– Это правда… Я люблю его, а не тебя и, если ты нас убьешь, ничего не изменится… Стреляй или отпусти.
Он заорал. Это было больше похоже на рев животного.
– Отпустить? Да? Я похож на лоха, который это сделает? Отпустить тебя…с ним?
Направил пистолет в сторону и, глядя мне в глаза, скривившись так, словно у него разворочено все тело, несколько раз нажал на курок. После первого выстрела Игорь глухо вскрикнул… дальше пули уже врезались в мертвое тело.
«Поджаривайся с треском, ублюдок, да утянут тебя демоны в преисподнюю».
А по щекам потекли слезы. Я боль Руслана в себя впитывала каждой клеткой, каждой порой, я от этой боли едва на ногах держалась. Вытерпеть надо. Выдержать… Было ли мне страшно, что сейчас он выстрелит в меня? Не знаю… я была настолько омертвевшей, что уже ничего не боялась. Только за детей… только за то, что они ни в чем не виноваты, и что я не думала, насколько сорвет тормоза у Руслана.
Держит меня на прицеле, рука дрожит, он весь дергается, и глаза блестят. Он то стискивает зубы, то открывает рот, чтоб схватить жадно воздух.
– Я… я мог бы сказать, что смогу обо всем забыть. Могу…могу понять, что в этом была и моя вина…, наверное, могу. Но… я не смогу с этим жить! Слышишь? Я не смогу с этим жить дальше!
– Никто не сможет. И я не смогу.., – и контрольным добавила, – и не хочу. Я не хочу с тобой быть… даже если бы ты меня простил, Руслан.
– Я сейчас тебя убью, Оксана. Ты это понимаешь?
Кивнула и сдавила его запястье с пистолетом, глядя, как и по его щекам катятся слезы.
– Это ничего не изменит, – хрипло ответила ему, – только оставит сиротами твоих детей. Я… я говорила, что уйду от тебя, Руслан. Этот момент настал. Я больше не буду с тобой. Отпусти меня. Отпусти меня и детей… или убей. Только что ты скажешь им?
И посмотрела ему прямо в глаза. Лучше бы я этого не делала. Лучше бы я так и стояла, закрыв свои. Но наши взгляды встретились, и я судорожно всхлипнула, видя перед собой мертвеца. Он поднял руку с пистолетом, и я медленно закрыла веки, когда раздался выстрел.
Ранее…
Я послал ее на хер, чокнутую сучку сестру Зарецкого. Не прямым текстом, но язык чесался. В любом случае ей нравилась эта игра. Есть такие женщины, чем дальше их отшвыриваешь носком сапога, тем усерднее они ползут на коленях обратно, роняя слюни на те самые подошвы, которыми их припечатали к полу. И ей нравилось, что она не может заполучить то, что хочет… Я еще успею с ней разобраться. Пусть исходится слюнями и пишет мне, как сладко мастурбирует в ванной, представляя мой член у себя во рту. Меня не возбуждала ни одна из ее фантазий. У меня была рядом. Живая, самая оху**ная фантазия, воплощенная в жизнь. Любимая женщина.
И мне надо было разобраться с той херней, что происходит у меня дома. Хотя бы недельку на то, чтобы Оксана успокоилась и дала мне возможность расхлебать все то дерьмо, в которое я влез, благодаря семейству Вороновых, чтоб их. И в то же время мне казалось, что этот срок невероятно мал для нас с Оксаной. Я обещал новую жизнь, обещал нас вместе двадцать четыре на семь, а сам… Она ведь права, я не дома. Меня нет. Подожди, любимая. Дай мне все решить, и будет. У нас с тобой столько всего будет, что ты будешь шататься от счастья. Мы ведь только начали. Вся жизнь впереди. И от мысли об этом сладко сосало под ложечкой.
Но все шло не так, я в какой-то момент что-то упустил, где-то наше счастье сломалось, дало трещину и начало обсыпаться зыбучим песком сквозь пальцы. Я хватался за нее, я скручивал вокруг нее колючую проволоку и приматывал ее к себе, исступленно врезался в ее тело, шептал ей о любви, заставлял забыть о всякой ерунде, которая лезла в ее голову. Она нужна мне сейчас рядом. Она мне нужна, чтобы пережить этот отрывок очередной вонючей ямы. Тыл. Мой надежный и непробиваемый. По крайней мере я так думал. Я был в этом уверен.
Пока она рядом, ничего ведь не страшно, да? Апокалипсис может настать, но она меня любит, и хер с ним с апокалипсисом. Но в этой жизни нельзя быть ни в чем уверенным. В этой жизни, мать вашу, на каждом углу может ждать бездна мрака и могила, в которую тебя закопают живьем. А я еще ненавидел себя за ложь, за то, что не могу пока сказать ей правду, но пока она в моих объятиях, я все равно живу, я дышу, я человек.
Пока мы есть друг у друга. А потом этот отрезок чертового дерьма закончится. У меня все под контролем. Каждый шаг и каждая секунда. Я знаю, с чего все начнется и чем закончится. Так мне казалось… Единственное, что я не мог держать в руках – это себя самого рядом с Оксаной. Мне всегда до жути было страшно ее потерять. Наверное, осталось осадком то самое ощущение, когда я понимал, что она не моя и никогда моей не станет. Я знал, что такое делить ее с другим, знал, что такое выцарапать ее с мясом для себя, пойти на все лишь бы моя, лишь бы со мной. Эта женщина может раздавить меня, размазать по стенке, она даже не представляет, насколько я в ее власти и на что готов ради нее и наших детей. С ней рядом стиралось прошлое, я становился другим. Я верил, что у нас может быть обычная жизнь, обычные и самые простые радости. Растворялся в ней, в наших детях. Мои мечты были мелкими, обыденными, скучными – отдых вместе, дурацкие ее фильмы вечером перед телевизором, барбекю на природе, и она… просто она рядом. И я их воплощал. Пусть нечасто. Пусть раз в месяц… Но, бл*дь, если ей надо больше, я дам. Только позже. Не сейчас. И эта тоска, эта боль в ее глазах. Как будто я… как будто я причинял ей страдания, а я понимал, что ни в чем не виноват и это драло душу. Мне хотелось ее трясти и орать ЧЕГО ТЫ ХОЧЕЬ, ТВОЮ МАТЬ?! Я становился бешеным и, если раньше она действовала на меня успокаивающе, то сейчас с каждым днем я будоражился все больше, я буквально ощущаю, как нагнетается между нами, как раскаляется воздух. Бывали мгновения, когда я хотел ее ударить. И не мог. За каждый упрек, за каждый этот взгляд, за каждый раз, когда хлопала перед моим носом дверью. Я не мог понять, какого хера происходит. Почему в ее глазах столько разочарования, боли, отчаяния.
Я брал себя в руки, я сдерживался, старался не сорваться. Как назло Воронов не выходил на связь. Ушел в подполье, а у меня в руках гребаные бумажки, на которые открывается охота. Плюнул, бросил все. Помчался к ней. Неделю держать ее в объятиях. Трахать до исступления, слушать ее крики, вдыхать запах, целовать губы. Слышать от нее, что любит. Выбивать любыми способами эти признания. Уверенность, которую она всегда мне давала. Сейчас я остро в ней нуждался, а Оксана как назло отдаляется все дальше и дальше.
Как будто чувствовала, что я что-то задумал и лгу ей, но ведь она ничего об этом не знала. О бумагах. Я был в этом уверен.
А потом все отошло на второй план. Она со мной. Целыми днями и ночами, и я начал забывать о проблемах. С ней рядом всегда так. Остальное теряет смысл. И шум, крики детей, их смех. И снова мы обычная семья. Счастливые, влюбленные, нам хорошо.
Я успел забыть, что, когда слишком хорошо, дальше будет очень больно. Так больно, что останется только пустить себе пулю в рот. Я открыл глаза и смотрел в потолок, пытаясь понять, как уснул в одежде. Почему в голове все шумит, как после алкоголя, а я ни черта не пил. Минуты на то, чтобы сообразить, резкое движение в сторону, в другую. Я один. Ее нет. Постель застелена. Дом остыл. Холод собачий. Позвал в темноту:
– Оксана!
А внутри уже расползается мерзлота, расползается вонючий, горький туман сомнений. Резко подорвался и уже громко:
– Оксана!
Но ее нет, и у меня отвратительное ощущение – ее нет дома. Вообще нет. Потому что внутри стало пусто и больно. Глупости. Сам себе под нос. Она просто спит у детей или сидит у мамы. Бред какой-то.
Прошел по дому, заглянул к детям и к спящей с Русей теще. Пусто. И мне становится все холоднее. Ощущение, как будто по стенам ползет мерзлота. И я еще сомневаюсь. Все еще брожу по дому, пытаясь найти какие-то объяснения, и даже набираю ее номер в надежде, что он зазвонит где-то дома, но нет. Гудки идут, а звонка нет. Может, на беззвучном? Вернулся в спальню, на каком-то автомате распахнул шкаф и застыл, чувствуя, как кровь застыла и перестала циркулировать. В шкафу нет ее вещей, и все внутренности отравило ядом. Дернулся всем телом, выскочил в кабинет, включил свет и тут же заметил бумаги на столе. Они лежали там, как…как приговор. Как нечто жуткое и смертельно опасное. Мерзостное и грязное. Взгляну и сдохну на месте.
Но нет, ни хренааа. Я не сдох. Я стоял перед столом и раскалывался на куски, покрываясь изнутри нарывами, язвами, коростами, содранными до крови и обнажившими кровоточащие дыры. Что это? Подделка? Фотошоп? Чья-то еб***ая шутка?
Я не смотрю на эти снимки. Я в них не верю. Для меня это подделка. Ее выкрали, наделали всей этой дряни, повторили трюк с Дариной. Ни хера у них не выйдет. Пока сам не увижу… пока сам не дотронусь до смрада измены, не поверю.
Но я уже отравлен, я уже под каменным прессом, и меня шатает от боли, от желчи подозрений, от ощущения, что здесь все не так… здесь гребаная правда. И я ее видел, только отказывался даже допустить такую мысль.
Взял лист бумаги и, прочитав первые две строчки, сдавил сучью бумажку в ладони так, что от боли в суставах потемнело перед глазами.
«Я ушла от тебя, Руслан. Прости, но я люблю другого мужчину. Не ищи меня. Я потом сама свяжусь с тобой насчет детей. Дай мне быть счастливой без тебя».
Взял один из снимков. Это не просто удар – это, бл*дь, смертная казнь с пытками. Только что мне выдрали ногти ржавыми плоскогубцами. Я замерзал. Дикий и невыносимый холод сковывает изнутри. Она только что призналась мне, что предала меня… что изменила мне. Я долбаный. Конченый рогоносец, который в упор не видел очевидного. Глядя на одну из фоток, я уже точно знал, что убью его. Никакого счастья не будет, Оксана. Будет боль. Много боли. И мне, и тебе.
Я металась по квартире, как загнанный в клетку зверь. Нет, меня не заперли, и я не испугалась слов Руслана, но каждый раз, когда подходила к двери в твердой решимости уйти, протягивала руку, чтобы открыть её, и не могла. Сделать тот самый шаг в никуда за порог дома, а на самом деле - за порог наших отношений и нашей любви. Поставить окончательную жирную точку на всем. Когда еще какая-то тоненькая ниточка держит рядом с ним, тонкая и очень хрупкая, и когда понимаешь, что она последнее, что осталось от всего, что держало вас вместе, вдруг становится страшно.
Он вернулся вчера вечером. Руслан просто демонстративно пробыл дома до самого утра. С кем-то разговаривал, потом смотрел телевизор. Я приготовила ужин, но с ним вместе за стол не села.
За весь вечер он сказал мне всего одну фразу, когда зашел ко мне на балкон, пока я курила и пила очередную чашку кофе, глядя на облетающие с деревьев листья.
- Запомни, у меня ничего с ней нет и не было. Это формальность, которую я очень скоро решу. Я даже не живу с ней в одной квартире и не вижу ее месяцами. Просто подумай об этом, Оксана.
Молчание дается труднее всего, особенно когда хочется кричать, говорят, это самое сильное психологическое насилие, а я бы назвала это высшей точкой мазохизма, потому что мне хотелось бить посуду, вопить, выгнать его к чертям, а я молчала. Как все просто. Он все решит, а я должна ждать, когда он это сделает. Мне казалось, если я заговорю – это будет конец, и я скажу необратимые вещи. Видимо, сейчас я еще не была готова их произнести. Я все еще была готова ему поверить. Может, все именно так, как он говорит… Может, все же стоит дать нам шанс и посмотреть, как он поступит.
Весь день я мерила шагами квартиру, пока наконец-то не решила дать ему немного времени. Подождать, что будет дальше. Успокоиться и позволить Руслану доказать мне, что он не лжет. Я вернулась в гостиную и села на диван, закурила, глядя в одну точку. В сумочке завибрировал сотовый, и я автоматически потянулась за ним. На дисплее незнакомый номер – ответила.
- Ксюш?
На мгновение замерла… не веря собственным ушам.
- Это Сергей.
Конечно, я его узнала. Не могла не узнать, ведь как-никак слышала этот голос семнадцать лет подряд каждый день.
- Я узнала. Привет.
- Привет.
Повисла пауза. Мы очень давно не общались, и долгое время он мне и не звонил. Не требовал встреч с Ваней. Я помню, как пыталась дозвониться на его старый номер, но тот оказался отключенным. Потом и у меня самой сменились все номера. Руслан часто менял симки, как и сами аппараты.
- Как ты узнал мой номер, Сергей?
- Хотел узнать и узнал.
Я усмехнулась. Вот уж действительно, когда мой бывший муж чего-то хочет – он этого добьется. Проблемой нашего брака было то, что он уже давно и ничего не хотел, хотела только я, а для совместной жизни это ничтожно мало. Как игра в одни ворота. Как интересно… а ведь я до сих пор его обвиняю. Вот так, с разбегу. Словно тут же при воспоминании о нем ищу себе оправдания и конечно же нахожу.
- Почему вдруг сейчас, а не полгода назад?
- Потому что сейчас я уже намного больше похож на человека, Оксана.
Внутри что-то дернулось, похожее на жалость. Не так-то просто стать равнодушной к тому, о ком заботилась сама столько лет. И я прекрасно поняла, что он имел в виду, чтобы не переспрашивать почему.
- Ваня еще помнит меня?
Медленно выдохнула, и как всегда болезненный момент. Да, Ваня его помнил. Это поначалу мне наивно казалось, что он примет свою новую жизнь, что привыкнет к Руслану и забудет о Сергее. Не то, что я этого хотела, но кто пережил развод, и чей бывший муж не стремится к общению со своим ребенком, а он вел себя именно так, поймут меня. Но для ребенка ничтожно мало просто играть с новым мужчиной мамы в футбол, покупать дорогие игрушки, чтобы он начал считать его отцом.
Ваня все чаще и чаще спрашивал о Сергее, скучал, с какой-то маниакальностью прятал все те вещи, которые подарил ему папа. Он страдал, а я страдала вместе с ним. И прекрасно понимала, что как бы Руслан ни старался, он не заменит Ване отца.
- Конечно, помнит, Серёжа. Помнит, несмотря на то, что ты решил не вспоминать о нем почти год, хотя я не ограничивала тебя в общении, и мы решили, что ты будешь забирать его к себе раз в месяц на неделю. Но ты так ни разу и не позвонил.
Сергей тяжело вздохнул, и я услышала, как он чиркнул зажигалкой. Вдруг так отчётливо увидела его самого с сотовым в руках на балконе, как он слегка прищурился от того, что дым попал в глаза. Раньше я могла отобрать у него сигарету и выкинуть, а потом дразнить, что у него нет силы воли бросить.
Были времена беззаботности… они потом исчезли в пелерине повседневности моей ненависти ко всему, что касалось Сергея. Потом меня раздражало буквально всё.
- Я не хотел, чтобы он видел меня таким, - Сергей выдернул меня из воспоминаний.
- А что изменилось сейчас?
- Многое изменилось. Мы можем встретиться?
- С Ваней? Конечно. Ну, не в ближайшие пару недель, но да. Вы можете встретиться, когда у него начнутся каникулы.
- С тобой, Оксана. Я знаю, что ты приехала.
Нахмурилась, чувствуя, как упускаю что-то важное. Например, то, как он может об этом знать, если я никому не говорила и никому не звонила.
- Откуда ты знаешь?
- Я же говорю – очень многое изменилось. Нам надо поговорить, Оксана, и не по телефону.
Я подумала о том, что пригласить его сюда будет безумной идеей. Значит, можно встретится где-нибудь на нейтральной территории. Я же в конце концов не под арестом.
- Давай встретимся. Скажи где – я приеду.
- Зачем придумывать разные места – давай, на нашем месте. Помнишь его?
Я на секунду отчетливо увидела то самое кафе, где мы с мужем в наши лучшие времена так любили перекусить и просто посидеть вместе. Ностальгия. Даже несмотря на то, что все уже кончено.
- Конечно, помню. Давай там. Во сколько?
- Через час сможешь?
- Да. Смогу.
Он заорал. Это было больше похоже на рев животного.
– Отпустить? Да? Я похож на лоха, который это сделает? Отпустить тебя…с ним?
Направил пистолет в сторону и, глядя мне в глаза, скривившись так, словно у него разворочено все тело, несколько раз нажал на курок. После первого выстрела Игорь глухо вскрикнул… дальше пули уже врезались в мертвое тело.
«Поджаривайся с треском, ублюдок, да утянут тебя демоны в преисподнюю».
А по щекам потекли слезы. Я боль Руслана в себя впитывала каждой клеткой, каждой порой, я от этой боли едва на ногах держалась. Вытерпеть надо. Выдержать… Было ли мне страшно, что сейчас он выстрелит в меня? Не знаю… я была настолько омертвевшей, что уже ничего не боялась. Только за детей… только за то, что они ни в чем не виноваты, и что я не думала, насколько сорвет тормоза у Руслана.
Держит меня на прицеле, рука дрожит, он весь дергается, и глаза блестят. Он то стискивает зубы, то открывает рот, чтоб схватить жадно воздух.
– Я… я мог бы сказать, что смогу обо всем забыть. Могу…могу понять, что в этом была и моя вина…, наверное, могу. Но… я не смогу с этим жить! Слышишь? Я не смогу с этим жить дальше!
– Никто не сможет. И я не смогу.., – и контрольным добавила, – и не хочу. Я не хочу с тобой быть… даже если бы ты меня простил, Руслан.
– Я сейчас тебя убью, Оксана. Ты это понимаешь?
Кивнула и сдавила его запястье с пистолетом, глядя, как и по его щекам катятся слезы.
– Это ничего не изменит, – хрипло ответила ему, – только оставит сиротами твоих детей. Я… я говорила, что уйду от тебя, Руслан. Этот момент настал. Я больше не буду с тобой. Отпусти меня. Отпусти меня и детей… или убей. Только что ты скажешь им?
И посмотрела ему прямо в глаза. Лучше бы я этого не делала. Лучше бы я так и стояла, закрыв свои. Но наши взгляды встретились, и я судорожно всхлипнула, видя перед собой мертвеца. Он поднял руку с пистолетом, и я медленно закрыла веки, когда раздался выстрел.
Ранее…
Я послал ее на хер, чокнутую сучку сестру Зарецкого. Не прямым текстом, но язык чесался. В любом случае ей нравилась эта игра. Есть такие женщины, чем дальше их отшвыриваешь носком сапога, тем усерднее они ползут на коленях обратно, роняя слюни на те самые подошвы, которыми их припечатали к полу. И ей нравилось, что она не может заполучить то, что хочет… Я еще успею с ней разобраться. Пусть исходится слюнями и пишет мне, как сладко мастурбирует в ванной, представляя мой член у себя во рту. Меня не возбуждала ни одна из ее фантазий. У меня была рядом. Живая, самая оху**ная фантазия, воплощенная в жизнь. Любимая женщина.
И мне надо было разобраться с той херней, что происходит у меня дома. Хотя бы недельку на то, чтобы Оксана успокоилась и дала мне возможность расхлебать все то дерьмо, в которое я влез, благодаря семейству Вороновых, чтоб их. И в то же время мне казалось, что этот срок невероятно мал для нас с Оксаной. Я обещал новую жизнь, обещал нас вместе двадцать четыре на семь, а сам… Она ведь права, я не дома. Меня нет. Подожди, любимая. Дай мне все решить, и будет. У нас с тобой столько всего будет, что ты будешь шататься от счастья. Мы ведь только начали. Вся жизнь впереди. И от мысли об этом сладко сосало под ложечкой.
Но все шло не так, я в какой-то момент что-то упустил, где-то наше счастье сломалось, дало трещину и начало обсыпаться зыбучим песком сквозь пальцы. Я хватался за нее, я скручивал вокруг нее колючую проволоку и приматывал ее к себе, исступленно врезался в ее тело, шептал ей о любви, заставлял забыть о всякой ерунде, которая лезла в ее голову. Она нужна мне сейчас рядом. Она мне нужна, чтобы пережить этот отрывок очередной вонючей ямы. Тыл. Мой надежный и непробиваемый. По крайней мере я так думал. Я был в этом уверен.
Пока она рядом, ничего ведь не страшно, да? Апокалипсис может настать, но она меня любит, и хер с ним с апокалипсисом. Но в этой жизни нельзя быть ни в чем уверенным. В этой жизни, мать вашу, на каждом углу может ждать бездна мрака и могила, в которую тебя закопают живьем. А я еще ненавидел себя за ложь, за то, что не могу пока сказать ей правду, но пока она в моих объятиях, я все равно живу, я дышу, я человек.
Пока мы есть друг у друга. А потом этот отрезок чертового дерьма закончится. У меня все под контролем. Каждый шаг и каждая секунда. Я знаю, с чего все начнется и чем закончится. Так мне казалось… Единственное, что я не мог держать в руках – это себя самого рядом с Оксаной. Мне всегда до жути было страшно ее потерять. Наверное, осталось осадком то самое ощущение, когда я понимал, что она не моя и никогда моей не станет. Я знал, что такое делить ее с другим, знал, что такое выцарапать ее с мясом для себя, пойти на все лишь бы моя, лишь бы со мной. Эта женщина может раздавить меня, размазать по стенке, она даже не представляет, насколько я в ее власти и на что готов ради нее и наших детей. С ней рядом стиралось прошлое, я становился другим. Я верил, что у нас может быть обычная жизнь, обычные и самые простые радости. Растворялся в ней, в наших детях. Мои мечты были мелкими, обыденными, скучными – отдых вместе, дурацкие ее фильмы вечером перед телевизором, барбекю на природе, и она… просто она рядом. И я их воплощал. Пусть нечасто. Пусть раз в месяц… Но, бл*дь, если ей надо больше, я дам. Только позже. Не сейчас. И эта тоска, эта боль в ее глазах. Как будто я… как будто я причинял ей страдания, а я понимал, что ни в чем не виноват и это драло душу. Мне хотелось ее трясти и орать ЧЕГО ТЫ ХОЧЕЬ, ТВОЮ МАТЬ?! Я становился бешеным и, если раньше она действовала на меня успокаивающе, то сейчас с каждым днем я будоражился все больше, я буквально ощущаю, как нагнетается между нами, как раскаляется воздух. Бывали мгновения, когда я хотел ее ударить. И не мог. За каждый упрек, за каждый этот взгляд, за каждый раз, когда хлопала перед моим носом дверью. Я не мог понять, какого хера происходит. Почему в ее глазах столько разочарования, боли, отчаяния.
Я брал себя в руки, я сдерживался, старался не сорваться. Как назло Воронов не выходил на связь. Ушел в подполье, а у меня в руках гребаные бумажки, на которые открывается охота. Плюнул, бросил все. Помчался к ней. Неделю держать ее в объятиях. Трахать до исступления, слушать ее крики, вдыхать запах, целовать губы. Слышать от нее, что любит. Выбивать любыми способами эти признания. Уверенность, которую она всегда мне давала. Сейчас я остро в ней нуждался, а Оксана как назло отдаляется все дальше и дальше.
Как будто чувствовала, что я что-то задумал и лгу ей, но ведь она ничего об этом не знала. О бумагах. Я был в этом уверен.
А потом все отошло на второй план. Она со мной. Целыми днями и ночами, и я начал забывать о проблемах. С ней рядом всегда так. Остальное теряет смысл. И шум, крики детей, их смех. И снова мы обычная семья. Счастливые, влюбленные, нам хорошо.
Я успел забыть, что, когда слишком хорошо, дальше будет очень больно. Так больно, что останется только пустить себе пулю в рот. Я открыл глаза и смотрел в потолок, пытаясь понять, как уснул в одежде. Почему в голове все шумит, как после алкоголя, а я ни черта не пил. Минуты на то, чтобы сообразить, резкое движение в сторону, в другую. Я один. Ее нет. Постель застелена. Дом остыл. Холод собачий. Позвал в темноту:
– Оксана!
А внутри уже расползается мерзлота, расползается вонючий, горький туман сомнений. Резко подорвался и уже громко:
– Оксана!
Но ее нет, и у меня отвратительное ощущение – ее нет дома. Вообще нет. Потому что внутри стало пусто и больно. Глупости. Сам себе под нос. Она просто спит у детей или сидит у мамы. Бред какой-то.
Прошел по дому, заглянул к детям и к спящей с Русей теще. Пусто. И мне становится все холоднее. Ощущение, как будто по стенам ползет мерзлота. И я еще сомневаюсь. Все еще брожу по дому, пытаясь найти какие-то объяснения, и даже набираю ее номер в надежде, что он зазвонит где-то дома, но нет. Гудки идут, а звонка нет. Может, на беззвучном? Вернулся в спальню, на каком-то автомате распахнул шкаф и застыл, чувствуя, как кровь застыла и перестала циркулировать. В шкафу нет ее вещей, и все внутренности отравило ядом. Дернулся всем телом, выскочил в кабинет, включил свет и тут же заметил бумаги на столе. Они лежали там, как…как приговор. Как нечто жуткое и смертельно опасное. Мерзостное и грязное. Взгляну и сдохну на месте.
Но нет, ни хренааа. Я не сдох. Я стоял перед столом и раскалывался на куски, покрываясь изнутри нарывами, язвами, коростами, содранными до крови и обнажившими кровоточащие дыры. Что это? Подделка? Фотошоп? Чья-то еб***ая шутка?
Я не смотрю на эти снимки. Я в них не верю. Для меня это подделка. Ее выкрали, наделали всей этой дряни, повторили трюк с Дариной. Ни хера у них не выйдет. Пока сам не увижу… пока сам не дотронусь до смрада измены, не поверю.
Но я уже отравлен, я уже под каменным прессом, и меня шатает от боли, от желчи подозрений, от ощущения, что здесь все не так… здесь гребаная правда. И я ее видел, только отказывался даже допустить такую мысль.
Взял лист бумаги и, прочитав первые две строчки, сдавил сучью бумажку в ладони так, что от боли в суставах потемнело перед глазами.
«Я ушла от тебя, Руслан. Прости, но я люблю другого мужчину. Не ищи меня. Я потом сама свяжусь с тобой насчет детей. Дай мне быть счастливой без тебя».
Взял один из снимков. Это не просто удар – это, бл*дь, смертная казнь с пытками. Только что мне выдрали ногти ржавыми плоскогубцами. Я замерзал. Дикий и невыносимый холод сковывает изнутри. Она только что призналась мне, что предала меня… что изменила мне. Я долбаный. Конченый рогоносец, который в упор не видел очевидного. Глядя на одну из фоток, я уже точно знал, что убью его. Никакого счастья не будет, Оксана. Будет боль. Много боли. И мне, и тебе.
Я металась по квартире, как загнанный в клетку зверь. Нет, меня не заперли, и я не испугалась слов Руслана, но каждый раз, когда подходила к двери в твердой решимости уйти, протягивала руку, чтобы открыть её, и не могла. Сделать тот самый шаг в никуда за порог дома, а на самом деле - за порог наших отношений и нашей любви. Поставить окончательную жирную точку на всем. Когда еще какая-то тоненькая ниточка держит рядом с ним, тонкая и очень хрупкая, и когда понимаешь, что она последнее, что осталось от всего, что держало вас вместе, вдруг становится страшно.
Он вернулся вчера вечером. Руслан просто демонстративно пробыл дома до самого утра. С кем-то разговаривал, потом смотрел телевизор. Я приготовила ужин, но с ним вместе за стол не села.
За весь вечер он сказал мне всего одну фразу, когда зашел ко мне на балкон, пока я курила и пила очередную чашку кофе, глядя на облетающие с деревьев листья.
- Запомни, у меня ничего с ней нет и не было. Это формальность, которую я очень скоро решу. Я даже не живу с ней в одной квартире и не вижу ее месяцами. Просто подумай об этом, Оксана.
Молчание дается труднее всего, особенно когда хочется кричать, говорят, это самое сильное психологическое насилие, а я бы назвала это высшей точкой мазохизма, потому что мне хотелось бить посуду, вопить, выгнать его к чертям, а я молчала. Как все просто. Он все решит, а я должна ждать, когда он это сделает. Мне казалось, если я заговорю – это будет конец, и я скажу необратимые вещи. Видимо, сейчас я еще не была готова их произнести. Я все еще была готова ему поверить. Может, все именно так, как он говорит… Может, все же стоит дать нам шанс и посмотреть, как он поступит.
Весь день я мерила шагами квартиру, пока наконец-то не решила дать ему немного времени. Подождать, что будет дальше. Успокоиться и позволить Руслану доказать мне, что он не лжет. Я вернулась в гостиную и села на диван, закурила, глядя в одну точку. В сумочке завибрировал сотовый, и я автоматически потянулась за ним. На дисплее незнакомый номер – ответила.
- Ксюш?
На мгновение замерла… не веря собственным ушам.
- Это Сергей.
Конечно, я его узнала. Не могла не узнать, ведь как-никак слышала этот голос семнадцать лет подряд каждый день.
- Я узнала. Привет.
- Привет.
Повисла пауза. Мы очень давно не общались, и долгое время он мне и не звонил. Не требовал встреч с Ваней. Я помню, как пыталась дозвониться на его старый номер, но тот оказался отключенным. Потом и у меня самой сменились все номера. Руслан часто менял симки, как и сами аппараты.
- Как ты узнал мой номер, Сергей?
- Хотел узнать и узнал.
Я усмехнулась. Вот уж действительно, когда мой бывший муж чего-то хочет – он этого добьется. Проблемой нашего брака было то, что он уже давно и ничего не хотел, хотела только я, а для совместной жизни это ничтожно мало. Как игра в одни ворота. Как интересно… а ведь я до сих пор его обвиняю. Вот так, с разбегу. Словно тут же при воспоминании о нем ищу себе оправдания и конечно же нахожу.
- Почему вдруг сейчас, а не полгода назад?
- Потому что сейчас я уже намного больше похож на человека, Оксана.
Внутри что-то дернулось, похожее на жалость. Не так-то просто стать равнодушной к тому, о ком заботилась сама столько лет. И я прекрасно поняла, что он имел в виду, чтобы не переспрашивать почему.
- Ваня еще помнит меня?
Медленно выдохнула, и как всегда болезненный момент. Да, Ваня его помнил. Это поначалу мне наивно казалось, что он примет свою новую жизнь, что привыкнет к Руслану и забудет о Сергее. Не то, что я этого хотела, но кто пережил развод, и чей бывший муж не стремится к общению со своим ребенком, а он вел себя именно так, поймут меня. Но для ребенка ничтожно мало просто играть с новым мужчиной мамы в футбол, покупать дорогие игрушки, чтобы он начал считать его отцом.
Ваня все чаще и чаще спрашивал о Сергее, скучал, с какой-то маниакальностью прятал все те вещи, которые подарил ему папа. Он страдал, а я страдала вместе с ним. И прекрасно понимала, что как бы Руслан ни старался, он не заменит Ване отца.
- Конечно, помнит, Серёжа. Помнит, несмотря на то, что ты решил не вспоминать о нем почти год, хотя я не ограничивала тебя в общении, и мы решили, что ты будешь забирать его к себе раз в месяц на неделю. Но ты так ни разу и не позвонил.
Сергей тяжело вздохнул, и я услышала, как он чиркнул зажигалкой. Вдруг так отчётливо увидела его самого с сотовым в руках на балконе, как он слегка прищурился от того, что дым попал в глаза. Раньше я могла отобрать у него сигарету и выкинуть, а потом дразнить, что у него нет силы воли бросить.
Были времена беззаботности… они потом исчезли в пелерине повседневности моей ненависти ко всему, что касалось Сергея. Потом меня раздражало буквально всё.
- Я не хотел, чтобы он видел меня таким, - Сергей выдернул меня из воспоминаний.
- А что изменилось сейчас?
- Многое изменилось. Мы можем встретиться?
- С Ваней? Конечно. Ну, не в ближайшие пару недель, но да. Вы можете встретиться, когда у него начнутся каникулы.
- С тобой, Оксана. Я знаю, что ты приехала.
Нахмурилась, чувствуя, как упускаю что-то важное. Например, то, как он может об этом знать, если я никому не говорила и никому не звонила.
- Откуда ты знаешь?
- Я же говорю – очень многое изменилось. Нам надо поговорить, Оксана, и не по телефону.
Я подумала о том, что пригласить его сюда будет безумной идеей. Значит, можно встретится где-нибудь на нейтральной территории. Я же в конце концов не под арестом.
- Давай встретимся. Скажи где – я приеду.
- Зачем придумывать разные места – давай, на нашем месте. Помнишь его?
Я на секунду отчетливо увидела то самое кафе, где мы с мужем в наши лучшие времена так любили перекусить и просто посидеть вместе. Ностальгия. Даже несмотря на то, что все уже кончено.
- Конечно, помню. Давай там. Во сколько?
- Через час сможешь?
- Да. Смогу.