Она вытащила бумаги из конверта.

Первый лист – письмо юриста, представляющего газету. Он сообщал, что газета намерена опубликовать этот материал завтра, и, если Лора Баттон имеет что возразить, просьба сделать это до конца рабочего дня.

Отложив в сторону письмо, она перешла к самой статье.

«ЛИРОХВОСТ – ЛГУНЬЯ?» Таков был заголовок. Дальше история: по мнению некоего полицейского из Гуган-Барры, бабушка Лоры, Хетти Баттон, убила своего мужа. Полицейский, расследовавший это дело, подозревал, что к убийству была причастна и четырнадцатилетняя Изабел, которая после смерти отца взяла фамилию матери и звалась Изабел Баттон. Полицейский, Лиам О’Грэди, давно умер, но газета взяла интервью у его дочери: дескать, отец, бедолага, всю жизнь добивался справедливого наказания для тех, кого считал виновницами смерти своего друга Шона Мерфи. Шон женился на Хетти Баттон, англичанке, устроившейся няней в местную семью. Брак был вроде бы по любви, у них вскоре родилась дочь, но Хетти оказалась странной, не любила выходить в город, ни с кем не общалась, стала парией. Шон был не дурак выпить, но он работал на ферме, все жилы из себя тянул, честный человек. На вопрос, не был ли Шон склонен к насилию – когда после его смерти вдову подвергли досмотру, по всему ее телу обнаружились и новые, и давно зажившие следы от ударов и порезов, – дочь полицейского отвечала: про это ей ничего не известно, и даже если так, факт остается фактом: мать и бабушка Лоры Баттон убили ее деда.

Лоре стало плохо. Но она заставила себя читать дальше.

Шона Мерфи нашли в ручье, лицом в воде. Он захлебнулся на мелководье. Высокий уровень алкоголя в крови и травма затылка, нанесенная тупым предметом. По словам Шейлы, дочери полицейского, ее отец был убежден в виновности Хетти, но так и не сумел собрать улики. Хетти забрала дочь из школы, и с тех пор они жили очень замкнуто, их отношения с соседями сводились к шитью и ремонту одежды. О’Грэди не спускал с них глаз, надеясь, что когда-нибудь преступницы себя выдадут, но этого так и не случилось.

Он сошел в могилу, чувствуя, что подвел друга, не сумел за него отомстить. Что касается матери Лоры, она, по словам дочери полицейского, была «простушкой», и, что бы Шейла ни думала о ее соучастии в убийстве Шона Мерфи, «Том Тулин – негодяй, спал с умственно отсталой женщиной. Неудивительно, что ребенка они спрятали». Поведение Лоры в ночном клубе нисколько Шейлу не удивило. «Она вовсе не такая тихоня, какой прикидывается. Сладко поет, да только все врет. Такая же врунья, как ее мать и бабушка».

Лора задыхалась. Пыталась, но не могла вдохнуть. И ни звука не могла издать. Перечитывала снова и снова: ее любимых, маму и Гагу, раздирают на кусочки – через десять лет после того, как они умерли и упокоились в могиле. Все их секреты вывернуты наизнанку, память их замазана мерзкой и подлой ложью, с которой они устали бороться, ничего от их характера, их жизни не осталось в памяти, от веселья и счастья, что наполняли дом ее детства, – только эта темная, холодная, склизкая ложь.

А виновата во всем она. Это из-за нее все – покинула свое убежище и навлекла беду.

Надо было оставаться на горе.





Глава тридцать вторая




– Мне кажется, она в шоке, – заявила Селена, оперная певица. Дыхание ее отдавало дымом: она только что вернулась из сада, выкурив очередную ментоловую сигаретку и воображая, будто никто этих ежечасных отлучек не замечает.

Полуфиналы «Поиска звезд» закончились, все, кто прошел в финал, собрались теперь в этом доме. Ночью прибыли двое последних: девятнадцатилетний маг Спаркс и юный, очаровательный исполнитель песенок в стиле кантри Кевин. Пройти в финал должен был только один, но голоса разделились поровну, зрители запали на обоих – и Джек, поддавшись слабости, не смог сделать выбор и взял в финал обоих. Так завершилась неделя безумного напряжения и слез. Благодаря милосердию Джека финала – в следующие выходные – дожидались шестеро участников, которым предстояло прожить вместе целую неделю, готовясь к заключительному туру. И теперь пятеро участников столпились вокруг кровати Лоры. Лора, свернувшись клубком, смотрела в пустоту и никому не отвечала.

– Да, явно в шоке, – подтвердил Мастер Брендан, демонстрировавший цирковые номера в паре с Элис. – Эта история даже меня доконала, могу себе представить, как себя чувствует она.

– Вот что я люблю! – признался Кевин, исполнитель кантри.

Исполнив песню в честь своей не названной по имени пассии, признавшись ей в любви с экранов телевизоров, он набрал полмиллиона просмотров на YouTube. И пожалуй, не милосердие, а здравый расчет побудил Джека сохранить столь популярного исполнителя до финала. Кевин тем временем перенес свою страсть с той, кого он воспевал в прямом эфире, на Элис, пару Брендана в цирковом дуэте.

– Она слышит нас? – громко спросила Элис. – Может, ее удар хватил и она нас не слышит? Или нервный срыв?

– Разумеется, слышит, – вмешался Алан. – Просто не хочет отвечать.

– Идиотка хренова, – добавила Мейбл.

– Повежливее не помешало бы! – вступился за свою очередную пассию Кевин.

– Чувство юмора не помешало бы! – рявкнул Брендан на исполнителя кантри, вздумавшего увиваться за его феноменально гибкой партнершей, которую он и сам много лет втайне обожал. Когда они познакомились, ему было двадцать четыре, а ей четырнадцать, и при такой разнице в возрасте он долго не считал себя вправе говорить о своих чувствах, но теперь ей исполнилось двадцать два года, ему – тридцать два, и можно бы объясниться, если бы не путался под ногами этот придурок с песенками.

– Но ведь она ничего не говорит! – напомнила Селена.

– Знаю, не глухая! – огрызнулась Мейбл.

– Я не про слова, – уточнила певица, обращаясь к Мейбл. Куклу все воспринимали как полноправного соседа по дому, тем более что Алан явно не справлялся с ее воспитанием. – Она звуков не издает. Раньше она все время издавала свои звуки.

Они уставились на Лору – съежившуюся в постели, смотревшую в стену и словно не замечавшую собравшихся возле нее участников шоу талантов. Действительно, с ее губ не слетело ни единого звука. Для нее это было необычно.

Одна только Элис ликовала. Главная соперница устранена.

– Похоже на детективную загадку, – хихикала она. – Кто украл песенку у Лирохвоста? Уж точно не я.

– Они, – ответил Алан, окидывая взглядом валявшиеся вокруг кровати газеты. Поднял с пола раскрытый таблоид со статьей, где мать и бабушка Лоры обвинялись в убийстве ее деда. Статья вышла накануне, в последний день полуфиналов «Поиска звезд». «ГНЕЗДО ПТИЦЫ-ЛЖИЦЫ», – вопил заголовок. Лора и так-то была молчалива с тех самых пор, как Алан поил ее чаем четыре дня назад, но, прочтя это, ушла в себя и перестала замечать все вокруг. Алан всерьез беспокоился за Лору. Смяв газету, он сунул ее под мышку – надо изорвать, чтобы не попадалась больше Лоре на глаза. Другой таблоид расписывал жуткую подоплеку общения пресловутого Лирохвоста с настоящим лирохвостом под Мельбурном: ради фотосессии прекрасную птицу жестоко вырвали из родной среды. Отчет сопровождался огромной фотографией Лоры рядом с клеткой, где сидел лирохвост, – и все любители животных и птиц были возмущены.

– Надо сообщить продюсерам, – испуганно предложил Спаркс.

– Нет! – остановил его Алан. – Им мы ничего не скажем. Они-то и довели ее до такого состояния и с удовольствием вытащат в таком виде на сцену, если понадобится.

– Тогда Бьянке? Она пару дней назад звонила, передавала, что Лора должна поговорить с каким-то парнем. Оставила его телефон, но Лора и слушать не стала.

– Нужно, чтобы она поговорила с тем, кто может помочь, – продолжал Алан. – Как насчет того психотерапевта, был же разговор?

– Ларри, – уточнил Спаркс. Ему удалось выполнить в прямом эфире свой фантастический карточный фокус, но после нервы разгулялись так, что маг и волшебник не смог унять дрожь пальцев. Трехчасовая беседа с Ларри его спасла.

– Он хорош? – уточнила Селена.


– Покажи руки! – пискнула Мейбл, и Алан сердито на нее покосился.

– Прости, – извинился он за ее неуместное требование перед Спарксом.

– Все в порядке. – Спаркс тоже воспринимал Мейбл и Алана как две разные личности.

– Вызовешь к ней психотерапевта? – спросил Алан.

– Ага.

– Умница.

– Можешь положиться на Спаркса, – заметила Мейбл вслед фокуснику, торопливо вышедшему из комнаты. – У него рука не дрогнет, у нашего Спаркса.

Все чуть не прыснули со смеху. Алан снова сделал замечание своей кукле.

Лора их слышала. Разумеется, она все слышала. И была им благодарна за такую заботу, но еще больше за то, что они наконец ушли. Как только за ними закрылась дверь, она села и подумала с ужасом: а ведь они правы, она сама этого не заметила, а они правы – звуки исчезли. Она не слышала ничего, ее губы не шевелились – да, иногда она сама того не замечала, но на этот раз звуков и правда не было. Она перестала думать о своем прошлом, пропали все воспоминания – и счастливые, и печальные. Какое-то тупое оцепенение мешало ей заглянуть в прежнюю жизнь, оторваться от момента здесь и сейчас – хотя здесь и сейчас ничего, кроме пустоты. Но там, в прошлом, все слишком больно. Ее разум закрылся от воспоминаний, от мыслей и чувств. Сосредоточился на пустом здесь, этом, сейчас. А потом паника схлынула и наступил покой.

Если она умолкла, так, наверное, и мир вокруг замолчит и не будет больше говорить о ней. И в этом – ее свобода.





Глава тридцать третья




Соломон места себе не находил от ярости. Съемки документального фильма прекратились: «Поиск звезд» и близко не подпускал съемочную группу. Ситуацию пытался разрулить отец Бо, известный юрист, но пока ничего не добился. Но и он имел дело только с юристами агентства StarrGaze, и через них не было возможности добраться до Лоры. Не собирается ли «Свежее дыхание» предъявлять Лирохвосту иск из-за нарушенного контракта, поинтересовался отец Бо, и, к огромному облегчению Соломона, Бо ответила решительным отказом.

Все пошло под откос, на фильм он уже и не рассчитывал, думал только об одном: увидеться с Лорой. Словно наркоман, он чувствовал потребность видеть ее, и чем дольше ее не видел, чем чаще ему повторяли «нет», захлопывали перед ним дверь и вешали трубку, тем отчаяннее он рвался к ней. Поскольку сезон «Уродских тел» закончился, ему нечем было больше заняться. Не мог он сидеть в квартире вместе с Бо, неизвестно чего дожидаясь. Жизнь замерла – теперь они оба видели, что их жизнь, их отношения полностью зависели от этого проекта. Проект лопнул, и они остались ни с чем. Говорить они могли только о Лоре. Сначала о том, какая она замечательная, потом о том, как ее вернуть. Словно у них отняли единственного ребенка. А все жадность Бо – и ее наивность, и его глупость привели к такому итогу. Пока Лора была рядом, она вбивала между ними клин, но, утратив ее, они ею оказались соединены. Без нее или разговоров о ней у них не оставалось ничего общего. Жизнь зашла в тупик.

Главным его занятием в ту неделю стали попытки связаться с Лорой – то он пытался пробиться через охрану дома для финалистов, то обращался к Бьянке, а Бьянка передавала Лоре просьбу позвонить ему – но впустую. Он не знал, можно ли верить Бьянке, что она сообщила Лоре его телефон. Когда и последняя такая попытка не дала результата, он не мог больше оставаться с Бо в квартире. Какое-то преддверие ада, а не жизнь. И их работа, и их отношения – все в подвешенном состоянии. Лучше бросить все это и смотаться в Голуэй, выбить дерьмо из Рори. Он с самого начала об этом мечтал, со вторника, когда газеты заполонили фотографии Лоры – и прохиндейской рожи его младшего брата. Он тщательно обдумывал, смаковал расправу – и теперь был готов.

За три часа дороги его гнев ничуть не смягчился, скорее возрос. Было достаточно времени, чтобы мысленно перебрать все фотографии, всплывавшие на мутной поверхности таблоидов при каждом упоминании имени Лоры. Как она падает. Как лежит на земле. А Рори хохочет. Хохочет!

Суббота. Он позвонил Мари, выяснить исподволь, дома ли Рори. Рори работает с отцом, и оба возвращаются домой на обед. Он говорил очень спокойно, просто задал вопрос. Не может же она заподозрить, что он надумал приехать, что он уже в пути. Но мать слишком хорошо его знает. Когда он добрался в Голуэй, застал дома и родителей, и старших братьев Кормака и Донала, и сестру. Целый родственный комитет поджидал его за кухонным столом.

– Чего собрались? – гневно приветствовал он их.

Мари опустила глаза, потом и вовсе отвела – чувствовала себя виноватой. Наконец вскочила и отошла к плите, поставила чайник. Правильно, выпить чаю. Снять напряжение.

– Соломон нашел новый способ управлять гневом, – попытался шутить Донал.

Но Соломон не в том настроении, чтобы смеяться. Пора пустить в ход кулаки, слова ни к чему. Он так давно этого ждал, столько дней, и после нескольких часов за рулем его распирала энергия. Не стоило тратить ее зря.

– Где он? – спросил Соломон, не собираясь маскировать цель своего приезда.

– Сначала поговорим, – предложил отец.

– Где этот засранец? – прорычал он. – Вы на себя посмотрите, собрались тут его спасать, вечно его защищаете. Трусливого паршивца ни разу за всю жизнь не ткнули носом в то, что он натворил. А много ему пользы от вашего заступничества? Так и сидит дома с мамочкой и папочкой, так и ходит каждый день на работу с бутербродами. Ты уж прости, мама, но он – балованный засранец, и больше ничего. И всегда таким был.

Мари все-таки обиделась.

– Он очень жалеет обо всем, милый. Ты бы видел…

– Жалеет? – сердито усмехнулся Соломон. – Прекрасно. Так скажи, где он, и предоставь мне самому судить, достаточно ли он об этом жалеет или еще добавить.

Мари непроизвольно вздрогнула.

– Хватит! – сурово сказал отец.

– Он идиот, Соломон, – дипломатично вмешался Донал. – Мы все это понимаем. Натворил дел, но он же этого не хотел. Сам не понимал, к чему это ведет.

– Ребята! – Соломон попытался взять себя в руки и говорить спокойно, чтобы они наконец поняли. – Он загубил ее жизнь. Уничтожил ее репутацию. У нее ничего не было, она жила на своей горе, никого не знала, никто не знал о ее существовании – и вдруг она стала знаменитостью. У нее появился шанс… – Гнев снова завладел им, но Соломон изо всех сил боролся с ним. – Она никогда прежде спиртного в рот не брала. Ни капли.

Мари грустно поглядела на него.

– А он потащил ее в паб. Оттуда – в ночной клуб, где знаменитости тусуются. Использовал ее, чтобы попасть туда. Плевать, что ей нужно, чего она хотела, – все только под себя. Прикатил на выходной в Дублин поразвлечься. Ни разу не догадался позвонить мне. Я бы выручил. Их окружили фотографы, она уже на ногах не стояла, – как он поступил? Потащил ее дальше, на гребаную вечеринку. Позволил, чтобы ее фотографировали, когда она блевала, валилась с ног, когда она вырубилась. Где он был, на хрен? Он обязан был присмотреть за ней. В тот вечер он за нее отвечал.

Но это же Соломон мог бы сказать самому себе. Он за нее отвечал, он сам сознавал это. Он позволил ей уйти и виноват во всем, что произошло. И он хочет избить Рори до полусмерти – за собственное упущение.

– Какого черта я должен это слушать? – раздался вдруг голос Рори, и Соломон, резко обернувшись, оказался лицом к лицу с младшим братом. – Мы в каком веке живем? Она взрослая женщина, Сол, и никто не обязан за ней присматривать.