* * *
Граф Урсегов изволил обедать полтора часа. Сидя в пролетке на апрельском ветерке, Агата так продрогла, как не замерзла в проруби[14]. Дорожный туалет из английского твида не согрел московской весной. Руки заледенели, под носом появилась предательская капля. Агата держалась.
Она видела, как из «Эрмитажа» вышел Смольс, покачиваясь и печально встряхивая головой. Видела, как выходили другие сытые господа, которых успела заметить в зале. Граф все еще вкушал. Наконец и он появился. Агата обрадовалась так, как не обрадовалась бы Пушкину.
Предводитель шайки убийц наел отличное настроение. Агата видела его улыбку и сдвинутую набекрень шляпу. Окинув взглядом площадь, граф свистнул в пальцы. Как по волшебству к нему подкатил извозчик. Урсегов прыгнул на диванчик пролетки и что-то крикнул «ваньке». Агата не расслышала, куда он едет, приказала следовать в некотором отдалении.
Интерес привел графа на Красную площадь и Верхние торговые ряды[15]. Приказав извозчику ждать, Агата побежала за ним, стараясь потеряться в толчее. По торговой традиции на Фоминой неделе началась дешевка[16]. Магазины сбрасывали цены больше, еще больше и отдавали товар почти даром. Покупатели толпились на галереях. Урсегов прогуливался в толпе, не заходя ни в какой магазин. Внимание его привлекали не витрины, а барышни, которым он заманчиво улыбался и приподнимал шляпу. Агата следовала за ним и никак не могла выбрать удобный момент, чтобы попасться на глаза и начать знакомство.
Прогулявшись по этажам и ничего не купив, граф вышел на Красную площадь. Опять по мановению руки добыл извозчика. Талант для Москвы на редкость полезный.
Приехав на Тверской бульвар, Урсегов сошел и, кинув извозчику рублевую монету, занялся самым главным для мужчины делом: прогулкой по бульвару. Агата не отставала, ощутив охотничий азарт.
И тут случилось странное. Заметив свадебную карету с женихом и невестой, граф сорвал с голову шляпу и принялся салютовать. При этом выкрикивал пожелания счастья. Жуткое притворство поразило Агату: и это человек, который согласился на убийство собственной невесты? Ну и ну…
Намахавшись, граф нацепил шляпу на затылок и отправился дальше. В середине бульвара он заметил праздничную толпу около небольшого храма Иоанна Богослова. Тут же свернув налево, Урсегов присоединился к зевакам. Как только из ворот церкви вышли жених с невестой, граф принялся кричать: «Ура молодым!» и «Многая лета!» и «Виват!» При этом сотрясая шляпой на вытянутой руке. Агата стояла поблизости, скрытая толпой, не веря глазам своим: до какого цинизма опустился этот человек! Подозрения окончательно стали твердой уверенностью: граф фальшиво радуется чужим свадьбам потому, что свою невесту приговорил. Сегодня утром Астра Федоровна чудом спаслась, в другой раз с ней будет покончено. Надо сделать все, чтоб спасти ее и других несчастных девиц, над которыми нависла смертельная угроза.
Между тем, вполне насладившись свадебным торжеством, до которого не успели дотянуться его преступные дружки, граф вернулся на бульвар. Агата уже изготовилась попасться ему навстречу, как Урсегов призвал извозчика. Прыгнул в пролетку и поехал прочь.
Бегом примчавшись к своей пролетке, Агата успела не потерять удиравшего преступника. Граф приехал в Театральный проезд и вошел в левое крыло Центральных бань. Швейцар приветствовал его как дорогого гостя. А мадемуазель в дорожном костюме на порог не подпустил.
– Просим прощения, женское отделение рядом-с, – было сказано ей.
Агате осталось проклинать мужское господство, женскую долю и неравенство полов. Столько стараний – и все напрасно. Наверняка Урсегов сейчас в компании приятелей. И она бессильна. Ждать, когда граф с друзьями выйдет из бань? Господа, чего доброго, до ночи просидят. И Пушкину сказать нечего…
Окончательно пав духов, Агата забралась в пролетку и приказала отвезти ее на Страстную площадь.
* * *
Приличия были беспощадны. Даже после сговора и обручения молодой человек не имел права оставаться наедине с девушкой без присмотра родственников до самой свадьбы. А тем более когда он находился в статусе гостя и пока не сделал то, чего от него ждали. То есть предложения.
Капустина нашла сестер с Василисой в малой столовой. Барышни сидели молчаливые, как на поминках. Чай не пили, конфектами не угощались. Зная, что настроение шестнадцатилетних девиц переменчиво, как вода, Фекла Маркеловна не стала донимать расспросами, а высказалась напрямик: в доме приятный молодой человек. Он желает познакомиться с Гаей. С ней надо находиться сестре и Василисе. Сама сваха не будет смущать своим присутствием молодежь.
От волнения Гая стала крутить пуговицу и манжету блузки и тут же оторвала. И не смогла спросить Феклу Маркеловну, кто он и что он. Зато Астра не растерялась, потребовала полный отчет. Капустина ничего не скрывала: чиновник сыскной полиции, младше тридцати лет, хорош собой. Обучался в Московском университет математике да потом ушел служить в полицию. Умен, честен, прямолинеен, правда, излишне сух и строг. Небогат, но за деньгами не гонится вовсе. Чего доброго, не пожелает оставить службу после женитьбы, потому что горд и своенравен. Что Капустина не сочла нужным скрывать: пусть бедняжка сразу знает, какое счастье ей привалило. Родители господина Пушкина давно умерли, из родственников – пожилая тетушка. Поведения исключительно пристойного, женат не был, детей нет…
Выслушав полную характеристику, Астра похлопала в ладоши.
– Изумительно, тетя Фекла… И сестренку продали… Полагаю, матушка с приданым не поскупилась?
– Попридержи язык, милая, – строго ответила Капустина. – Твоего совета не спрашивают. Будешь при сестре. И помалкивай, не смей язык свой змеиный распускать…
Астра присела перед свахой в образцовом книксене, как научили в пансионе.
– Слушаюсь, мадам… Не извольте беспокоиться, мадам…
Фекла Маркеловна горестно вздохнула.
– Пороть тебя надо было по-простому, по-купечески… Не выросла бы такой. – Тут она обратилась к Василисе. – На тебя надеюсь, будешь за старшую. На этих сорок надежды никакой…
Василиса послушно поклонилась:
– Не беспокойтесь, Фекла Маркеловна, все будет хорошо.
– Тогда отправляемся в Зеленую гостиную, – сказала она и на всякий случай перекрестилась.
Зеленая гостиная находилась рядом с малой, в нее вела одна из дверей. Пушкин осматривал стены, выложенные зеленоватым мрамором, похожим на малахит. Архитектор хотел сделать гостиную в английском стиле, для чего поставил мраморный камин с большим зеркалом над каминной полкой, книжные стеллажи из мореного дуба и глубокие кожаные кресла. Купеческий дух потребовал установить фигуры казаков с копьями и шашками кастлинского литья, золоченые вазы на каминной полке и портреты предков с окладистыми бородами, похожих на персонажей лубка. На каждом портрете – мужчины, женщин отчего-то не было, – Пушкин отмечал фамильный признак породы.
Распахнулась дверь. Капустина, как придворный церемониймейстер, впустила сестер. Астра разглядывала будущего родственника дерзко и прямо, презрительно улыбаясь. Она демонстративно осталась стоять, не присев, когда сваха представила ее, и даже головы не наклонила, показывая полное презрение. Гая хотела присесть, как полагается воспитанной барышне, но у нее предательски подвернулся каблук. Если бы не подхватила сестра и Василиса, полетела бы лицом в ковер. И так стыда не обобраться. Она покрылась пунцовыми пятнами. Василиса была названа компаньонкой.
Усадив девиц, Капустина извинилась, что вынуждена оставить, у нее срочное дело. Фекла Маркеловна пылала гневом не хуже огнедышащего дракона: обе мерзавки окончательно допекли, каждая своим характером. Требовалось успокоить душу рюмкой ликера. Но прежде она осталась подслушать под дверью. До замочной скважины не долетал никакой звук. Она подумала: «Неужели будут молчать, как на похоронах?» и «Может, вернуться?» Но потом плюнула, дескать, пусть сами разбираются, и отправилась на кухню.
Пушкин молчал, поскольку бессовестно рассматривал барышень, что делать не принято. Астра бесстрашно отвечала прямым взглядом, Гая разглядывала платочек, скомканный в руках, Василиса изучала обстановку гостиной.
– Служите в полиции? – спросила она, получив от Астры локтем в бок.
– В сыскной полиции, – ответил Пушкин.
– Чрезвычайно интересно, должно быть…
– Обычная служба.
Астра с Василисой переглянулись: жених вел себя совсем не так, как принято. Комплименты не говорит, никакой учтивости и заискивания перед богатыми невестами. Да что он себе позволяет?
– Разве ловить преступников скучно? – спросила Астра. – В романах это выглядит занимательно.
– В жизни по-другому. Астра Федоровна, позвольте задавать вам вопрос…
Астра так удивилась, что забыла о презрении к будущему родственнику.
– Мне? Вы хотите задавать вопрос мне? Гая Федоровна, – она указала на сестру, – с большим удовольствием ответит на любой ваш вопрос…
При этом Гая так дернула платок, что материя разорвалась на куски.
– Вашу сестру спрошу в свой черед.
Пожав плечами, Астра откинулась на спинку кресла. Как не полагалось делать хорошо воспитанной барышне. Ох уж эти приличия…
– Извольте… Раз любите полицейские привычки…
– Астра Федоровна, вы сделали подарок на свадьбу мадемуазель Юстовой?
– С какой стати вас интересует Тася Юстова? – ответила она.
На откровенную грубость Василиса сделала упреждающее движение бровями. Пушкин привык и не к такому.
– Что именно подарили?
Астра улыбнулась:
– Ну, раз на первом знакомстве с моей сестрой вас интересует такая чепуха, извольте: подарила ей серьги с камушками. Дешевые, конечно… Все-таки старинная знакомая… Нельзя не уважить…
– Передали ей приглашение на свою свадьбу?
Кажется, Астра собралась высказать наглецу все, что про него думала, но Василиса вовремя сжала ее руку.
– И в мыслях не было, – ответила она сдержанно. – Серьги – всего лишь жест вежливости с моей стороны. Излишний для такой недалекой барышни, как Тася, но что поделать, уж такое у меня доброе сердце. Тем более Гая Федоровна – ее дружка. Вам это известно?
– Известно, – ответил Пушкин. – Почему сегодня утром отменили примерку свадебного платья в салоне мадам Вейриоль?
Вопрос застал врасплох. Астра не могла прийти в себя от изумления.
– Вы… Вы… – пробормотала она и собрались с силами. – Вы ничего не перепутали? Устроили тут полицейский допрос. С какой стати лезете в мои личные дела?
– Прошу ответить.
– Ну что ж… – Астра по-мужски шлепнула себя по коленке. – Желание дорогого гостя для нас закон: я не поехала на примерку потому, что расхотела… Девушка имеет право расхотеть? Смена настроения не преследуется по закону?
Она встала и отряхнула юбку, будто сметала сор.
– Прошу простить, господин Пушкин, я вспомнила о срочном деле, которое требует моего присутствия… Оставляю вас с Василисой и сестрой…
Взмахнув подолом, будто бросила перчатку в лицо, Астра Федоровна вышла из Зеленой гостиной. Голова ее была гордо поднята, спина прямая, как древко знамени.
– Прошу простить мою сестру, – сказала Гая, решившись поднять глаза на красивого мужчину, который понравился ей так, что страшно признаться. И даже незаметна разница в возрасте. Такой милый и простой. Пусть немного бука… Это ничего… Зато такой славный… Сразу видно: умница… Не то что мерзкий граф Урсегов… Неужели он хочет сделать предложение?
Молчаливым кивком Пушкин извинения принял.
– Девушка перед свадьбой так нервничает, что не всегда понимает, что говорит, – осмелев, продолжила Гая. – Нас готовили к семейной жизни восемь лет пансиона, а когда Астре Федоровне сделал предложение граф Урсегов, она немного испугалась… Еще глупейшая статья про невест в утренней газете…
– Гая Федоровна, позволите говорить с вами откровенно?
Она смотрела на него доверчиво и просто.
– Конечно… Извольте…
Пушкин обратился в Василисе.
– Прошу оставить нас наедине. Даю слово чести, Гае Федоровне ничто не будет угрожать. Можете быть за дверью.