Даже Диана, его помощница, с которой, как мне казалось, мы нашли по крайней мере видимое взаимопонимание, только пожимает плечами и говорит, как заведенная: «Я выполняю распоряжения».

Марат был тяжело болен. Он знал, что не протянет и года. Он, как человек, привыкший контролировать все и всех, знал, как организовать работу отлаженного механизма, чтобы он не останавливался даже после выхода из строя главного винта.

Теперь я почти уверена, что последние недели, которые Островский провел под девизом «Преврати жизнь жены в ад», он потратил на то, чтобы перекрыть мне кислород.

Везде.

Даже там, где, как я думала, просто не мог.

Сотрудница банка возвращается и предлагает мне пройти за ней.

Заводит меня в кабинет генерального директора и уходит, оставив дверь приоткрытой.

— Анфиса Алексеевна, — он переклоняется через стол, одной рукой придерживая галстук, а другую протягивая для рукопожатия. — Меня зовут Сергей Викторович. Меня уже поставили в известность…

— Я просто хочу получить доступ к своему счету, — перебиваю лишний и раздражающий поток любезностей.

Последние дни — это одни сплошные нервы.

Я почти не ем и почти не сплю.

Все, что я пыталась хоть как-то контролировать, превратилось в пыль.

— Я понимаю, но ваш счет заблокирован. — Нет ничего «приятнее» вот такого фальшивого сожаления. Мол, я понимаю, что ты умираешь от жажды пока я контролирую водонапорную башню, но все равно не дам тебе ни капли. И очень сожалею.

— Это мой личный счет, и я совершенно точно его не блокировала. — Отчаяние подступает к краю горла.

— Счет заблокирован банком за сомнительные операции.

Я открываю — и закрываю рот, не проронив ни звука.

Проклятый Островский.

Он — моя личная раковая опухоль. Его метастазы расползлись везде, проникли в кровеносную систему моей жизни, и отсекают приток кислорода.

— К нам обратился один из наших западных партнеров с требованием проверить ряд счетов, которые попали в их поле зрения как те, через которые происходит отмывание денег. Кроме того, наша личная система безопасности уже не раз давала сигналы о том, что именно ваш счет следует рассматривать как потенциально… опасный.

Как будто я могу заразить всех благочестивых пользователей своим богомерзким вкладом.

Так это звучит.

— Мы понимает, что это может быть ошибка, — быстро, вспоминая, что у любого уважающего себя банка должна быть клиентоцентрированная политика, говорит менеджер. — Но необходимо время, чтобы все проверить.

— Полагаю, не пара дней? — даже не скрываю иронию.

— Боюсь, я не могу озвучивать какие-то конкретные сроки. Представить банка обязательно свяжется с вами, как только появятся какие-то новости.

Я выхожу до того, как он продолжит выдавать весь свой заученный набор стандартных отговорок.

На улице — ливень.

Нарочно становлюсь так, чтобы брызги попадали на лицо, и даю себе минуту просто выдохнуть.

Всем необходимым для поддержки жизни Марата, занимается его представитель: существует специальный счет, с которого он списывает необходимые на лечение суммы.

Бизнес отлажен и тоже не сбоит.

А у меня…

Господи, у меня нет даже тех денег, которые я заработала сама и которые откладывала на экстренный случай.

Есть только квартира в Лондоне.

Если ничего не изменится, ее придется продать.

Мне нужно вернуться в больницу, чтобы хотя бы создавать видимость того, что я что-то решаю и что-то контролирую. Не хочу выглядеть жалко. Не хочу, чтобы детишки и бывшие Марата видели меня вот такой: выброшенной за борт вчерашней королевой. Даже если я не сделала им ничего плохого, они все равно винят меня во всех бедах. А уж Лиза точно воспользуется шансом, чтобы сплясать на моей свежей могиле.

Я переступаю порог клиники со странным чувством тревоги.

Как будто к моей спине привязана веревка от банджи-джампинга, и я, упав почти на самое дно, по закону инерции должна вернуться обратно.

Каждый шаг дается с таким трудом, что пару раз оглядываюсь на медленно закрывающуюся дверь. И зачем-то цепляюсь двумя руками в переброшенный через плечо ремешок сумки.


Что-то не так.

Я сворачиваю в коридор.

Останавливаюсь, потому что внутри все цепенеет.

Я узнала бы эти рыжие волосы из миллиона похожих.

И этот профиль с острым тонким носом и ямочками от оспы на щеках.

Длинную «колючую» челку, клиньями падающую на лоб, и собранные в неаккуратный пучок на затылке непослушные пряди.

Только странно, что в комплект ко всему этому идет не старая куртка и рваные джинсы, а темно-серый костюм, белая рубашка и идеальные запонки на выступающих манжетах.

«Рэйн…» — болезненно выдыхаю внутрь себя.

И он словно слышит — поворачивает голову в мою сторону, буквально простреливая неоново-голубыми глазами.

Иногда, когда жизнь с Маратом становилась совсем невыносимой, я, как маленькая, пряталась в закрытый и недоступный этому монстру мир своих фантазий. Уходили туда. где могла быть просто беззащитной женщиной, которую спасет ее принц: просто в один прекрасный день примчится на коне и в сверкающих белых доспехах и заберет меня у дракона.

Такой была моя сказка.

С принцем, у которого были рыжие растрепанные волосы и голубые глаза.

Поэтому, в первую секунду, пока мы смотри друг на друга, мне хочется, чтобы случилось какое-то маленькое волшебство. Хотя бы раз в жизни. Мое. Персональное. Не «доставшееся» в наследство от сестры.

Чтобы Рэйн подошел, сказал, что никому не даст обижать нас с Алексой.

И что теперь, когда он рядом, все будет хорошо.

Даже не представляю, откуда в моей голове эта нереальная дичь. Он и раньше-то смотрел на меня как на пустое место, а теперь, когда произошла вот такая трансформация…

Но мне так сильно этого хочется, что я готова поверить во что угодно, лишь бы хоть раз за многие годы расслабиться и вручить себя в сильные заботливые руки. Точно зная, что теперь ничего не случится, и я больше никогда не проснусь от того, что Марат, в очередном приступе ярости, стаскивает меня с кровати и переворачивает все вверх дном, пытаясь разыскать моего любовника, которого видел «только что».

Ему все время что-то казалось.

Даже аромат моих духов «казался кобелиным». Я даже почти привыкла, что время от времени оказывалась запертой в ванной на многие часы, пока Марату, наконец, не перестанет что-то там казаться и пока я, «грязная шлюха», не отмоюсь.

Я все-таки делаю шаг навстречу.

Рэйн не шевелится, только смотрит на меня, словно хищник, который еще не решил, стоит ли нападать или достаточно будет подождать, пока жертва потеряет бдительность и подойдет сама.

Хочется закричать ему в лицо: «Я сделала много ошибок, но я не враг тебе!»

Но… разве это имеет какое-то значение?

Когда между нами остается расстояние рукопожатия, я даю себе обещание больше не делать и шага вперед.

Рыжий Дьявол поворачивается ко мне всем корпусом.

Он… больше не худой нескладный мальчишка, такой бледный и изможденный, что хотелось сварить кастрюлю манки и откормить ложкой, пока на щеках не появится хотя бы намек на здоровый сытый румянец.

Он крепкий молодой мужчины. Да, все еще худоватый и немного долговязый, но это особенная, аристократическая худоба. Не знаю, как ему это удается, но Рэйн похож на породистого дога, который запросто уделает любую, даже самую массивную бойцовскую псину.

— Добрый… день, — чтобы хоть как-то сгладить гробовое молчание, говорю я.

— Анфиса Алексеевна, — официально, без намека на хоть какие-то эмоции. Разглядывая снизу-вверх и сверху вниз, как будто я тара, в которой пытается отыскать запрещенные вещества и с чистой совестью поставить штамп «незаконно, подлежит уничтожения». — Хорошо выглядите.

Это нарочитое «вы» размашисто и почти ощутимо врезается куда-то в затылок, в то место, где голова соединятся с шеей. Больно — хоть плачь.

— Узнал… — Я откашливаюсь в кулак, и чувствую себя наглотавшейся песка дурой. — Узнали о случившемся из новостей?

Я, как могла, до последнего хранила тайну о случившемся, но адвокат Островского и его поверенный заявили, что таким образом я тяну время и нарочно искажаю действительность в выгодном для меня свете.

— Мне позвонил адвокат Островского, — тем же сухим голосом отвечает Рэйн, продолжая разглядывать меня теперь уже немного щурясь.

Молча жду, что последует за этой фразой.





Глава 28: Анфиса