Хотела удрать, но я удержал ее за плечо.
– Почему? Потому что он твоего возраста? Я сейчас зубы ему выбью, может, тогда стошнит? Ты с ним спишь? Хочешь, я сам его об этом спрошу?
– Убери руку, я хочу пройти. Я не намерена отвечать на твои наглые вопросы»
– С чего бы это? Я работаю. Я теперь разведенная, и пособия от тебя не получаю.
– Тебе нужны деньги? Я дам. Говори сколько. Сейчас переведу!
– Мне твои подачки не нужны!
Замахнулся и влепил кулак в стену возле ее лица.
– Ты с ним спишь? Да или нет? Отвечай! Да, бл*дь, или нет?
– Не твое дело!
Какого хрена она сейчас такая красивая? Какого бл*дского хера блестят так глаза, и губы такие, и кожа матовая, нежная, и волосы с ума сводят. Так и пахнут яблоком.
Много лет назад я ее возле этого туалета… и сам поплыл, член, как каменный стоит, штаны оттопыривает.
– Уходи отсюда, я сказал! Быстро!
– Ты мне не указ. Я работаю и работу свою закончу.
– Как работаешь? В постели этого урода?
– В отличие от тебя, мне необязательно трахать все, что движется!
Сучка! Ударила… и я схватил ее за горло, толкнул назад.
– Ты трахаешь все, что моложе тебя, да? Трахаешь мальчиков на работе! Влюбляешься направо и налево. Какое у тебя… сердце-проститутка. Сколько любовей туда вмещается? А жирного как всунешь? По частям? Или растянется? А может, ты используешь смазку, а, Оксана?
– Замолчи! – шипит мне в лицо. – Когда-нибудь ты пожалеешь обо всем, что говоришь мне!
– Это угроза?
– Нет… это правда.
– Какая правда? Какой правды я еще не знаю? Что может быть отвратительней того, что я вижу сейчас?
Впилась в мою руку сжимающую ее горло.
– Ты знаешь только то, что видишь. Вот и знай себе дальше! Тебя ведь твой вариант всецело устраивает!
– Мой вариант? А есть другой?
Как же она близко и как же она пахнет чем-то запретно сладостным, чем-то невыносимо запредельно дурманящим. Я ведусь, я плыву, меня просто расплющивает рядом с ней, и мою волю крошит, как пенопласт.
– Ты…ты его, правда, любила, Оксана?
Не знаю, зачем спросил, а сам наклонился и нюхаю ее лицо, ее кожу, ее волосы у виска. И стонать хочется от удовольствия.
– Кого?
– Того…покойника своего…любила?
В глаза ей смотрю, в омуты эти зеленые, в мои персональные озера смерти, в которых тонет все: самоуважение, гордость, ненависть, презрение. Я вижу, как сам полыхаю на дне ее глаз.
– Любила.
Выдохнула и очарование пропало. Исчезло вместе с ядовитыми словами.
– Могла бы солгать.
– Зачем? Ты же так хотел услышать правду!
Оттолкнула меня и дёрнула ручку двери, а я ее животом в нее вдавил.
– Какая же ты тварь! Тебя дети ждали… я ждал. А ты, бл*, работала. С этим ублюдком. За деньги.
– Отпусти меня!
– Отпущу. Сейчас. Две минуты! Послушаешь меня, и отпущу!
– Отпусти, Руслан!
– Ты дослушай!
– Просто отпусти! Умоляююю, отпусти меня! – прозвучало так отчаянно, так с надрывом, что я разжал руки. – Не прикасайся! Не трогай!
– Значит, настолько уже опротивел?
– Да…настолько.
– Ну и иди к нему. К своему жиробасу. Иди, поищи лупой его стручок и хорошо ему отсоси.
Повернулась и изо всех сил ударила меня по лицу, а я руку перехватил и вбил ее в стену. Дрянь. Мне хотелось ее придушить прямо здесь и сейчас. Свернуть ей шею. В этот момент она не была моей женой, матерью моих детей. Она была красной тряпкой для обезумевшего голодного быка. И маячила передо мной, дразнила, разъяряла, бесила так, что я мог взодраться на стены.
– Тваарь! – схватил за руки и к рукомойнику, лицом в зеркало, над раковиной нагнул, заставляя извиваться, чтобы вырваться, хватая за трусы, стягивая их вниз, несмотря на сопротивление.
– Не смей!
– Я тоже заплачУ. Не дергайся. А то нас застукают… ты же не хочешь, чтоб твой боров узнал, кто ты мне, да? Вот и заткнись!
– Не трогай. Я тебя не хочу! Слышишь? Не. Хочу. Тебя!
– Насрать! Просто заткнись! Я хочу!
И она замолчала, пока я задирал ее проклятое красное платье, поднимал ее ногу под колено, упираясь на раковину, расстегивал ширинку и доставал окаменевший от похоти член. Провел пальцами по ее промежности, а там мокро, и злобно зарычал в ухо:
– Не хочешь, да? А течешь тогда от чего?
Молчит, ладони скользят по зеркалу, оставляя следы от пальцев, а я пристраиваюсь сзади, поднимая рубашку и заполняя ее одним сильным толчком так глубоко, чтоб дернулась всем телом, за волосы к себе поднял, перехватывая за шею, видя наше отражение. И там, внутри ее тела так хорошо, так дьявольски хорошо, что мне кажется, я готов кончить прямо сейчас. Ее лицо с закрытыми глазами и свое осатаневшее от похоти, злости, ревности, отчаяния. И ненавижу ее, себя. За то, что не устоял, за то, что готов ее вот так, без согласия в туалете… Да где угодно. Чтоб на мгновения опять своей почувствовать.
С глухими стонами вбиваюсь в нее, закатив глаза, зарываясь лицом в волосы на затылке, прислоняясь грудью к ее спине, не выдерживая, целуя эти завитки волос, этот затылок с ямкой посередине, маленькие кольца волос. Руки скользят по ее животу к груди, обхватывая жадными ладонями. Как же я соскучился по ней, по ее телу, запаху… по всей ней рядом с собой. По ней… когда она моя.
Едва я ослабил хватку, как она резко оперлась на зеркало и силой оттолкнулась, сбрасывая меня с себя, и, повернувшись ко мне, впилась ногтями в мою шею, оставляя рваные полосы. Заставляя отрезветь от боли и неожиданности.
– Никогда не смей ко мне прикасаться! Слышишь? Не смей со мной вот так! Не смей!
По щекам слезы катятся, и я чувствую, как мои наливаются такими же слезами. Сука… раздавила меня, проехалась по мне поездом. Я же весь разломанный, я… труп.
Умыла лицо и выскочила из туалета, оставив меня стоять со спущенными штанами возле раковины. Член упал, и по шее катились струйки крови. Смыл их, промокнул туалетной бумагой, оделся, заправил рубашку. Во рту остался привкус ее кожи и жуткой горечи.
Выдохнул, пригладил волосы и вышел из туалета.
Не знаю, какого хрена происходит и почему она здесь, но я узнаю. Я не люблю чего-то не понимать. Ненавижу чувствовать себя идиотом.
Какую игру ты затеяла, Оксана? Какого черта творишь?
Я не мог поверить, что она легла к Зарецкому ради денег. Это было бы слишком. Я бы пустил себе пулю в голову, если бы оказался прав.
Вернулся в зал, полный гостей, нашел взглядом Снежану и выдернул ее из компании, оттащил на веранду.
– Слушай меня, жена. Завтра я хочу быть приглашенным в офис твоего брата и обговаривать с ним условия нашего сотрудничества. Если этого не произойдет…
– Что ты сделаешь, мальчик? Побьешь меня? Придушишь?
Ее пальцы ухватили меня за член. Я сбросил ее руку.
– Нет. Я с тобой разведусь!
– Какие мы грозные. – и вдруг схватила меня за подбородок, повернула лицо, всматриваясь в шею.
– Это кто тебя так?
– Какая разница? Подрался!
– С бабой с длинными ногтями?
– Кошка поцарапала.
Снежана перестала улыбаться и сжала губы в одну линию.
– Мы договаривались, что ты трахаешь только меня. Что не будет левых шалав. А вместо этого ты подцепил какую-то девку у меня под носом? Еще раз так сделаешь, и мы, правда, разведемся, и забудь про свои сраные бумажки.
– Почему? Потому что он твоего возраста? Я сейчас зубы ему выбью, может, тогда стошнит? Ты с ним спишь? Хочешь, я сам его об этом спрошу?
– Убери руку, я хочу пройти. Я не намерена отвечать на твои наглые вопросы»
– С чего бы это? Я работаю. Я теперь разведенная, и пособия от тебя не получаю.
– Тебе нужны деньги? Я дам. Говори сколько. Сейчас переведу!
– Мне твои подачки не нужны!
Замахнулся и влепил кулак в стену возле ее лица.
– Ты с ним спишь? Да или нет? Отвечай! Да, бл*дь, или нет?
– Не твое дело!
Какого хрена она сейчас такая красивая? Какого бл*дского хера блестят так глаза, и губы такие, и кожа матовая, нежная, и волосы с ума сводят. Так и пахнут яблоком.
Много лет назад я ее возле этого туалета… и сам поплыл, член, как каменный стоит, штаны оттопыривает.
– Уходи отсюда, я сказал! Быстро!
– Ты мне не указ. Я работаю и работу свою закончу.
– Как работаешь? В постели этого урода?
– В отличие от тебя, мне необязательно трахать все, что движется!
Сучка! Ударила… и я схватил ее за горло, толкнул назад.
– Ты трахаешь все, что моложе тебя, да? Трахаешь мальчиков на работе! Влюбляешься направо и налево. Какое у тебя… сердце-проститутка. Сколько любовей туда вмещается? А жирного как всунешь? По частям? Или растянется? А может, ты используешь смазку, а, Оксана?
– Замолчи! – шипит мне в лицо. – Когда-нибудь ты пожалеешь обо всем, что говоришь мне!
– Это угроза?
– Нет… это правда.
– Какая правда? Какой правды я еще не знаю? Что может быть отвратительней того, что я вижу сейчас?
Впилась в мою руку сжимающую ее горло.
– Ты знаешь только то, что видишь. Вот и знай себе дальше! Тебя ведь твой вариант всецело устраивает!
– Мой вариант? А есть другой?
Как же она близко и как же она пахнет чем-то запретно сладостным, чем-то невыносимо запредельно дурманящим. Я ведусь, я плыву, меня просто расплющивает рядом с ней, и мою волю крошит, как пенопласт.
– Ты…ты его, правда, любила, Оксана?
Не знаю, зачем спросил, а сам наклонился и нюхаю ее лицо, ее кожу, ее волосы у виска. И стонать хочется от удовольствия.
– Кого?
– Того…покойника своего…любила?
В глаза ей смотрю, в омуты эти зеленые, в мои персональные озера смерти, в которых тонет все: самоуважение, гордость, ненависть, презрение. Я вижу, как сам полыхаю на дне ее глаз.
– Любила.
Выдохнула и очарование пропало. Исчезло вместе с ядовитыми словами.
– Могла бы солгать.
– Зачем? Ты же так хотел услышать правду!
Оттолкнула меня и дёрнула ручку двери, а я ее животом в нее вдавил.
– Какая же ты тварь! Тебя дети ждали… я ждал. А ты, бл*, работала. С этим ублюдком. За деньги.
– Отпусти меня!
– Отпущу. Сейчас. Две минуты! Послушаешь меня, и отпущу!
– Отпусти, Руслан!
– Ты дослушай!
– Просто отпусти! Умоляююю, отпусти меня! – прозвучало так отчаянно, так с надрывом, что я разжал руки. – Не прикасайся! Не трогай!
– Значит, настолько уже опротивел?
– Да…настолько.
– Ну и иди к нему. К своему жиробасу. Иди, поищи лупой его стручок и хорошо ему отсоси.
Повернулась и изо всех сил ударила меня по лицу, а я руку перехватил и вбил ее в стену. Дрянь. Мне хотелось ее придушить прямо здесь и сейчас. Свернуть ей шею. В этот момент она не была моей женой, матерью моих детей. Она была красной тряпкой для обезумевшего голодного быка. И маячила передо мной, дразнила, разъяряла, бесила так, что я мог взодраться на стены.
– Тваарь! – схватил за руки и к рукомойнику, лицом в зеркало, над раковиной нагнул, заставляя извиваться, чтобы вырваться, хватая за трусы, стягивая их вниз, несмотря на сопротивление.
– Не смей!
– Я тоже заплачУ. Не дергайся. А то нас застукают… ты же не хочешь, чтоб твой боров узнал, кто ты мне, да? Вот и заткнись!
– Не трогай. Я тебя не хочу! Слышишь? Не. Хочу. Тебя!
– Насрать! Просто заткнись! Я хочу!
И она замолчала, пока я задирал ее проклятое красное платье, поднимал ее ногу под колено, упираясь на раковину, расстегивал ширинку и доставал окаменевший от похоти член. Провел пальцами по ее промежности, а там мокро, и злобно зарычал в ухо:
– Не хочешь, да? А течешь тогда от чего?
Молчит, ладони скользят по зеркалу, оставляя следы от пальцев, а я пристраиваюсь сзади, поднимая рубашку и заполняя ее одним сильным толчком так глубоко, чтоб дернулась всем телом, за волосы к себе поднял, перехватывая за шею, видя наше отражение. И там, внутри ее тела так хорошо, так дьявольски хорошо, что мне кажется, я готов кончить прямо сейчас. Ее лицо с закрытыми глазами и свое осатаневшее от похоти, злости, ревности, отчаяния. И ненавижу ее, себя. За то, что не устоял, за то, что готов ее вот так, без согласия в туалете… Да где угодно. Чтоб на мгновения опять своей почувствовать.
С глухими стонами вбиваюсь в нее, закатив глаза, зарываясь лицом в волосы на затылке, прислоняясь грудью к ее спине, не выдерживая, целуя эти завитки волос, этот затылок с ямкой посередине, маленькие кольца волос. Руки скользят по ее животу к груди, обхватывая жадными ладонями. Как же я соскучился по ней, по ее телу, запаху… по всей ней рядом с собой. По ней… когда она моя.
Едва я ослабил хватку, как она резко оперлась на зеркало и силой оттолкнулась, сбрасывая меня с себя, и, повернувшись ко мне, впилась ногтями в мою шею, оставляя рваные полосы. Заставляя отрезветь от боли и неожиданности.
– Никогда не смей ко мне прикасаться! Слышишь? Не смей со мной вот так! Не смей!
По щекам слезы катятся, и я чувствую, как мои наливаются такими же слезами. Сука… раздавила меня, проехалась по мне поездом. Я же весь разломанный, я… труп.
Умыла лицо и выскочила из туалета, оставив меня стоять со спущенными штанами возле раковины. Член упал, и по шее катились струйки крови. Смыл их, промокнул туалетной бумагой, оделся, заправил рубашку. Во рту остался привкус ее кожи и жуткой горечи.
Выдохнул, пригладил волосы и вышел из туалета.
Не знаю, какого хрена происходит и почему она здесь, но я узнаю. Я не люблю чего-то не понимать. Ненавижу чувствовать себя идиотом.
Какую игру ты затеяла, Оксана? Какого черта творишь?
Я не мог поверить, что она легла к Зарецкому ради денег. Это было бы слишком. Я бы пустил себе пулю в голову, если бы оказался прав.
Вернулся в зал, полный гостей, нашел взглядом Снежану и выдернул ее из компании, оттащил на веранду.
– Слушай меня, жена. Завтра я хочу быть приглашенным в офис твоего брата и обговаривать с ним условия нашего сотрудничества. Если этого не произойдет…
– Что ты сделаешь, мальчик? Побьешь меня? Придушишь?
Ее пальцы ухватили меня за член. Я сбросил ее руку.
– Нет. Я с тобой разведусь!
– Какие мы грозные. – и вдруг схватила меня за подбородок, повернула лицо, всматриваясь в шею.
– Это кто тебя так?
– Какая разница? Подрался!
– С бабой с длинными ногтями?
– Кошка поцарапала.
Снежана перестала улыбаться и сжала губы в одну линию.
– Мы договаривались, что ты трахаешь только меня. Что не будет левых шалав. А вместо этого ты подцепил какую-то девку у меня под носом? Еще раз так сделаешь, и мы, правда, разведемся, и забудь про свои сраные бумажки.