Фекла Маркеловна стиснула губы так, что они превратились в узкую полоску.
– Начнем издалека, матушка Гусыня, – сказал Пушкин. – Ведь это вас наградили таким прозвищем граф и его товарищи. Это у вас Урсегов назначал Авиве Капитоновне встречи, когда еще был жив Федор Козьмич. Это вы устроили для племянницы и ее любовника дом свиданий. И не только для них, полагаю…
Ему ответили презрительной улыбкой.
– Домыслы, господин полицейский, к тому же никому не нужные. Даже если так, что с того? Ну, матушка Гусыня… Мало ли какое прозвище прилипнет…
– Подходим к главному… В буфете у вас хранится набор из двенадцати бокалов. Вы не купили их по случаю, как уверяли. Их подарил Федор Козьмич семнадцать лет назад в качестве отступного… Ведь это вы много лет назад придумали объявление Алой Ленты. Потому что сами им воспользовались и попали в ловушку. Бабанов хотел посвататься к вам, все-таки барышне семнадцать лет. Но при сватовстве узнав ту, с которой вступил в связь за деньги, отказался и женился на вашей племяннице, Авиве. Вам же вместо фамилии Бабанова достался набор драгоценных бокалов.
Мадам Капустина глубоко, как перед прыжком в пропасть, вздохнула.
– Ненавижу, – пробормотала она. – Ненавижу весь род бабановский… Извела бы собственными руками… Федора первым… За ним племянницу мою распрекрасную и ее выводок… Авива украла мою жизнь, мою семью… Это я должна была стать Бабановой, а не тринадцатилетняя девчонка… Вышло наоборот… Пусть теперь сгниют на корню…
– Не сгниют, – ответил Пушкин. – У Бабановых сильная порода. Такая сильная, что дарит отметину, вот здесь. – Он показал на себе. – Бороздка между бровей, какая имеется у вашей дочери. Отчество у нее Ивановна, хотя она дочь Федора Козьмича. Он подарил бокалы с условием, чтобы Матрона никогда не показывалась в его доме… Чем заложил мину для себя…
Выкинув когтистые пальцы, Фекла Капитоновна метила ему в лицо, но промахнулась. Силой инерции она бы упала с крыльца, если бы Пушкин не поймал и не поставил на место.
– Столько лет терпели, так ведите себя достойно в самом конце.
Злобно дыша, Капустина хотела, но не решилась броситься снова.
– Пронюхал, крыса мерзкая, – прошипела она. – И что тебе надо? Чего ты хочешь? Денег? Чего?
– Мадам, придите в себя, – сказал Пушкин. – Ваш секрет, что мадемуазель Матрона – дочь Бабанова, недорого стоит. Если бы не страсть Федора Козьмича, с которой он боролся, но раз в год все-таки позволял себе купить за двести рублей невинную девицу. При помощи объявления Алой Ленты. Только встречи устраивал не у вас, а в салоне Вейриоль.
– Ах ты крыса пронырливая…
– Траты на женщин Бабанов отмечал в секретной книжечке. Случайно мне удалось найти ее и ознакомиться. В прошлом году, в июне, у него была очередная трата в двести рублей. Отмечена «Н.». Предполагаю: «новенькая». А в «Московском листке» размещено объявление Алой Ленты. Что же случилось дальше? Кто эта новенькая? Что узнала мадам Вейриоль такое, чем начала шантажировать вас после смерти Бабанова?
Фекла Маркеловна молитвенно сложила ладони.
– Умоляю… Молчи… Ни слова больше…
– Вы назвали меня чудовищем, – в задумчивости сказал Пушкин. – Другие говорят, что у меня нет сердца. Возможно, это правда. Приходится выбирать между сердцем и долгом. У меня ничего нет, кроме долга. Как ни глупо это звучит. Поэтому предлагаю вам рассказать самой…
Она застонала:
– Гадина, мерзкая холодная гадина… Лучше не знать тебя никогда…
– В таком случае придется мне, – продолжил Пушкин, идя до конца. – Ваша дочь Матрона, видя, как в этом доме девушки ловко зарабатывают деньги, тоже захотела выручить приличную сумму. Она училась в пансионе Пуссель на деньги Бабанова и знала про объявление Алой Ленты. В июне прошлого года Матрона подала объявление. Оно сохранилось в газете. Встреча произошла, Матрона заработала двести рублей. Она была несведуща в половых вопросах. Прошло девять месяцев. У нее родился мальчик, который был крещен Николаем. И тут мадам Вейриоль сложила факты. С чем пришла к вам…
– Нет! – вскрикнула Капустина.
– Вейриоль догадывалась намного раньше, с кем у господина Бабанова случилась встреча в июне 1893 года. Но боялась его и не могла рта открыть. Иначе вмиг лишилась бы салона мод. Когда Федор Козьмич умер, Вейриоль пришла к вам и потребовала плату за молчание, от кого у Матроны родился мальчик. Ведь у нее самой дочери, им тоже нужно приданое… Не так ли, уважаемая сваха?
Ощутив настоящую слабость, Фекла Маркеловна прислонилась к дверному косяку.
– Ну и что тебе делать с этой правдой? Доволен, сыщик? Испортил жизнь…
Пушкин покачал головой.
– Федор Козьмич привык решать любую проблему деньгами… Граф Урсегов принял на себя его вину за Бутович, ушел из попечительского совета пансиона и даже наградил Бутович драгоценным бокалом из оставшихся у него. За что получил Астру Федоровну с приданым. Только одного господин Бабанов не мог купить: не знал, как выглядит его выросшая дочь, с которой встретился в салоне Вейриоль… Разве такая тайна не стоила жизни четырех барышень, Фекла Маркеловна?
Мадам Капустина овладела собой. Оправив смятую юбку, глянула дерзко, с вызовом.
– А, вот ты о чем… Ну попробуй, докажи, господин полицейский… Как бы не лопнул от натуги…
Метнувшись в дом, она захлопнула дверь перед Пушкиным.
Спустившись с крыльца, он вышел в Мароновский переулок. Лелюхин дожидался на другой стороне. Пушкин спросил, чем закончился визит в «Московский листок».
– На всю оставшуюся жизнь пыли наглотался, – ответил Василий Яковлевич и натужно чихнул. – Система твоя опять угадала: раз в год появлялось объявление Алой Ленты. Всегда в сезон свадеб. Весной и в начале лета… И так семнадцать лет…
– Когда небогатым девушкам нужно приданое, – печально сказал Пушкин. – Встречи назначались у «С.М.В.»?
– Пять лет назад появилось, до этого другие шифровки… Понять трудно где.
– Уже неважно. Пять лет назад мадам Вейриоль открыла салон в доме, принадлежащем Бабанову, и наверняка на его деньги. Ее старшая дочь имеет приметные черты породы Федора Козьмича… Поэтому Вейриоль молчала обо всех его встречах с Алыми Лентами. Даже когда в прошлом июне явилась Матрона Капустина…
– Широко пожил купец Бабанов, – сказал Лелюхин.
– Жил широко, умер быстро… Актаев на месте?
– Уже засел… Мальчишка цепкий, своего не упустит… Что теперь?
– Ждать, – ответил Пушкин и добавил: – Только ждать…
Правило V. Венчание
У жениха день свадьбы начинается очень рано. Утром отец приглашает «дружку». Дружка – первое лицо на свадьбе: это начальник и распорядитель пира, блюститель порядка. Дружка должен знать все правила и обычаи свадьбы. Ему дается короткая плеть – знак власти на браке. Он не должен нигде без нее показываться. Дружку все уважают и повинуются его распоряжениям. Ему утром запрягают лошадь, и он, помолясь предварительно Богу, едет с женихом сзывать поезжан. Гости сходятся к жениху, садятся за столы. Столы в это время не накрыты, и кушаний никаких не подается. Как только все сойдутся, дружка выбирает себе «полдружку». Полдружка становится среди избы, и у его ног расстилается кошма. Жених встает на эту кошму и кланяется полдружке в ноги. Таким же образом жених кланяется своему крестному. Сколько бы гостей ни было, жених всем кланяется, наливает рюмки, и всем говорятся слова: «Кланяется князь новобрачным ковшом и медом низким поклоном, сердце его покорно, голова поклонна. Пойлице медяно – рюмочка стеклянна. Пойлице выпивай – рюмочку назад отдавай.
После этого гости расходятся по домам и запрягают лошадей.
Тихонов И.А. «Старинная русская свадьба». Саратов, 1894.
29 апреля 1894 года
* * *
Как и все почтовые отделения Москвы, XIV отделение в Мясницкой части в 3-м Полевом переулке открывалось в восемь утра. Как только заведующий отделением господин Фельдман открыл дверь, тут же вошел первый посетитель. Молодой человек был одет в новенький фрак, ослепительно белую сорочку с бабочкой, петлица украшена бутоньеркой. Был гладко причесан, усики напомажены и распространял облако одеколона. То есть выглядел как жених, который решил отправить телеграмму или письмо перед свадьбой. Порадовать дальних родственников счастливым событием в его жизни. Однако роскошный посетитель не стал покупать почтовый конверт, марки, заполнять телеграфный бланк или покупать открытку с видами Москвы. Он желал получить пакет, который был отправлен на предъявителя.
Проверив ведомость, Фельдман нашел приходный номер и вынул из ячейки шкафа бандероль в оберточной бумаге. Молодой человек назвал имя – Дмитрий Бабанов – и получил из рук заведующего посылку. Вежливо приподняв шляпу, он повернулся, чтобы покинуть почтовое отделение. На его пути оказался невысокий молодой человек неприметной наружности.
– Господин Курдюмов, Ардалеон Евстафиевич? – спросил он так весело, будто хотел напроситься на свадьбу.
– Да, а в чем, собственно, дело? – ответил жених приветливо.
– Извольте предъявить посылку…
Вместо того чтобы послушать добрый совет, Ардалеон прижал пакет к груди.
– Что это значит? – возмутился он.
– Вы задержаны сыскной полицией на месте преступления с поличным, – сказал Актаев, вытаскивая из кармана пальто французские браслеты и звякая ими с явным удовольствием. – Раскрываем посылку…
Ардалеон помотал головой, будто ему снился кошмар, попятился и воткнулся во что-то мягкое. Повернув голову, он увидел направленный на него взгляд, от которого его юное тело, ожидавшее радостей брака, похолодело и потеряло все желания. Конторщик съежился, но посылку не выпускал.
– Как вы сме-и-и-и-ет-и-и, – пропищал он. Голос отказался ему служить.
– Господин Фельдман, прошу быть свидетелем, что господин Курдюмов не желает добровольно предъявить полученное, – сказал Пушкин, мягко подталкивая Ардалеона к Актаеву.
Заведующий проникся важностью момента и подтвердил.
– Прежде чем посылка будет вскрыта, прошу занести в протокол: на обратной стороне коробки печенья «Эйнем», набор «Экстра», должна находиться надпись: «сыск», – продолжил Пушкин и обратился к Лелюхину, который развернул походную конторку с чернильницей и бумагой. – Василий Яковлевич, фиксируйте… Господин Фельдман, прошу смотреть внимательно…
От всего происходящего юный Ардалеон окончательно растерялся и не понимал, что нужно отдать посылку. Пока Актаев не вырвал силой. Под бумагой оказалась коробка «Экстра». Перевернув жестянку вверх дном, Акатаев показал свидетелю Фельдману надпись, сделанную белой краской.
– Прошу открыть…
Подцепив за край, Актаев сорвал крышку, украшенную растительным узором, и перевернул. На почтовый стол посыпалось печенье разнообразных форм. Со дна коробки выпали сторублевые купюры, свернутые в трубочку и перевязанные алой лентой. Пушкин попросил Фельдмана пересчитать. Заведующий старательно развязал бантик узла и умело пошелестел ассигнациями.
– Тысяча рублей, – ответил он. – На глаз бы вам сказал…
– Василий Яковлевич, занесите в протокол номера ассигнаций, – сказал Пушкин и подошел к Ардалеону. Жених выглядел окончательно потерянным для свадьбы и прочего. – Доказательства шантажа исчерпывающие. Признание мадам Бабановой у нас имеется. За данное преступление вам и вашему отцу суд может назначить от года до трех лет каторги. Однако чистосердечное признание может сильно изменить вашу участь. Вы готовы сделать признание, Ардалеон Евстафиевич?
Юный Курдюмов быстро кивнул.
– Да… Да… Конечно… Я все расскажу… Меня батюшка присылал за бандеролями… Потом чай с печеньем пили… «Эйнем» вкусное очень… Я не виноват, господа, у меня свадьба…
– Свадьба подождет, – сказал Пушкин. – Пора занести в протокол ваши признательные показания…
Актаев отправился с задержанным в сыск. Пушкин с Лелюхиным на полицейской пролетке поехали на Пречистенку, в контору фирменной торговли «К. М. Бабанов и сыновья», где старший Курдюмов собирался на свадьбу.
– Одного, Алёша, не могу взять в толк, – сказал Василий Яковлевич, откинувшись на диванчике пролетки. – Откуда взялась надпись «сыск»?
– Богатые люди экономны в мелочах, – ответил Пушкин. – Мой подарок мадам Бабанова не выбросила, пристроила к делу: выгадала на новой коробке. А на дно подарка не глядят. Даже шантажисты…