— Подумал, это поможет тебе вдохновиться.

Я безразлично пожимаю плечами, но Ян понимает это по-своему, кивает в унисон каким-то своим мыслям, берет со стола ручку и в самом низу листа пишет две суммы: одна на расходные материалы, другая — за работу.

Это очень много.

Даже с учетом того, что работать придется много — сумма все равно безумно завышена.

С каких пор Ян стал таким богачом? Насколько я знаю, его попытки выстроить успешный бизнес на «зеленой энергии» до сих пор не увенчались успехом.

— Это очень особенная знакомая, — говорю я, лихорадочно пытаясь понять в чем подвох.

— Старался бы я ради транзитного пассажира?

— Мне откуда знать.

— Берешься? — Ян вдруг начинает посматривать на часы, как будто только сейчас вспомнил, что у него еще целая куча дел. — Я знаю, что ты прямо пчелка-труженица и все такое, так что если вдруг тебя не устраивает вопрос цены…

Он протягивает руку к листу, но я схватить его первой.

О том, что это может быть, подумаю потом, когда улягутся мысли и мне в лоб не будет пялиться «двустволка» взгляда шакала Островского.

— Но я хочу увидеть эскиз до того, как все пойдет в работу. Когда мы…

— Послезавтра, — быстро заканчиваю за него.

Ян довольно улыбается, салютует и уходит, оставив меня в полном непонимании.





Глава 46: Анфиса




Конечно же, Островский узнает о случившемся еще до того, как я приезжаю домой.

Он встречает меня в гостиной, в своей излюбленной позе: сидя в высоком кресле, с тростью на коленях и с капельницей в вене, которая, словно синтетическая вена, тянется от его локтя до медицинской стойки, на которой висят пакеты с прозрачными растворами.

— Это что за херня? — спрашивает без предисловия.

Я горьким опытом научена быть тихой и послушной. Он меня как собаку выдрессировал: за любой намек на неповиновения — или то, что Марат посчитает за «фокусы» — получи в голову или в живот.

Так что отвечаю, как было, абсолютно честно.

Даже по секундам.

Островский хмурится, но ему все равно не к чему прицепиться, потому что между рассказом шакала и моим просто не может быть расхождений.

— Решила лечь под еще одного ссыкуна? — Он все равно зол.

— Я могу отказаться от работы, если ты хочешь, — говорю спокойно и покорно. — Эта работа не доставит мне радости. И так много дел с выставкой.

Островскому нравится осознавать, что я буду загружена максимально сильно.

Это что-то вроде его «чтобы отрабатывала хлеб, который жрет».

Так что, после длинной паузы, он разрешает.

Мне приходится работать на всю катушку: я приезжаю домой только чтобы поспать, переодеться, переодеть Капитошку и снова уехать в студию.

Но в утро обозначенного дня у меня есть эскиз колье из белых и розовых алмазов, с крупным камнем в центре, и все это в витиеватом обрамлении нитей белого золота. Достаточно просто, но элегантно и абсолютно точно — эксклюзивно.

Ян назначает встречу в сквере неподалеку от крупного торгового центра.

А когда я приезжаю, то он встречает меня не один, а с той самой «особенной девушкой».

Меня словно вколачивают прямо в плотный строй тротуарных плиток.

Потому что даже невзирая на прошедшие годы и кардинальные изменения во внешности, я не могу не узнать человека, из-за которого моя жизнь превратилась в кошмар.

Мою сестру Светлану.


У нее другая прическа, заметно «наросло» сзади и спереди, загар в стиле «я почти Рианна», другой нос, губы и овал лица.

Но это Светлана.

Я украдкой кошусь на лицо бульдога за моей спиной, но он как будто даже расслабился. Еще бы: ну какой нормальный любовник приходит на тайное свидание со своей второй половиной?

Светлана сокращает расстояние между нами, как ни в чем не бывало протягивает ладонь для рукопожатия.

Держу руки по швам, как солдатик из коробки.

Это что — шутка такая?!

— Не будь дурой, Анфиса, — почти что с закрытым ртом шипит Ян. — Хочешь на хер все испортить своим каменным лицом?!

— Что испортить? То, что вот она сама же и сделала?!

Мой голос невольно срывается, но я кое-как маскирую его смехом. Вроде как я очень рада знакомству, хоть Светкину ладонь пожимаю со всей злостью. Так, что она кривится и дергает ее на себя, изображая какое-то непонятное удивление.

В самом деле, сестра, с чего бы мне злиться?!

— Анфиса, — Светлана натянуто улыбается. — Отлично выглядишь.

— Отлично врешь, — мгновенно отвечаю я.

Может быть, позвать цепного пса Островского, сказать, что вот тут у меня беглянка и причина всех его бед, и обменять ее на нашу с Капитошкой свободу?

Кому-то такие мысли могут показаться странными, а для меня они очень даже веют одним из возможных вариантов вырваться на свободу. Никто в моей семье никогда не думал о том, что будет, если я вдруг перестану закрывать их своей спиной. Мной прикрылись как щитом: на, Островский, сахарную кость, жри.

Мать получала от него деньги все эти четыре года.

И она ни разу не помогла мне, когда я попросила помощи. А в наш последний раз говор три года назад, в лоб сказала, что если я не успокоюсь и не перестану говорить ерунду, она сама скажет Островскому, что за мысли бродят в моей дурной голове.

Моя собственная мать.

Женщина, с которой мы когда-то были связаны целой пуповиной.

Так, оказывается, тоже бывает.

И вот теперь — явление блудной сестры.

— Нужно поговорить. — Светлана берет меня за локоть, но я настойчиво высвобождаю руку.

— Тронешь меня еще раз — и этот бравый молодец за моей спиной узнает, кто ты и отвезет тебя по назначению.

Сестра прищуривается. Ей нужно время, чтобы понять, что я не шучу и готова сделать это хоть сейчас, если она допустит еще хотя бы одну ошибку.

— Хорошо, — она кривит свои огромные губы и каким-то жеманным жестом предлагает прогуляться до ближайшей летней площадки кафе.

Охранник следует за нами на расстоянии пары метров.

— Наверное, я должна кое-что…

— Света, просто скажи, зачем ты объявилась, — перебиваю ее попытку объяснить прошлое. — Все остальное мне вообще не интересно. Ты знала, что будет после твоего побега. Ты знала, что заплатит за твой «порыв души». Ты знала, что Островский никогда не простит и отыграется на том, кого ему отдадут на растерзание. Ты все это знала. И все равно сбежала. Потому что тебе всегда было плевать на всех, кроме своего личного «хочу». Это единственная правда, которая у меня есть и разменивать ее на твои дешевые оправдания и фальшивые слезы я не буду. Даже если вывернешься наизнанку.

Мы садимся за стол и пока Ян делает заказ, мы с сестрой синхронно снимаем солнцезащитные очки и смотрим друг на друга, словно две разозленные гадюки.

Никто и ничто не заставит меня войти в ее положение.

Никогда.

Потому что все эти четыре года она жила в свое удовольствие и даже не пыталась узнать, как у меня дела. Судя по ее виду — не перебивалась с хлеба на воду.

— Островскому осталось жить… сколько? — Светлана делает вид, что подсчитывает в уме.

— Несколько месяцев, максимум — полгода, — подсказывает Ян.

Даже жаль разочаровывать эту сладкую парочку, но придется.

— Его лечащий врач год назад сказал, что счет идет на недели. Так что на вашем месте, я бы не рыла могилу раньше времени, потому что Марату хватит сил уложить туда вас. Друг на дружку, стопочкой.

Света снова кривит губы. Достает из сумочки пачку дамских сигарет и закуривает.

Они с Яном перебрасываются долгими взглядами.