— Ты не имел права влезать в нашу жизнь, — злым надорванным шепотом говорит Анфиса. Полыхает изнутри так, что страшно обжечься. Или не страшно? — Думаешь, можно вот так запросто приехать, влезть в то, о чем и понятия не имеешь, испортить все — а потом делать вид, что это вообще не твоя проблема?!

Успеваю протянуть руку и перехватить ее за щеки.

Двигаюсь навстречу, пока между нашими губами не останется миллиметр просвета.

Она же вот этим ртом умоляла трахать ее.

Орала, как блаженная, когда вставлял ей по самые яйца.

А теперь — Снежная Королева, и ебала она всех в рот. Что ей какой-то мальчишка с понтами?

— Я имею право на все с тех пор, как ты мне его продала, — так же зло шиплю в ответ. —

— Нет, — огрызается Монашка. — Александра — моя дочь! Моя! Понял? Она не ваша с Островским игрушка!

Каждый раз, когда Красотка миксует в одном предложении наши с подонком имена, хочется помыть ей рот с мылом. Чтобы дошло, наконец, что я — не он. Даже если мы с ним одной крови и во мне до хера такого же дерьма — мы разные!

— Только очень любящая мужчину женщина будет так отчаянно сражаться за его потомство. Да, Монашка.

— Думай, что хочешь, Роман. Мне плевать. Я хочу денег и покоя для себя и Александры. Так что, — она хватается за мое запястье обеими ладонями, — я буду с тобой. Раз такие условия. В конце концов, в мире не осталось мужчин. Только взрослые твари и мальчики с комплексами неполноценности.

Нужно признать: четыре года рядом с мудаком не прошли для нее даром.

Монашка отменно научилась давать по яйцам.

Я бы сказал — овладела техникой бесконтактной кастрации.

Почему просто не сдаться? Не попросить о помощи? В этой войне против Островского, мы по одну сторону баррикад.

— Знаешь, — никак не угомониться Монашка, — вы с отцом — одного поля ягоды. Делаете что хотите и когда хотите. Для вас все люди — просто игрушечные зверушки. Пока не станет скучно, и придет время менять зоопарк. Можешь делать со мной что хочешь — мне все равно. Я давно разучилась бояться. Но не смей трогать Алексу!

Она так яростно бьется за дочь, что я чувствую себя расстрелянным в упор этой звенящей ненавистью.

Согласилась.

Разве не этого я добивался?

Тогда почему же так хуево?

Как будто в игре в шахматы меня предали собственные фигуры.

— Я никогда бы не причинил вред ребенку, — говорю сквозь зубы.

На мгновение кажется, что она морщится как от сильной боли, но я устал заглядывать в эту женщину. У меня от ее заебов мозг ломается.

— Я бы не выжила, если бы верила всему, что говорят Островские, — бросает Монашка и я первый сбегаю с поля боя.

Тысячу раз пожалев о том, что предложил ей деньги, а не защиту.





Глава 42: Анфиса




Когда дверь за Рэйном закрывается, я со всей тяжестью наваливаюсь на нее спиной.

Это все нервы.

После ночи, когда я была так безумно оторвана от реальности, тот звонок и наш тяжелый разговор превратились в огонь, сжегший мои крылья. За четыре года я так научилась всегда быть на страже и всегда ожидать только плохого, что капли нежности и внимания оказалось достаточно, чтобы разбить стену моей бдительности.

И о чем я только думала, позволяя Рэйну ехать к отцу раньше меня?

Что он поедет туда, чтобы… что? Заявить на нас с Капитошкой свои права? Сказать, что Островский больше и пальцем нас не тронет?

Господи, как глупо.

У отца и сына старые счеты и раны, которые никогда не заживут. А я просто промокашка, об которую каждый из них вытирает ноги со своей стороны.

— Мамочка, тебе плохо? — В коридоре появляется Капитошка с криво заплетенными косами.


Я уговариваю себя не реветь.

Капитошка не умеет сама себе заплетать косы. Пока что освоила только искусство запутывать в волосах расческу, из-за чего уже дважды приходилось переживать настоящий ад обратного распутывания.

Рэйн встал утром раньше меня.

Заказывал завтрак.

Значит…

Алекса, словно понимает, о чем думаю, приглаживает растрепанные косички и потихоньку идет ко мне. Наклоняется и крепко обнимает за шею.

— Лейн обесял что не даст папе нас обизать, — слышу ее уверенный голосок.

Так вот о чем она его просила.

Мне так стыдно перед дочерью, что хочется провалиться сквозь землю.

Я была уверена, что она многих вещей не замечает, а то, что замечает — не может понят, потому что слишком мала. А оказалось, что это я ничего не замечала и не понимала. И стала невольным пособником того, что моя единственная в жизни радость росла… вот так.

— Он велнется? — Алекса кладет ладошки мне на щеки и с детской неукротимой требовательностью заставляет посмотреть ей в глаза. — Лэйн холосый.

У них даже повадки одинаковые.

Те же нотки уверенности в голосе, тот же максимализм.

Что ей сказать? Что я плохая мать, потому что вместо того, чтобы подумать о ней, позволила себе забыться во всяких глупостях? И, что самое ужасное, позволила сделать так, чтобы человек, транзитом прошедший через нашу жизнь, стал для кем-то важным в глазах моего ребенка. Как будто мало ей недоотца Островского.

— Солнышко, у мамы сегодня много дел. — Приглаживаю ее волосы и целую в кончик носа. Капитошка всегда смешно морщится и вытирается рукавом. — Я отвезу тебя к Галине Николаевне, а около пяти заберу и мы поедем есть мороженное и всякие неполезные вредности.

Алекса, как и любой ребенок, всегда быстро отвлекается.

Так что пока она вприпрыжку бежит наряжаться, у меня есть время перезвонить няне и предупредить, что сегодня я привезу Александру на час позже. Проверяю телефон и нахожу там гору не отвеченных вызовов от Дианы и сообщений от нее же. Странно, но там нет ничего о том, что мне нужно все бросить и упасть в ноги царю, чтобы смилостивился и заменил четвертование на повешение. Только, словно у нее заела какая-то специальная невидимая кнопка: «ПЕРЕЗВОНИ МНЕ СРОЧНО!!!» После стольких лет работы на Островского, Диана выработала иммунитет к его нападкам, так что эти большие буквы явно не просто так.

Я потихоньку закрываюсь на кухне и набираю ее. Даже не пытаюсь угадать, о чем пойдет речь.

— Анфиса? — Диана отвечает молниеносно, как всегда. — Где ты? Почему не отвечаешь на мои сообщения?!

— Не кричи, пожалуйста, — немного отвожу трубку от уха, намеренно игнорируя ту часть вопроса, где она интересуется моим месторасположением. Островский всегда отслеживал мой телефон, так что, если его шакалы до сих пор сюда не нагрянули, означает лишь одно — царь был в отключке и отдавать распоряжения притащить неверную жену за волосы было некому. — Что случилось?

— У Марата есть предложение, — уже спокойнее отвечает Диана. — Было бы лучше, если бы ты приехала вчера, когда он не… так сильно злился.

«Не так сильно» означает, что за прошедшие сутки он умудрился никого не покалечить.

— Что за предложение? — настораживаюсь я.

Когда речь идет об Островском, предлагать он может либо рабство, либо… То, о чем лучше не говорить вслух.

А после визита Рэйна и его «признания себя отцом Алексы»…

Хочется завыть.

Хорошо, что он никогда не узнает, что невольно сказал правду этому чудовищу.

Потому что такие как мой рыжий Дьявол, не прощают, когда их используют.

А другого определения для того, что я совершила, просто не может быть.

— Просто приезжай, хорошо? — Диана явно курит, потому что я слышу щелчок зажигалки и длинную нервную затяжку. — Здесь трется его бывшая. В общем… Хоть на метеоре, но будь здесь как можно скорее. Пока он не передумал.

— Диана, ради бога… — Мы никогда не были и близко подругами, но, как это часто бывает, нас сблизила ненависть к одному и тому же мужчине. — Я должна понимать, что происходит.

— Рэйн был здесь… Такого наговорил, что Островский чуть не разнес клинику до фундамента. В общем… Мне кажется, он хочет развестись и оставить тебя с голой жопой.

С облегчением выдыхаю.

Я согласна уйти с пустыми руками и отказавшись от всего, если он оставит нас с Александрой в покое.

Мы поднимаемся к няне по лестнице, потому что с лифтом снова какие-то проблемы и его как раз чинит целая рабочая бригада.

Галина Николаевна открывает дверь.

Как-то… слишком широко.