавиловым к выходу.
Ковыль и Снежок отнесли посуду к широкому окну приёмного отделения посудомойки, поставили подносы на ещё чистый, отделанный нержавеющей сталью подоконник. По ту сторону окна было всего двое солдат из наряда по столовой, остальные, видимо, наводили порядок в помещениях для разделки овощей и мяса. В металлических глубоких раковинах ещё не было «запруд» из тарелок с журчащей из крана водой, поэтому солдаты тихо о чём‑то болтали, не заметив появившиеся на окне подносы.
«Блин, ещё бы чайку», — Коваль с этой мыслью повернул обратно в сторону раздачи: в столовой не было никого, кроме уходящих патрулей, офицера его роты и сотрудника ФББ. — «А, не спалят. Я быстро!». Саблин о чём‑то увлечённо беседовал с сотрудником ФББ, и смотрел совершенно в другую сторону. А «барабашка» Коваля не пугал: контрразведка не вмешивалась в быт солдат за периметром зданий, где проводились секретные разработки или хранились какие‑либо материалы лабораторий, поэтому одиноко бродящий по столовке ефрейтор для них просто не существует. А вот Саблин бы загонял его за такие вольности, но, к счастью, командир сейчас сидел спиной к раздаче.
Рядом с белой кастрюлей чая стоял дневальный из наряда по кухне.
— Налей по-братски! — попросил Коваль, протягивая «поварёнку» сигарету.
— Это дело! — расплылся в улыбке солдат. Он взял сигарету, засунул её за ухо, затем ловко нацедил в кружку напиток и протянул её изнывающему от жажды ефрейтору через полку раздачи.
— От души! — предвкушая, как сейчас смочит пересохшее горло — небольшая порция чая за ужином не спасала в жаркие дни этого лета — выпалил Коваль.
В этот момент в столовой прогремел рык Вавилова:
— Ковыль, мля! Десять секунд на выход! Время пошло!
От неожиданности ефрейтор чуть не выронил кружку. Он залпом выпил содержимое и, кинув посуду на раздачу, рванул к выходу мимо стола офицеров. Внезапно, ефрейтор понял, что сейчас захлебнётся. «Не в то горло, блин!» — пронеслось у него в голове. За доли секунды спазм в дыхательной системе всё же спас его, спровоцировав кашель.
— Гхааа! — ефрейтор потерял равновесие, пробегая мимо офицеров. Чайный фонтан из его рта пришёлся прямо на сотрудника в чёрной форме. Кашляя, стоя на четвереньках, солдат боялся поднять голову. Властный голос, от которого зашевелились волосы на коротко стриженой голове, заставил вздрогнуть:
— Твои лучшие дни — в прошлом! Готовься, раззява! — будто поднимая лезвие гильотины вверх, медленно и чётко произнёс старший оперуполномоченный ФББ.
Перебарывая животный страх, Коваль всё же поднял голову и увидел, как офицер в чёрном пропитывает бумажную салфетку о свою мокрую форму и смотрит на него тёмными, как две чёрные дыры, глазами. Казалось, что это конец.
— В‑в‑виноват, товарищ! — промямлил сквозь волнение ефрейтор.
Сдерживая смех, капитан Саблин крикнул на солдата, вернув его в реальность:
— Беги, мля, на развод патрулей, мамкина радость!
— Да. Я согласен работать на вас, — сказал Артур, расплывшись в улыбке.
— Отлично! — одобрительно вновь протянул руку Дмитрий. — Мы изменим этот мир!
Глава первая. 903-й
Спустя 15 лет.
Летний вечер перетекал в ночь. Сумерки уже скрыли стоящие вдали от дороги деревья. Последние красные лучи закатного солнца исчезали в облаках, парящих над горизонтом. Мерный, неторопливый шаг сопровождался шарканьем подошв армейских ботинок об асфальт. Дорога проходила сквозь небольшие ельники и укрытые россыпью диких цветов поляны. Она связывала собой здания и постройки, отдаленные друг от друга, вписанные в рельеф местности, скрытые от фотофиксаций с воздуха. По этому, седьмому маршруту «Объекта 80» двигался патруль: сержант Вавилов и ефрейтор Коваль. Коренастый, крепкого телосложения сержант шёл почти посередине дороги. Его автомат висел на груди, став чем‑то вроде держателя для массивных рук с широкими ладонями и короткими пальцами. Рукава кителя, закатанные по локоть в течение дня и расправленные после захода солнца — такая форма одежды была утверждена в гарнизоне для летнего периода года — уже успели промокнуть от пота. Казалось, что из‑за влаги чёрные и серые кляксы камуфляжа стали ещё темнее. Бронежилет привычно натирал массивные плечи сержанта, его лямки легли в малозаметные борозды на плечах, скрытые одеждой — полк охраны «Объекта 80» долго и часто пребывал в состоянии боевой готовности, при полной экипировке. У правой ключицы, на клипсе, держалась потрескивающая, хрипящая рация. Её тонкую черную антенну периодически касался стебель осоки, кончик которого лениво жевал курносый светловолосый Вавилов.
Худой, сутуловатый ефрейтор шёл левее, по обочине дорожного полотна. Уставший, с винтовкой на плече и тяжёлым бронежилетом на теле он, скорее, волочил ноги, чем переставлял их. Каждый второй‑третий шаг становился шорканьем из‑за «разболтанной» походки парня. Его длинный тонкий нос всю дорогу был желанным местом для комаров. Изредка Коваль сгонял их своими вытянутыми паучьими пальцами.
— Слышь? — спросил сержант, смотря на окрашенные закатным солнцем красные облака вдали.
— М? — то ли простонал, то ли промычал Коваль.
— Или мышь? — в голосе Вавилова слышалась скрытая издёвка.
— Что? — ефрейтор, наконец, очнулся от монотонной ходьбы.
— Чё скис, мля, Ковыль? — приказным тоном, в шутку гаркнул коренастый спутник. — О «барабашках» волнуешься?
Коваль, не меняя шаг, перевёл задумчивый взгляд с сержанта на уходящую вперёд дорогу и приближающиеся массивы складов. Тяжело выдохнув, он ответил:
— Да. Немного.
* * *
Пару часов назад у одной из рот полка охраны был ужин. Столовая встретила дежурные патрули 3‑й смены привычным тошнотворным запахом варева. Раздача — полоса в виде длинного металлического столика шириной в поднос — была границей между ищущим и искомым, желающим и желаемым, ватагой голодных, потных вояк и кастрюлей котлет. В этом небольшом зале каждый боец в порядке очереди получал белые тарелки с едой и, продвигая поднос по зеркальному покрытию из нержавеющей стали, забирал кружку с чаем в конце раздачи. После этой приятной процедуры его ждала скамья из листа ДСП, привинченного несколькими винтами к железному каркасу. За этим небольшим столом на восемь человек, среди братьев по оружию и обжорству, Коваль мог почувствовать истинное счастье. Для него всё это стало привычным: шесть месяцев в строевой части отбили напрочь привычку выбирать еду, одежду, социум, а ещё два месяца в статусе контрактника здесь — в «восьмидесятке», окончательно сделали единственной дорогой в рай потёртый розовый кафель пола в столовке. Каждая ложка супа, кружка чая, крик: «Рота подъём!», очередной заполненный патронами магазин винтовки, оставляли всё новые и новые камуфляжные кляксы на его душе, на его образе мыслей. Казалось, что другой жизни никогда и не было.
Поставив винтовку к стене рядом со скамейкой, ефрейтор Ковыль — такое прозвище закрепилось за ним в роте охраны — сел за стол к уже вовсю жующим товарищам. В столовке сейчас людей было немного, но всё равно в воздухе висела какофония. В единый гул слились случайные удары вилками о тарелки, ругань поваров — таких же солдат, но из другой роты, суетящихся у больших электроплит и духовок — шум посудомоечного отделения кухни.
Третья смена патрулей ужинала раньше всех. Но кроме неё у центрального прохода, за длинным, человек на двенадцать, столом, со стульями вместо лавок, сидели люди. Это были капитан Саблин, командир 2‑й роты 9‑го полка охраны в/ч 00082, и незнакомый офицер Федерального Бюро Безопасности. Незнакомец был в стандартной для своего ведомства чёрной полевой форме. На погонах вместо привычных армейских звёзд были закреплены два значка в виде миниатюрных золотых мечей. В специальных званиях ФББ никто из военных не разбирался, да и ни к чему им это было. На объекте войска и бюро были двумя параллельными мирами: каждая сторона имела своих покровителей, свою «территорию обитания» и свои задачи. Многие догадывались, а некоторые утверждали, что и сами слышали об одной из задач ФББ на «восьмидесятке»: выявление шпионов в рядах военных. Об этом старались не думать, но сам факт того, что нарушители армейской дисциплины убывали на гауптвахту под конвоем из сотрудников ФББ, а не военной полиции, заставлял вновь и вновь обсуждать неформальные, расширенные полномочия контрразведчиков на «Объекте 80».
Прихлюпывая чаем, негромко, но достаточно внятно для семерых однополчан, солдат с прозвищем Рыжий подметил:
— А у «барабашек»-то ротация.
Сосед этого рыжеволосого парня одобрительно мотнул смуглой головой и, продолжая ловить остатки тушеной капусты по тарелке вилкой, добавил:
— Недавно здесь. Форма — целочка!
Остальные бойцы третьей смены аккуратно, в шесть пар глаз, осмотрели сидящего за офицерским столом сотрудника ФББ, беседующего с Саблиным. Коваль почувствовал неприязнь ко всему живому, исходящую от лица «барабашки»: острый нос, почти незаметные, сливающиеся с впалыми щеками губы, и глубоко посаженные чёрные глаза, будто два уголька от потухшего костра жизни.
Лопоухий младший сержант, сидевший напротив смуглого пулемётчика, прошептал:
— А когда им вспотеть‑то? Морду кирпичом с утра сделали и бродят по корпусам, шпиёнов в штукатурке высматривают. Там и не запылится форма!
Улыбки промелькнули по лицам жующей оравы.
— Да не, у них посерьёзнее работка, — после смешка вставил Рыжий.
— С какого перепугу? — недоверчиво произнёс лопоухий вояка.
— Да вот, курил я сегодня с одним капэпэшником. Ну, тот с полка, что у центрального въезда стоят. Дак вот…
Вавилов, насупив брови, остановил:
— А ты чё у капэпэшников делал? Они в трёх километрах от нашего маршрута находятся.
— Дак это они к нам подошли! Я на маршруте с Гогой был, он подтвердит, — продолжил Рыжий и для подтверждения своего алиби кивнул на смуглого бойца. — У складов мы шли. А капэпэшники за какими-то запчастями для своих машин приехали. Ну, так и пересеклись. Но не суть! Короче, один из них — Витёк, нормальный пацан, рассказал, что с неделю назад два «холодильника» на объект въезжали. Ну эти, машины с восьмью колёсами…
Рыжий сделал паузу, покосился на Коваля и Юру Снежка — ещё одного ефрейтора в их смене. Последний выделялся среди всех белой, как снег, кожей.
— Да видел уже их! — с раздражением ответил Коваль.
— Дак вот, — продолжил рассказчик, — залез он в кузов на осмотр, а там — металлические камеры такие, как в магазинах, только без стёкол. Сплошной металл и подписи краской нашлёпаны на дверцах: «Рыба», «Мясо» и прочее. Ну и идёт, говорит он, значит, между ними — на холодильных камерах замки кодовые, на каждой, и температура там отображается на экранчике, рядом с кнопками. Он чисто для формальности вообще залез туда: день как день был. Прошёл весь тёмный кузов. Потом обратно идёт, фонарём в проход светит, и тут вдруг замигало что‑то рядом. Он смотрит — на одном из металлических шкафов этих экранчик, не как остальные синим светит и градусы показывает, а красным мигает и надпись: «Разморозка». Витёк из кузова кричит: «У вас тут оборудование неисправно!». Ноль, не услышали. Он снова крикнул: «Эй, водила! У тебя оборудование накрылось!». Снова тишина. У кабины, может, стояли все или водитель на КПП документы подписывал, он не знает, но никто не прибежал к нему. И тут, короче, Витя услышал стоны!
— Чего? — почти хором протянули Гога и Коваль.
— Стоны. Он прислушался: из холодильника, что, видимо, размораживался, звуки типа стонов человеческих! Витя с перепугу из кузова выпрыгнул, а водитель уже в кабину своего «холодильника» забрался. Витёк, значит, смотрит: пацаны с КПП шлагбаум подняли, упоры опустили. Он второпях бежит к дежурному, обращается: «Товарищ капитан!». А тот ему: «Всё нормально, мы знаем, иди на пост». И только из рации дежурного слышно было: «Быстрее! Быстрее! Второй пост, пропустить…» — Рыжий замолк, обвёл всех патрульных напряжённым взглядом и добавил шёпотом: «Людей сюда походу привозят. Учёные свои исследования на них проводят!».
Гога рассмеялся:
— Да ну! Загнул ты. Врёт, как дышит, Витёк твой! Наплёл тебе за сигаретку. «Научники» тут какой-то теорией своей занимаются. Какие, на хрен, люди в «холодильниках»? Ты посмотри на них, учёные — это ботаны шуганные. Они с человеком что‑то делать обоссутся.
Лопоухий, сидящий напротив Гоги, улыбнулся. Рыжий пожал плечами с плохо скрываемой досадой на лице и потянулся к своей кружке с чаем.
Юра Снежок, проглотив комок ужина, нарушил тишину:
— Да не. Они точно чё‑то дикое разрабатывают.
Все удивлённо посмотрели в сторону Юры. Коваль спросил, смотря в глаза соседу:
— Откуда знаешь?
Снежок продолжил, разламывая кусок хлеба:
— Дня два назад, короче, иду я, значит, с Жирным по третьему маршруту. Проходим Бор, короче, корпус «научников» и, короче, мимо «полигона» идём. Смотрю, блин, на поле, а оно оцеплено «барабашками». Утро было, блин, а их целая рота на ногах, короче. И стоят в двух метрах друг от друга, короче. Такие чёрные все, короче, на выход прям оделись, блин. Все в брониках, со стволами, короче.
Гога перебил:
— Ближе к делу давай!
— Ну и «научники», короче, с их офицерами — «барабашками» стоят на краю поля. Там, блин, эта… машина ещё была с тарелкой‑антенной, короче. И это, по полю оцепленному, под землёй ползёт будто что‑то. Будто бурят горизонтально, блин, в метре от поверхности, короче. Земля над этой хренью бурящейся, короче, на полметра поднималась. А «научники», короче, наблюдают такие, записывают. Земляные торпеды тут изобретают, короче!
Все присутствующие прыснули смешком. Коваль пожал плечами, лопоухий боец с улыбкой сказал задумчиво:
— Ну не знаю, не знаю.
Сидящий с торца стола сержант Вавилов встряхнул всех своим громким голосом:
— Товарищи детективы, мля, жуйте ускоренно: нам заступать на маршруты через десять минут!
После этого сержант встал, поднял свой автомат с лавки и, доставая скомканную полевую фуражку из-под лямки погона, пошёл к выходу. Солдаты наскоро доели остатки ужина в своих тарелках и, собрав посуду на два подноса из восьми, последовали за Вавиловым к выходу.
Ковыль и Снежок отнесли посуду к широкому окну приёмного отделения посудомойки, поставили подносы на ещё чистый, отделанный нержавеющей сталью подоконник. По ту сторону окна было всего двое солдат из наряда по столовой, остальные, видимо, наводили порядок в помещениях для разделки овощей и мяса. В металлических глубоких раковинах ещё не было «запруд» из тарелок с журчащей из крана водой, поэтому солдаты тихо о чём‑то болтали, не заметив появившиеся на окне подносы.
«Блин, ещё бы чайку», — Коваль с этой мыслью повернул обратно в сторону раздачи: в столовой не было никого, кроме уходящих патрулей, офицера его роты и сотрудника ФББ. — «А, не спалят. Я быстро!». Саблин о чём‑то увлечённо беседовал с сотрудником ФББ, и смотрел совершенно в другую сторону. А «барабашка» Коваля не пугал: контрразведка не вмешивалась в быт солдат за периметром зданий, где проводились секретные разработки или хранились какие‑либо материалы лабораторий, поэтому одиноко бродящий по столовке ефрейтор для них просто не существует. А вот Саблин бы загонял его за такие вольности, но, к счастью, командир сейчас сидел спиной к раздаче.
Рядом с белой кастрюлей чая стоял дневальный из наряда по кухне.
— Налей по-братски! — попросил Коваль, протягивая «поварёнку» сигарету.
— Это дело! — расплылся в улыбке солдат. Он взял сигарету, засунул её за ухо, затем ловко нацедил в кружку напиток и протянул её изнывающему от жажды ефрейтору через полку раздачи.
— От души! — предвкушая, как сейчас смочит пересохшее горло — небольшая порция чая за ужином не спасала в жаркие дни этого лета — выпалил Коваль.
В этот момент в столовой прогремел рык Вавилова:
— Ковыль, мля! Десять секунд на выход! Время пошло!
От неожиданности ефрейтор чуть не выронил кружку. Он залпом выпил содержимое и, кинув посуду на раздачу, рванул к выходу мимо стола офицеров. Внезапно, ефрейтор понял, что сейчас захлебнётся. «Не в то горло, блин!» — пронеслось у него в голове. За доли секунды спазм в дыхательной системе всё же спас его, спровоцировав кашель.
— Гхааа! — ефрейтор потерял равновесие, пробегая мимо офицеров. Чайный фонтан из его рта пришёлся прямо на сотрудника в чёрной форме. Кашляя, стоя на четвереньках, солдат боялся поднять голову. Властный голос, от которого зашевелились волосы на коротко стриженой голове, заставил вздрогнуть:
— Твои лучшие дни — в прошлом! Готовься, раззява! — будто поднимая лезвие гильотины вверх, медленно и чётко произнёс старший оперуполномоченный ФББ.
Перебарывая животный страх, Коваль всё же поднял голову и увидел, как офицер в чёрном пропитывает бумажную салфетку о свою мокрую форму и смотрит на него тёмными, как две чёрные дыры, глазами. Казалось, что это конец.
— В‑в‑виноват, товарищ! — промямлил сквозь волнение ефрейтор.
Сдерживая смех, капитан Саблин крикнул на солдата, вернув его в реальность:
— Беги, мля, на развод патрулей, мамкина радость!