– Что вы сказали?

– Я спросил, знаешь ли ты, что Габриэль не является твоим отцом. Я только что разговаривал с теми, кто анализирует образцы крови, которые вы сдавали, и никаких сомнений нет. Габриэль тебе не отец.

Краска полностью исчезла с лица Якоба. Было совершенно очевидно, что для него это стало полной неожиданностью.

– Они протестировали мою кровь? – спросил он дрожащим голосом.

– Да, и я пообещал перед тобой извиниться, если ошибся.

Якоб просто смотрел на него.

– Я прошу прощения, – сказал Патрик. – Твоя кровь не совпадает с ДНК, обнаруженной на жертве.

Якоб съежился, точно проткнутый воздушный шар. Он тяжело опустился обратно на стул.

– И что будет теперь?

– Подозрения в убийстве Тани Шмидт с тебя сняты. Но я по-прежнему думаю, что ты что-то от нас скрываешь. Сейчас у тебя есть шанс рассказать то, что тебе известно. Я считаю, Якоб, что тебе следует им воспользоваться.

Он лишь покачал головой.

– Я ничего не знаю. Я уже больше ничего не знаю. Пожалуйста, отпустите меня.

– Не сразу. Перед тем как отпустить тебя, мы хотим побеседовать с твоей матерью, поскольку я полагаю, тебе захочется ее кое о чем спросить.

Якоб молча кивнул.

– Но зачем вам с ней разговаривать? Это ведь не имеет отношения к расследованию?

– В данный момент все имеет отношение к делу. – Патрик поймал себя на том, что повторяет слова, сказанные Педерсену. – Ты что-то скрываешь, готов поставить на это свой месячный оклад. И мы намерены узнать, что именно, любыми доступными средствами.

Казалось, будто из Якоба вышел весь боевой запал, он был в силах лишь покорно кивать. Новость, похоже, привела его в шоковое состояние.

– Йоста, ты можешь съездить и привезти Лайне?

– У нас ведь нет санкции на то, чтобы ее забирать? – мрачно возразил Йоста.

– Она наверняка слышала о том, что Якоб у нас на допросе, поэтому едва ли будет трудно уговорить ее поехать добровольно.

– Тебе принесут поесть и попить, а потом тебе придется посидеть тут одному, пока мы побеседуем с твоей матерью, – обратился Патрик к Якобу. – После этого ты сможешь поговорить с ней сам. О’кей?

Якоб апатично кивнул. Он казался полностью погруженным в собственные мысли.





⁂


У себя дома в Стокгольме Анна вставила ключ в замок со смешанными чувствами. Ненадолго уехать было замечательно и для нее, и для детей, правда, путешествие несколько поубавило энтузиазма в отношении Густава. Если не кривить душой, то находиться на одной яхте с ним и его педантичностью было довольно утомительным. Кроме того, ее беспокоило что-то присутствовавшее в тоне Лукаса при их последнем разговоре. Несмотря на побои, которые ей приходилось от него терпеть, он всегда производил впечатление человека, контролирующего себя и ситуацию. А тут она впервые услышала в его голосе панические нотки. Осознание того, что могут происходить вещи, над которыми он не властен. Одна знакомая донесла до нее слухи о том, что у него неладно на работе. Он вспылил на внутреннем совещании, в другой раз оскорбил клиента и начал в целом портить свою репутацию. Это пугало ее. Невероятно пугало.

С замком происходило что-то странное. Ключ никак не хотел поворачиваться в нужную сторону. Какое-то время помучившись, она поняла, что дверь просто-напросто не заперта. Анна была совершенно уверена в том, что, уезжая из дома неделю назад, она ее запирала. Она велела детям оставаться на месте и осторожно открыла дверь. У нее перехватило дыхание. Ее первая собственная квартира, которой она так гордилась, была разгромлена. Не осталось ни одного целого предмета мебели. Все было разломано, а на стенах кто-то распылил черную краску, точно граффити. На стене в гостиной большими буквами было написано: «Шлюха». Анна прикрыла рот рукой, на глаза стали наворачиваться слезы. Размышлять над тем, кто мог так поступить с ней, не требовалось. То, что не давало ей покоя с тех пор, как она поговорила с Лукасом, стало реальностью. Он начал слетать с катушек. Всегда легко вспыхивавшие в нем ненависть и гнев подорвали его личность.

Анна попятилась обратно на лестницу и крепко прижала к себе обоих детей. Ее первым инстинктом было позвонить Эрике. Потом она решила, что должна разобраться с этим сама.

Она так радовалась своей новой жизни. Чувствовала себя такой сильной. Впервые в жизни она была сама по себе. Не младшей сестрой Эрики. Не женой Лукаса. Самостоятельным человеком. Теперь все рухнуло.

Она понимала, что ей придется сделать. Кот победил. У мышей осталось только одно прибежище. Что угодно, только бы не потерять детей.

Одно Анна знала точно. В отношении себя она сдалась. Он может делать с ней все что угодно. Но если он опять тронет кого-нибудь из детей, она его убьет. Не колеблясь.





⁂


День складывался плохо. Габриэль был настолько возмущен тем, что он называл насилием со стороны полицейских, что он заперся у себя в кабинете и отказывался выходить. Линда опять пошла к лошадям, а сама Лайне сидела в одиночестве на диване в гостиной, уставившись в стену. При мысли о Якобе на допросе в полиции у нее от унижения на глаза наворачивались слезы. Материнский инстинкт требовал защищать сына от всякого зла, будь он ребенком или взрослым, и хотя она сознавала, что это не в ее власти, ей казалось, будто у нее не получилось. Тикающие в тишине часы привели ее своим монотонным звуком в состояние, близкое к трансу. Поэтому стук в наружную дверь заставил Лайне резко подскочить. Она со страхом открыла дверь. В настоящее время казалось, будто каждый стук в дверь приносит неприятный сюрприз. Поэтому Лайне не слишком удивилась, когда Йоста представился.

– Что вам еще надо?

Йоста смущенно поежился.


– У нас есть несколько вопросов, в которых нам требуется помощь. В отделении.

Он замолчал, похоже, ожидая поток протестов. Но Лайне лишь кивнула и вышла за ним на лестницу.

– Вы не хотите сказать мужу, куда едете? – с удивлением спросил Йоста.

В ответ прозвучало краткое «нет», и он посмотрел на нее изучающим взглядом. На долю секунды Йоста задумался, не слишком ли сильно они прижали семью Хульт. Потом он вспомнил, что где-то в их запутанных семейных отношениях присутствуют убийца и исчезнувшая девушка. Тяжелая дубовая дверь захлопнулась за ними, и Лайне, подобно японской жене, на несколько шагов позади него пошла к машине. Всю дорогу до отделения они ехали в тягостном молчании, прервавшемся лишь однажды, когда Лайне поинтересовалась, по-прежнему ли они удерживают ее сына. Йоста лишь кивнул, и остаток пути до Танумсхеде Лайне провела, неотрывно глядя на мелькавшие за окном пейзажи. Дело шло уже к вечеру, и солнце начало окрашивать поля в красный цвет. Но окружавшая красота ни одного из них особенно не волновала.





⁂


Увидев, как они входят в двери здания полиции, Патрик испытал облегчение. Все время, пока Йоста ездил туда и обратно, он нервно расхаживал перед допросной по коридору, сгорая от желания научиться читать мысли Якоба.

– Здравствуйте, – коротко кивнул он Лайне, когда та вошла. Еще раз представляться казалось излишним, а здороваться за руку – чересчур подобострастным. Они здесь не для обмена любезностями. Патрика изначально немного волновало, как Лайне справится с их расспросами. Она всегда казалась такой хрупкой, такой слабой, с обнаженными нервами. Но он быстро увидел, что волноваться не стоило. Идя следом за Йостой, она выглядела покорной, но спокойной и собранной.

Поскольку в отделении полиции Танумсхеде имелась только одна допросная, они пошли и сели на кухне. Лайне от чашки кофе отказалась, а Патрик с Йостой оба ощущали потребность в кофеиновой добавке. Кофе отдавал жестью, но они все равно пили, правда, не без гримас. Никто из них не знал, как начать, и, к их удивлению, Лайне их опередила.

– Я слышала, у вас есть несколько вопросов, – проговорила она, кивнув на Йосту.

– Да-а, – неторопливо ответил Патрик. – Мы получили некоторую информацию и немного сомневаемся, как нам с ней поступить. И какое она имеет отношение к расследованию. Возможно, никакого, но у нас слишком мало времени для того, чтобы проявлять мягкость. Поэтому я собираюсь говорить прямо.

Патрик сделал глубокий вдох. Лайне продолжала невозмутимо смотреть ему в глаза, но когда он взглянул на лежащие на столе сцепленные руки, то увидел, что костяшки пальцев побелели.

– Мы получили первый предварительный результат анализа взятой у вас крови. – Теперь он увидел, что ее руки задрожали, и его заинтересовало, как долго ей удастся сохранять внешнее спокойствие. – Прежде всего я хочу сказать, что ДНК Якоба не совпадает с ДНК, обнаруженной на трупе.

Лайне не выдержала. Ее руки невольно затряслись, и Патрик понял, что она приехала в отделение, приготовившись к новости, что ее сын арестован за убийство. Лицо у нее сияло от облегчения, и ей пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы сдержать подступившие слезы. Она ничего не сказала, поэтому он продолжил:

– Зато мы обнаружили одну странность при сравнении крови Якоба и Габриэля. Оно четко показало, что Якоб не может быть сыном Габриэля… – Он тоном превратил утверждение в вопрос и стал ждать ответа. Казалось, облегчение от того, что Якоб оправдан, сняло камень у нее с души, и она сомневалась не больше секунды.

– Да, все верно. Габриэль не является отцом Якоба.

– А кто тогда его отец?

– Я не понимаю, какое это имеет отношение к убийствам. Особенно теперь, когда очевидно, что Якоб невиновен.

– Как я уже говорил раньше, в данный момент мы не можем себе позволить заниматься оценкой этого обстоятельства, поэтому я был бы очень признателен, если бы вы проявили любезность и ответили на мой вопрос.

– Мы, естественно, не можем вас заставить, – сказал Йоста, – но пропала девушка, и нам требуется вся доступная информация, даже если она кажется не имеющей отношения к делу.

– Мой муж об этом узнает?

Патрик заколебался.

– Ничего обещать не могу, но не вижу никаких причин, почему бы нам захотелось побежать и рассказать ему. Но, – он засомневался, – Якоб знает.

Она вздрогнула. Руки у нее снова задрожали.

– Что он сказал? – едва прошептала она.

– Не буду вам лгать. Он разволновался. И его, естественно, тоже интересует, кто его настоящий отец.

За столом воцарилась полная тишина, но Йоста и Патрик спокойно ждали. Через несколько минут раздался ответ, по-прежнему шепотом:

– Юханнес. – Ее голос окреп. – Отец Якоба Юханнес.

Казалось, ее удивило, что она произнесла это предложение вслух, а с потолка не ударила молния и не убила ее на месте. Тайну, вероятно, с каждым годом становилось все тяжелее и труднее носить в себе, и теперь она вроде бы даже испытала облегчение от того, что позволила словам сорваться с языка. Она продолжила говорить, быстро.

– У нас был короткий роман. Я не могла противиться. Он был словно стихия, просто пришел и взял то, что хотел. А Габриэль был настолько… другим. – Лайне засомневалась над выбором слова, но Патрик и Йоста могли бы с легкостью дополнить ее мысль.

– Мы с Габриэлем к тому моменту уже какое-то время пытались завести ребенка, и когда оказалось, что я в положении, он безумно обрадовался. Я знала, что ребенок мог быть и от Габриэля, и от Юханнеса, но, несмотря на все сложности, которые это повлекло бы за собой, я горячо желала, чтобы отцом оказался Юханнес. Его сын мог бы стать… великолепным! Он был таким живым, таким красивым, таким… трепетным.

В ее глазах появился блеск, который преобразил ее черты, и она сразу помолодела внешне на десять лет. Она, несомненно, была влюблена в Юханнеса. Мысль об их романе по-прежнему, по прошествии стольких лет, заставляла ее краснеть.

– Как же вы узнали, что это был ребенок Юханнеса, а не Габриэля?

– Я знала это, как только его увидела, в ту же секунду, как его положили мне на грудь.

– А Юханнес, он знал, что сын его, а не Габриэля? – спросил Патрик.

– О да. Он любил его. Я всегда знала, что была для Юханнеса временным развлечением, как бы мне ни хотелось чего-то другого. Но с Якобом дело обстояло иначе. Когда Габриэль уезжал, Юханнес часто прокрадывался к нам, чтобы посмотреть на него и поиграть с ним. До тех самых пор, пока Якоб не стал достаточно большим, чтобы суметь рассказать об этом, тогда ему пришлось прекратить, – с грустью сказала Лайне. – Он ненавидел смотреть, как брат воспитывает его первенца, но он не был готов бросить ту жизнь, которую вел. И также не был готов бросить Сольвейг, – нехотя признала она.